Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 36

Фотограф из Салтыковки – красивый, любезный брюнет. Полный импотент, однако при этом «сверхчувственный», алчно жаждавший женщин. За ним числилось шесть убийств на сексуальной почве в Люберцах, Балашихе и Москве. Последние его художества потрясли даже видавших виды сыщиков.

Среди бела дня фотограф явился однажды в Энергетический институт. Познакомился с двумя девушками, пришедшими на переэкзаменовку. Предложил пофотографировать. Те согласились и предложили пойти «на трубу» – так на студенческом жаргоне называлась курилка на чердаке института. Поднялись туда трое, а спустился один… Он нащелкал тогда целую пленку, ее впоследствии изъяли при обыске в его доме. Девиц он сначала оглушил, затем полностью раздел, затем задушил руками – это доставляло ему особенное наслаждение. После он уложил их друг на друга, придав телам такую позу, которую обычно занимают супруги в первую брачную ночь.

Экспертиза признала его не только вменяемым, но и абсолютно лишенным каких-либо психических отклонений человеком. Это чудовище было клинически здоровым.

Итак, если ТЫ из породы Гуськовых, думала Катя, если ты хочешь, жаждешь и не можешь, то значит… значит… РАНА. Рана в брюшную полость. В чрево женщины, туда, где зарождается новая жизнь. Не есть ли это своеобразный акт твоего обладания женщиной? «Я пронзаю тебя – я беру тебя». Так, что ли? И тогда этот металлический штырь, жало, не что иное, как твой фетиш, фаллический символ. Ты носишь его постоянно с собой. Он – часть тебя.

Но если ты можешь все сам, если ты мужчина, если ты не страдаешь никакими расстройствами, что получается тогда? Она закусила губу. Вот здесь все ее умозаключения наталкивались на глухую стену. Если тебе при всех твоих способностях секс не нужен, тогда что тебе нужно от этих актрис? Что? Только сама смерть? Тебе нравится смотреть, как они умирают? Смотреть, да?

Слишком мало информации. Слишком мало. Впрочем, когда по таким делам ее было в избытке? Металлический штырь – неизвестное орудие убийства. Помещение, где ты забавляешься без помех… Ей вдруг вспомнились слова актера из «Рампы»: там крыша стеклянная, света много, места и мусорить можно безнаказанно. Мусорить… В мастерских, снятых Строгановкой в помещении бывшего консервного завода на Котельнической набережной, можно мусорить – никто не предъявит претензий, можно пачкать пол. Чем пачкать? Скульпторы ведь имеют дело с металлом, у них, кажется, есть масса всяких острых приспособлений – зубила, резцы…

Светка подрабатывала у скульптора, у этого МОГИКАНИНА, к которому они с Мещерским так никак и не соберутся в гости. Интересно, а не позировали ли ему и те девушки, приехавшие из Балашихи и из Волгограда? Натурщицы редко позируют одетыми, почти всегда в чем мама родила. А на той, самой первой жертве, найденной в Бутове, если только Колосов не ошибается, не было ничего. А это может означать, что… Она встала и в волнении заходила по комнате. «Ты всегда слишком торопишься, Катенька», – зазвучал голос Князя. Катя только пожала плечами. Она плохо воспринимала чужие советы, а замечания вообще старалась пропускать мимо ушей.

Глава 15

ПРАЗДНИКИ

Перед 8 Марта жизнь в главке била ключом: нарядные женщины, торжественно-парадные мужчины, важное, благосклонное начальство. Цветы, конфеты, подарки. «Мы поздравляем своих женщин в двенадцать». «А мы с утра уже поздравили», – сообщали друг другу в лифте, на лестнице.

В воздухе пахло мимозами и смесью духов, туалетной воды, дезодорантов и лосьонов после бритья. Каждый хотел выглядеть красивым и притягивать взоры противоположного пола.

Катя долго выбирала платье к празднику. Остановилась на коротком, простом, черном. Вздохнув, достала из коробки заветные туфли с девятисантиметровыми каблуками.

С утра ей на работу звонил Князь.

– Все остается в силе? В час?

– Да, конечно.

А Вадька не позвонил. Она тоже ему не звонила – обойдется, культурист.

Объевшись шоколадных конфет, она сидела у окна и смотрела на пышные тюльпаны в керамической вазе. Они напоминали красные бубенцы. Так и хотелось взять их в руку и позвонить: динь-дон, динь-дон…

– Катюш, к тебе гости. – В дверь заглянул Горелов. Очки его победно сверкали. Перед праздником он носился словно ошпаренный – помимо коллег по работе у него имелась масса приятельниц, которых он едва успевал поздравить. За его спиной Катя увидела Иру Гречко.

– Ой, вот молодец! Проходи, раздевайся!

Ира вошла, поставила на стул увесистую сумку, села.

– Катька, я схожу с ума.

– Что такое?

– Я просто схожу с ума! – Ира медленно стянула с шеи шелковый шарфик, сделала из него петлю и посмотрела сквозь нее на подругу.

– Подожди, что случилось?

– Я еду за отсрочкой, – обреченно изрекла Ира.

– Сегодня? – Катя даже привстала от удивления. – Там сегодня же короткий день, и потом… перед праздником…

– Перед праздником! – передразнила Гречко. – У кого праздник, а у кого… Эх!

– Да что случилось? Почему такая спешка?

– Да потому, что его надо срочно класть в тюремный госпиталь, а без продления срока содержания под стражей его туда не берут, а у него может начаться перитонит, а сегодня отсрочки в прокуратуре не подписывают, и я… – Она всхлипнула.

– Подожди, не реви. – Катя обняла ее за плечи. – Ты расскажи по порядку.

– Потом. – Ира вытащила носовой платок, высморкалась. – Сейчас куратору надо звонить, в ноги кланяться.

– Кто у вас куратор?

– Журавлев.

– Ну, мужчина же. Может, у него и не короткий день сегодня. И вообще с какой стати короткий? – встрепенулась Катя. – Отсрочка на каком основании?

– В связи с болезнью обвиняемого, внезапной, – всхлипнула Ира.

– Звони скорее! А то зампрокурора куда-нибудь под праздник ускачет, – засуетилась Катя. – Подпишет. Никуда не денется. У тебя там какой по делу срок ареста?

– Два месяца.

– Дадут до шести.

– До шести! – фыркнула Ира. – Тут на год теперь надо брать, а то и на два.

Она вытерла слезы и подсела к телефону, Катя деликатно выскользнула из кабинета. Если Ире суждено унижаться перед высоким прокурорским начальством, пусть это произойдет без свидетелей. Вернулась она минут через десять. Ира пудрилась у зеркала. Лицо ее было грустным, но спокойным.

– Ну что?

– Ничего.

– Что сказали в прокуратуре?

– Велели подъехать в половине третьего. Они там женщин своих поздравляют, сейчас не до меня.

– Подпишет? Зампрокурора подпишет?

– Вроде да. Поздравит своих дам, секретарш, подарит им цветы, духи, а я… а мне… – Она махнула рукой.

– Пойдем, – решительно сказала Катя.

– Куда?

– В буфет. До половины третьего еще куча времени. Самое милое дело – обедать и пить кофе. И потом, я по тебе так соскучилась, Ирочка, как здорово, что ты приехала! Мы сейчас посидим, поедим, потом я тебя провожу в прокуратуру, а потом поедем ко мне. Праздник сегодня или не праздник?

В главковском буфете она усадила Иру за угловой столик, а сама отправилась за снедью. В буфете было шумно и людно. У стойки выстроился длинный хвост очереди. Однако Катя успела заметить в самом ее начале Стасика Перепелкина со товарищи – автотранспортный отдел. Они галантно пропустили ее вперед.

Катя хищно загребла как можно больше сладкого и вкусного: пирожные-корзиночки, пирожные-трубочки, два молочных коктейля, два ванильных мороженых и бутылку пепси.

– Куда столько? Лопнем, – осудила ее Ира.

– Надо подсластить жизнь, Андревна. – Катя сгрузила добычу на стол. – Ты сама ругала меня за посты. Забыла?

Они пили газировку, уплетали пирожные. Крем в них, на Катин искушенный вкус, был слишком приторным и жирным.

– Так что все-таки произошло, Ира?

– Мне везет, как всегда, – вздохнула Гречко, синие глаза ее подернулись влагой. – То Голоруков издевался, а теперь вот Удоденко.

– Кто?

– Удоденко. Бомж, воришка. Украл в «Тканях», что на привокзальной площади, скатерть стоимостью аж в шестнадцать тысяч рублей. Схватил с прилавка и сунул под ватник. Кассирша заметила, кликнула постового, взяла, как говорится, с поличным.