Сказка о тройке - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 19

– Ну хорошо, – сказал я. – А если бы я назвал тебя сверкающим брильянтом и жемчужиной морей?

– Я бы тебя не понял, – сказал Спиридон. – И я бы решил, что ты сам себя не понимаешь.

– А если бы я назвал тебя владыкой мира?

– Я бы сказал, что предо мною разумное существо, которое привыкло говорить владыкам правду в глаза.

– Но ведь это же неправда. Никакой ты не владыка мира.

– Значит, ты менее умен, чем кажешься.

– Еще один претендент на мировое господство, – сказал я.

– Почему – еще? – забеспокоился Спиридон. – Есть и другие?

– Злобных дураков всегда хватало, – сказал я с горечью.

– Это верно, – проговорил Спиридон задумчиво. – Взять хотя бы одного моего старинного личного врага – кашалота. Он был альбинос, и это уродство сильно повлияло на его умственные способности. Сначала он объявил себя владыкой всех кашалотов. Это было их внутреннее дело, меня это не касалось. Но затем он объявил себя владыкой морей, и пошли слухи, будто он намерен провозгласить себя господином Вселенной… Кстати, твои соотечественники – я имею в виду людей – этому поверили и даже признали его олицетворением зла. По океану начали ходить отвратительные сплетни, некоторые варварские племена, предчувствуя хаос, отваживались на дерзкие налеты, кашалоты стали вести себя вызывающе, и я понял, что надобно вмешаться. Я вызвал альбиноса на диспут. – Спрут замолчал, глаза его полузакрылись. – У него были на редкость мощные челюсти, – сказал он наконец. – Но зато мясо было нежное, сладкое и не требовало никаких приправ… Гм, да.

– Диспуты! – вскричал вдруг Панург, ударяя колпаком с бубенчиками об пол. – Что может быть благороднее диспутов? Свобода мнений! Свобода слова! Свобода самовыражения! Но что касается Архимеда, то история, как всегда, стыдливо и бесстыдно умолчала об одной маленькой детали. Когда Архимед, открывши свой закон, голый и мокрый, бежал по людной улице с криком «Эврика!», все жители Сиракуз хлопали в ладоши и безмерно радовались новому достижению отечественной науки, о котором они еще ничего не знали, а узнав – все равно не смогли понять. И только один дерзкий мальчик показал на пробегавшего гения пальцем и, заливаясь смехом, завопил: «Ребята! Э, пацанье! А ведь Архимед-то голый!» И хотя это была истинная правда, его тут же на месте, поймав за ухо, жестоко выпорол солдатским ремнем науколюбивый отец его.

– Возможно, – сказал Спиридон. – Возможно… Давай-ка мы почитаем, Саша. Должен тебе сказать, что меня крайне интересует, что о нас знают и помнят люди.

Я взял папку, положил ее к себе на колени и развязал тесемочки. Мне и самому было интересно. Материалы эти я знал с детства. Мой дядя, малоизвестный специалист по Японии, затеял некогда книгу под странным названием «Спруты и люди». Его обуревала идея, что головоногие с незапамятных времен имели весьма тесные контакты с людьми. Чтобы обосновать эту мысль, он перекопал кучу книг, архивов, записал множество японских легенд и все самое интересное, с его точки зрения, перевел на русский и собрал в эту папку. Книгу написать ему не удалось: он увлекся диссертацией на тему «Предательство японской либеральной буржуазией интересов японского рабочего класса». Папка была заброшена, большая часть материалов утрачена, но кое-что осталось – стопка пожелтевшей бумаги, исписанной ровным дядиным почерком. На каждом листочке – выписка из какой-нибудь книги или рукописи с непременной ссылкой на использованный источник.

– Подряд читать? – спросил я.

– Подряд, подряд, – сказал Спиридон. – И не торопись. Я буду все обдумывать.

– Ладно. – Я взял первый листок. – «Ика имеет восемь ног и короткое туловище, ноги собраны около рта, и на брюхе сжат клюв. Внутри имеет дощечку, содержащую тушь. Когда встречает большую рыбу, извергает тушь волнами, чтобы скрыть свое тело. Когда встречает мелких рыб и чилимсов, выплевывает тушевую слюну, чтобы приманить их. В «Бэнь-цао ган-му» сказано, что ика содержит тушь и знает приличия». («Книга вод».)

– Что такое тушевая слюна? – спросил Спиридон.

– Нет уж, это ты мне скажи, пожалуйста, что такое тушевая слюна, – возразил я. – И заодно – каким образом дощечка может содержать тушь?

– Забавно, забавно, – задумчиво сказал Спиридон. – Видимо, перед нами здесь наивное описание небольшой каракатицы. Хотя, с другой стороны, каракатицы никогда не знали приличий. Более неприличное существо трудно себе вообразить. Я, во всяком случае, не берусь. Разве что Клоп. Ну ладно, дальше.

– «По мнению Бидзана, – прочитал я, – ика есть не что иное, как метаморфоза вороны, ибо есть и в наше время у ика на брюхе вороний клюв, и потому слово «ика» пишется знаками «ворона» и «каракатица». («Сведения о небесном, земном и человеческом».)

– Что есть ворона? – осведомился Спиридон.

– Птичка такая, – ответил я. – Черная, со здоровенным клювом.

– Какая вульгарная фантазия, – пробормотал Спиридон. – Дальше.

– «К северу от горы Дотоко есть большое озеро, и глубина его очень велика. Люди говорят, что оно сообщается с морем. В годы Энсё в его водах часто ловили ика и ели в вареном виде. Ика всплывает и лежит на воде. Увидев это, вороны принимают его за мертвого и спускаются клевать. Тогда ика сворачивается в клубок и хватает их. Поэтому слово «ика» пишется знаками «ворона» и «каракатица». Что касается туши, которая содержится в теле ика, то ею можно писать, но со временем написанное пропадает, и бумага снова делается чистой. Этим и пользуются, когда пишут ложные клятвы». («Книга гор и морей».)

Пока я читал, в павильон вошел Федя. Он поклонился Спиридону, уселся рядом со мной и стал слушать. Когда я кончил читать, Спиридон проворчал:

– Вот это более похоже на правду. Я сам, признаться, так лавливал альбатросов в молодости… Я только не понимаю, почему всех этих людей так интересуют вороны и тушь? Сплошные вороны и тушь.

– Тушью в те времена писали, – сказал я. – А с воронами вас связывают из-за клюва. Неужели непонятно?

– Предположим, – сказал Спиридон холодно. – Здравствуйте, Федор. Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, хорошо, – тихонько сказал Федя. – Я не помешаю?

– Ни в какой мере, – сказал Спиридон. – Продолжай, Саша.

– «Согласно старинным преданиям, ика являются челядью при особе князя Внутреннего моря Сэто. При встрече с большой рыбой они выпускают черную тушь на несколько шагов вокруг, чтобы спрятать в ней свое тело». («Книга гор и морей».)

– Опять тушь, – проворчал Спиридон. – Дальше.

– «У поэта древности Цзо Сы в «Оде столице У» сказано: «Ика держит меч». Это потому, что в теле ика есть лекарственный меч, а сам ика относится к роду крабов». («Книга вод».)

– Нет, не поэтому, – сказал Спиридон. – А потому, что Цзо Сы по своей глупости превосходит даже Бидзана, упоминавшегося выше. Дальше.

– «В море водится ика, спина его похожа на игральную кость, телом он короткий, имеет восемь ног. Облик его напоминает большого голого человека с круглой головой». («Записи об обитателях моря».)

– Ну, это про осьминогов, – сказал Спиридон. – У них спина бывает еще и не на то похожа. На месте осьминога я бы, конечно, обиделся, но я, слава богу, на своем месте. Продолжай.

– «В бухте Сугороку видели большого тако. Голова его круглая, глаза, как луна, длина его достигала тридцати шагов. Цветом он был как жемчуг, но когда питался, становился фиолетовым. Совокупившись с самкой, съедал ее. Он привлекал запахом множество птиц и брал их с воды. Поэтому бухту назвали Такогаура – Бухта Тако». («Упоминание о тиграх вод».)

– Гм, – сказал Спиридон. – Может быть, это был я. Какого века материал?

– Не знаю, – ответил я. – Здесь не написано.

– Гм. Цветом как жемчуг… Где она, эта ваша Япония? Это такие островки на краю Тихого океана?.. Очень возможно, очень… Ну, дальше!

– «В старину некий монах заночевал в деревне у моря. Ночью послышался сильный шум, все жители зажгли огни и пошли к берегу, а женщины стали бить палками в котлы для варки риса. Утром монах спросил, а ему ответили, что в море около тех мест живет большой ика. У него голова, как у Будды, и все называют его «бодзу», то есть монах. Бывает, что он выходит на берег и разрушает лодки». («Предания юга».)