Драконоборец - Точинов Виктор Павлович - Страница 24

Охотничий нож был длинный, чуть изогнутый, бритвенно-острый, на клинке никаких украшений-гравировок, способных затруднить вхождение в тугую плоть, лишь два дола-желобка, неизвестно отчего именуемых “кровостоками”.

Лезвие, казалось, без малейшего нажима коснулось натянутой синей изоленты – та мгновенно разошлась идеально гладким разрезом. Лукин прилепил ленту, встал и критически оглядел результаты своих трудов.

К тридцатиметровому прочнейшему нейлоновому тросу через каждые полметра крепился толстый провод в надежной эластичной изоляции, крепился с легким провисом – порвать его, не разорвав трос, попросту невозможно. А кто или что может сокрушить такой, по сути, канат, не уступающий в прочности китобойным линям, Лукин не представлял.

Он удовлетворенно кивнул головой и стал неторопливо наматывать снасть ровными восьмерками на раздвоенный подобно рогатке хулигана-школьника древесный ствол – час назад аккуратно спиленный, очищенный от ветвей и ошкуренный. Подобный снаряд, уменьшенный в десятки раз, именовался у рыбаков жерлицей и успешно использовался для ловли крупных хищников с дедовских времен, когда никто и предположить не мог появления углепластиковых удилищ, сверхпрочных тонких лесок и катушек, изготовленных по космическим технологиям. Но простая и грубая снасть действовала не менее безотказно, чем яма-ловушка с кольями на дне – тоже ведь немудреное изобретение, однако позволившее выжить и размножиться нашим пещерным предкам (и заодно поставившее крест на дальнейшей эволюции мамонтов и шерстистых носорогов).

Простота супер-жерлицы гарантировала ее полную надежность, а Володин агрегат, по расчетам Лукина, вообще исключал любые неприятные случайности.

Все остальное готово: лодка, впервые накачанная, покачивалась у берега (мотор он оставил в городе, мотор сейчас мог лишь помешать); в садке тяжело ворочались три живца-леща; уазик работал на холостом ходу, провода из-под капота тянулись к установке Дземешкевича – красная лампочка на щитке горела все тусклее, вот-вот зажжется зеленая, просигналив, что аппарат заряжен и готов к бою…

Ветер, наигравшийся с кронами деревьев за ночь, но так и не принесший дождя, поутих – по озеру катили невысокие волны, уже без белых барашков… И все равно оно Лукину не нравилось. В легкую волну щука лучше берет, успокаивал он себя, и за шумом не будет слышно плеска весел… Но спокойнее не становилось.

Зеленая лампочка наконец зажглась и он, отстыковав разъем от аппарата, пошел к палатке – сделать необходимое и неприятное дело…

Три связанных вместе изолентой красноватых бруска идеально, натуге, входили в левый верхний карман камуфляжа (чистенького, час назад впервые после стирки надетого); Лукин проковырял в крайнем продольное отверстие шилом складного ножа и стал аккуратно ввинчивать детонатор…

Похожий амулет – намертво прикрученную над сердцем гранату (намертво – чтобы не сорвать, не использовать раньше времени в горячке боя, чтобы дотянуться зубами до кольца в самый последний момент) носили наши казаки-добровольцы во время боснийской войны – носили, зная, что жизнь их в плену усташей или мусульман будет недолгой, но весьма богатой мучительными впечатлениями. Надел его тогда и Лукин – имелось сильное подозрение, что русский журналист тоже в плену не заживется. А потом, возвращаясь из балканской командировки, вывернул на память запал – на память о смерти, которую носил две недели на сердце…

Теперь талисман пригодился.

Голубой глазок из-под длинных загнутых ресниц смотрел игриво и зазывающе, да и вообще вид у золотой рыбки (или у сильно стилизованного карася) с эмблемы концерна “Голдфиш-Трейд”, изображенной на серо-голубом борту вертолета, был на редкость кокетливый.

– А не заскочить-то нам по пути на Свелоозеро, Аполлоша? – раздумчиво спросил Степан Викентьевич Парфенов, более известный под прозвищем Маркелыч. – Евгеньича заодно проведаем, чего ему там одному скучать… Все равно сутки, почитай, потеряли из-за ветрюги-то…

Пилот, названный Аполлошей, не стал отвечать на обращенный, по видимости, к нему вопрос. Он не первый год летал с Маркелычем и знал, что на деле прозвучал приказ, ясный и недвусмысленный. Про то, что “по пути” на деле означает крюк на четверть тысячи километров в сторону, он тоже не стал распространяться – полез по приставной алюминиевой лесенке в кабину.

– А горючки если не хватит, – добавил Маркелыч ему в спину, – у Авдеича, на третьей заимке, подзаправимся. Заодно и пелядь копченую заберем, говорил он, что поднабралось пеляди-то…

Пилот уже возился с ручками и тумблерами, Маркелыч повернулся к приткнувшемуся у вертолетного колеса человеку в замызганной зеленой форменной рубашке:

– Вставай, рыбохрана… С нами полетишь, на Светлоозеро. Может, какого браконьера сверху углядишь… не-санк-ци-о-ни-ро-ван-но-го…

Человек поднял абсолютно пьяную физиономию, икнул и заявил протест:

– Эт-то не мой район… Эт-то… ик.. во-о-ще не наш субьект… ик… ф-ф-федерации…

И он снова уткнулся лицом в колени.

– Ничего-ничего… – легонечко пнул его в бок Маркелыч с брезгливой усмешкой. – Коли словишь кого, протокол накатаешь, так дадим с борта радиограмму, куда надо… прилетишь, а у тебя на столе приказ о переводе-то…

Тварь, которую Лукин считал щукой, была обречена, хотя сама и не знала этого.

Она вообще ничего не знала – мозг ее, разросшийся вполне пропорционально телу, блестяще опровергал марксистский закон перехода количество в качество – под броневой крепости черепом жили самые примитивные рефлексы: обнаружить, догнать, схватить и отправить в вечно голодное брюхо добычу…

Но подходящей добычи вокруг не осталось. Одинокие рыбы, еще пугливо таящиеся в озере, требовали истратить гораздо больше энергии на свою поимку, чем могли дать гигантской туше; водоплавающие птицы, составлявшие последние два года большую часть рациона твари, мало-помалу научились избегать опасное озеро, почти не останавливаясь на отдых при весенних и осенних перелетах…