Попытка к бегству - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 1

– Хороший сегодня будет день! – сказал вслух Вадим.

Он стоял перед распахнутой стеной, похлопывая себя по голым плечам, и глядел в сад. Ночью шел дождь, и трава была мокрая, кусты были мокрые, и крыша соседнего коттеджа тоже была мокрая. Небо было серое, а на тропинке блестели лужи. Вадим подтянул трусы, спрыгнул в траву и побежал по тропинке. Глубоко, с шумом вдыхая сырой утренний воздух, он бежал мимо отсыревших шезлонгов, мимо мокрых ящиков и тюков, мимо соседского палисадника, где, выставив напоказ внутренности, красовался полуразобранный «колибри», через мокрые, пышно разросшиеся кусты, между стволами мокрых сосен; не останавливаясь, прыгнул в озерцо, выбрался на противоположный берег, поросший осокой, а оттуда, разгоряченный, очень довольный собой, все наращивая темп, помчался обратно, перепрыгивая через огромные спокойные лужи, распугивая маленьких серых лягушек, прямо к лужайке перед Антоновым коттеджем, где стоял «Корабль».

«Корабль» был совсем молодой, ему не исполнилось и двух лет. Черные матовые его бока были абсолютно сухи и едва заметно колыхались, а острая вершина была сильно наклонена и направлена в ту точку серого неба, где за тучами находилось солнце: «Корабль» по привычке набирал энергию. Высокая трава вокруг «Корабля» была покрыта инеем, поникла и пожелтела. Впрочем, это был приличный, тихого нрава звездолет типа «турист». Рейсовый рабочий звездолет за ночь выморозил бы весь лес на десять километров вокруг.

Вадим, оскальзываясь на поворотах, обежал «Корабль» и направился домой. Пока он, стеная от наслаждения, растирался мохнатым полотенцем, из дачи напротив вышел сосед дядя Саша со скальпелем в руке. Вадим помахал ему полотенцем. Соседу было полтораста лет, и он день-деньской возился со своим вертолетом, но все было втуне – «колибри» летал неохотно. Сосед задумчиво поглядел на Вадима.

– У тебя нет запасных биоэлементов? – спросил он.

– Что, сгорели?

– Не знаю. У них ненормальная характеристика.

– Можно связаться с Антоном, дядя Саша, – предложил Вадим. – Он сейчас в городе. Пусть привезет вам парочку.

Сосед подошел к вертолету и стукнул его скальпелем по носу.

– Что же ты не летаешь, дурачок? – сказал он сердито.

Вадим принялся одеваться.

– Биоэлементы… – ворчал дядя Саша, запуская скальпель во внутренности «колибри». – Кому это надо? Живые механизмы… Полуживые механизмы… Почти неживые механизмы… Ни монтажа, ни электроники… Одни нервы! Простите, но я не хирург. – Вертолет дернулся. – Тихо ты, животное! Стой смирно! – Он извлек скальпель и повернулся к Вадиму. – Это негуманно наконец! – объявил он. – Бедная испорченная машина превращается в сплошной больной зуб! Может быть, я слишком старомоден? Мне ее жалко, ты понимаешь?

– Мне тоже, – пробормотал Вадим, натягивая рубашку.

– Что?

– Я говорю: может быть, вам помочь?

Дядя Саша некоторое время переводил взгляд с вертолета на скальпель и обратно.

– Нет, – сказал он решительно. – Я не желаю применяться к обстоятельствам. Он у меня будет летать.

Вадим сел завтракать. Он включил стереовизор и положил перед собой «Новейшие приемы выслеживания тахоргов». Книга была старинная, бумажная, читаная-перечитаная еще дедом Вадима. На обложке был изображен пейзаж планеты-заповедника Пандоры с двумя чудовищами на первом плане.

Вадим ел, листая книжку, и с удовольствием поглядывал на хорошенькую дикторшу, рассказывавшую что-то о боях критиков по поводу эмоциолизма. Дикторша была новая, и она нравилась Вадиму уже целую неделю.

– Эмоциолизм! – со вздохом сказал Вадим и откусил от бутерброда с козьим сыром. – Милая девочка, ведь это слово отвратительно даже фонетически. Поедем лучше с нами! А оно пусть остается на Земле. Оно наверняка умрет к нашему возвращению – можешь быть уверена.

– Эмоциолизм как направление обещает многое, – невозмутимо говорила дикторша. – Потому что только он сейчас дает по-настоящему глубокую перспективу существенного уменьшения энтропии эмоциональной информации в искусстве. Потому что только он сейчас…

Вадим встал и с бутербродом в руке подошел к распахнутой стене.

– Дядя Саша, – позвал он, – вам ничего не слышится в слове «эмоциолизм»?

Сосед, заложив руки за спину, стоял перед развороченным вертолетом. «Колибри» трясся, как дерево под ветром.

– Что? – сказал дядя Саша, не оборачиваясь.

– Слово «эмоциолизм», – повторил Вадим. – Я уверен, что в нем слышится похоронный звон, видится нарядное здание крематория, чувствуется запах увядших цветов.

– Ты всегда был тактичным мальчиком, Вадим, – сказал старик со вздохом. – А слово действительно скверное.

– Совершенно безграмотное, – подтвердил Вадим, жуя. – Я рад, что вы это тоже чувствуете… Послушайте, а где ваш скальпель?

– Я уронил его внутрь, – сказал дядя Саша.

Некоторое время Вадим разглядывал мучительно трепещущий вертолет.

– Вы знаете, что вы сделали, дядя Саша? – сказал он. – Вы замкнули скальпелем дигестальную систему. Я сейчас свяжусь с Антоном, пусть он привезет вам другой скальпель.

– А этот?

Вадим с грустной улыбкой махнул рукой.

– Смотрите, – сказал он, показывая остаток бутерброда. – Видите? – Он положил бутерброд в рот, прожевал и проглотил.

– Ну? – с интересом спросил дядя Саша.

– Такова в наглядных образах судьба вашего инструмента.

Дядя Саша посмотрел на вертолет. Вертолет перестал вибрировать.

– Все, – сказал Вадим. – Нет больше вашего скальпеля. Зато «колибри» у вас теперь заряжен. Часов на тридцать непрерывного хода.

Сосед пошел вокруг вертолета, бесцельно трогая его за разные части. Вадим засмеялся и вернулся к столу. Он доедал второй бутерброд и допивал второй стакан простокваши, когда щелкнул замок информатора и тихий, спокойный голос сказал:

– Вызовов и посещений не было. Антон, уходя в город, желает доброго утра и предлагает немедленно после завтрака начать отрешение от всего земного. В институт поступило девять новых задач…

– Не надо подробностей, – попросил Вадим.

– …Задача номер девятнадцать пока не решена. Пэл Минчин доказала теорему о существовании полиномиальной операции над Ку-полем структур Симоняна. Адрес: Ричмонд, семнадцать-семнадцать-семь. Все.