Амулет - Bibby James - Страница 7

– Да, да, я понимаю, что он значит.

– Что ж, у нас есть только четыре послушника с запада Ирридских гор. Трех мы уже отсеяли.

– Так кто ж остался? Кто этот избранный?

Возникла пауза. Теллоу заметил, что его друг испытывает какую-то неловкость и старается не смотреть ему в глаза. Взгляд Бенидормуса бегал, как у человека, пришедшего сказать, что он только что случайно переехал повозкой вашу любимую собачку.

– Ну, так кто же это?

– Гларт, – едва выдавил из себя Бенидормус. Было видно, что это стоило ему громадных усилий.

Звук выпавшего из рук аббата карандаша прозвучал в тихой комнате, как удар грома. Он смерил монаха таким взглядом, словно только что получил по физиономии удар гнилой рыбиной, потом закрыл лицо руками.

Некоторое время оба молчали.

– Гларт?… – повторил аббат еле слышно, не отнимая от лица ладоней.

– Гларт…

Комната снова погрузилась в тишину. На этот раз пауза затянулась несколько дольше. Наконец аббат оторвал от лица руки.

– Что ж, тогда тебе лучше найти его и срочно прислать ко мне в кабинет, – проговорил он. – Я вкратце посвящу его в суть вопроса. А потом…

– Что потом, святой отец?

Аббат глубоко вздохнул. Будущее, каким он себе его представлял, не сулило ничего хорошего.

– А потом… потом я пойду и удавлюсь.

Когда Гларт должен был появиться на свет, а это произошло двадцать лет назад, его родители, крестьяне, планировали дать ему имя Каледор, означавшее «прекрасный дар». К несчастью, когда мальчик родился, он не совсем соответствовал этому идеалу. В действительности он, вероятно, был самым безобразным ребенком в округе. Повитуха, пожалев родителей, посоветовала им избавиться от младенца. Но те были людьми твердых устоев и решили любить свое дитя, несмотря ни на что.

Правда, осуществить это намерение оказалось не очень-то легко. Если к ним приходил гость и с улыбкой склонялся над колыбелью, чтобы похвалить малыша, то фраза, начинавшаяся словами «О, я просто поражен красотой этого…» после минутного замешательства получала продолжение – «одеяльца!». Гость в ужасе пятился и просил чего-нибудь выпить.

Вопреки обстоятельствам, родители все же хотели оставить ребенку имя, которое выбрали – то есть Каледор, – но судьба распорядилась по-своему. В самый ответственный момент на крестинах в раззявленный рот священника залетела муха, и ребенок стал Глартом.

Первые годы жизни не добавили малышу красоты, а, напротив, сделали его еще безобразнее. Родители пропускали мимо ушей издевки соседей и сдавленные смешки, не чая в сыне души. Но, как известно, капля камень точит. Злые языки и косые взгляды сделали свое. Понимая, что не могут предложить своему отпрыску ничего, кроме нищеты, и обеспокоенные беспечной жестокостью окружающего мира, родители приняли трудное решение – отправить мальчика в монастырь.

Так в возрасте трех с половиной лет Гларт со слезами на глазах простился с родными и переступил порог замкнутого мира религиозной общины, став послушником седриканского монастыря. Даже здесь его безобразная внешность не осталась незамеченной, но аббат пресек насмешки в корне, запретив дразнить новичка под страхом сурового наказания. Гларт рос в полном неведении, что его лицо может вызвать столбняк даже у стрелок часов.

Однако к моменту полового созревания начались положительные изменения. Казалось, природу наконец замучили угрызения совести. Сыграв с ребенком дурную шутку, она как будто решила опомниться и хоть немного исправить положение. По мере взросления черты юноши потихоньку менялись, и к двадцати годам Гларт преобразился в лучшую сторону.

Большой крючковатый нос уже не выглядел комически на вытянувшемся лице. Густые кустистые брови, вызывавшие раньше сходство с обезьяной, теперь придавали его облику мужественность. Перекошенная линия толстых губ скорее напоминала кривую усмешку, чем врожденный дефект. Хотя в целом даже при хорошо развитом воображении внешность Гларта трудно было назвать красивой, черты его лица были не лишены своеобразия и шарма, что делало юношу интересным и даже привлекательным.

На самом деле, думал аббат, усаживаясь за массивный деревянный стол в своем кабинете, сдается мне, что многие женщины найдут Гларта более чем очаровательным.

Конечно, все это не имело бы значения, если бы парень был обречен провести всю жизнь за стенами монастыря – как и в том случае, если б он был, как большинство молодых монахов, тихим и скромным по характеру. Но у Гларта развились и другие черты характера, проявление которых буквально сводило аббата с ума, особенно в последние годы.

Первое, что беспокоило настоятеля, – беспримерный энтузиазм Гларта, проявлявшийся во всем, что бы он ни делал, и страстная любовь к жизни. Юноша с таким рвением брался за любую работу, что доводил ее до абсурда. К примеру, однажды он провел несколько месяцев на монастырской пивоварне, помогая в изобретении нового сорта пива, неизменного спутника вечерней трапезы монахов.

В результате созданное Глартом варево оказалось таким крепким, что ужин, во время которого его подали первый и последний раз, превратился в разнузданную гулянку с песнями и танцами, закончилось же все походом особо наклюкавшихся к девочкам, а потом и всеобщей дракой.

Вторая тревожная особенность личности Гларта впервые дала о себе знать с началом полового созревания и в последний год заявляла о себе наиболее часто. У монаха появилась склонность к видениям. Причем это были не простые видения религиозного порядка, а яркие, живые, красочные, волновавшие воображение. Эти видения были своего рода окнами в жизнь других людей. Гларт описывал возникавшие сцены с мельчайшими подробностями всем, кто находился рядом. Эти видения вызывали у других монахов смятение.

В результате спокойной жизни в монастырских стенах пришел конец. Гларт вносил разлад в привычный уклад монашеской жизни, превосходивший даже эффект, произведенный делегацией Сестер Вечного Возбуждения, посетившей обитель несколькими годами раньше.

Аббат Теллоу неоднократно подумывал о том, чтобы перевести проблемного молодого монаха в более подходящий орден вроде Седьмого Дня Гедонистов или Братьев Смертных. Возможно, он давно сделал бы это, не обладай Гларт природным талантом к магии.

Одному Богу известно, что случится, когда Гларт вырвется на свободу, думал Теллоу, когда его размышления прервал стук в дверь, и на пороге появился сам возмутитель спокойствия в сопровождении брата Бенидормуса.

Последнее время Гларту удалось немного усмирить свою пылкость. И теперь он стоял перед аббатом с виноватым видом шаловливого щенка, который думает, что, вероятно, нашкодил, но не слишком этим опечален, потому что знает, что его все равно любят.

Юноша взял предложенный табурет, на удивление ничего при этом не опрокинув, и сел к столу напротив настоятеля с выражением вопроса на лице. Теллоу жестом пригласил Бенидормуса подойти к нему и начал рассказ о том, что им двоим пришлось узнать.

– Конечно, это все может быть простым совпадением, – сказал он в заключение. – Возможно, Среднемирью ничто не угрожает. Но я не хочу рисковать. К предсказанию Адомо нужно отнестись со всей серьезностью. Ты, Гларт, похоже, являешься избранником, и таким образом…

Аббат умолк, не договорив. Взгляд Гларта, слушавшего святого отца с явным вниманием, вдруг стал рассеянным, а лицо отрешенным – верный признак того, что его посетило видение.

– Я вижу женщину… – начал он.

У аббата внутри все похолодело. Последнее видение, связанное с женщинами, случилось у Гларта за чтением молитвы во время мессы. Оно было тут же озвучено в таких красочных откровенностях и, очевидно, преувеличенностях, что молодых монахов пришлось отправить под холодный душ и продержать там несколько часов кряду, пока помешательство не улеглось.

– Она в опасности… в городе Кумас, – продолжал Гларт. – Кто-то хочет ее убить. Он рядом с ней, даже сейчас. Она прячется, но он ищет. Она одна у себя в комнате. Я вижу ее лежащей в кровати… длинные темные волосы разметались по подушке, губы слегка приоткрыты, высокая грудь ровно вздымается и опускается. Она спит… тонкое покрывало соскользнуло на пол… ее длинные ноги… все, от маленьких ступней и узких лодыжек до округлых бедер и потаенного бутона пл…