Зеркало для невидимки - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 5

Катя посмотрела в окно – день-то какой хороший… Сейчас она не ощущала никакой жуткой и таинственной ауры, окружавшей это происшествие. А ведь вчера пыталась представить Кравченко и Мещерскому это событие в самых черных красках. Может быть, оттого, что до сих пор сама толком ничего не знала?

Кладбище, надо же… Гранитные памятники, кресты и ограды, тень старых тополей и лип, цветущий жасмин и белая сирень. С кладбища, помнится, прилетал в сказке соловей Андерсена, и принцесса рвала там жгучую крапиву, чтобы сплести рубашки братьям-лебедям. И потом, на кладбище всегда такая тишина, такой покой, такая ленивая безмятежность. Особенно в знойный полдень, когда на траве сеть солнечных пятен и никнут от жары в цветниках анютины глазки…

Катя на секунду зажмурилась. Лирика. Вот и отправляйся туда. Как раз завтра и поезжай. Но сначала загляни в местный отдел милиции. Она сверилась со справочником: увы, среди сотрудников Стрельненского ОВД она никого не знала. И Катя решила покинуть душный кабинет и спуститься в розыскной отдел, чтобы там всезнающие и дружелюбные сыщики сообщили бы ей, немного поломавшись для вида, координаты верного человечка, который согласился бы терпеливо и подробно ответить на все ее любопытные репортерские «как» и «почему».

Глава 4

ПОСЛЕ ПОХОРОН

Однако в розыске ее встретили тишина и запертые двери кабинетов. Середина недели – время, когда все сотрудники разъезжаются по районам. Вот досада! Катя в нерешительности застыла посреди коридора, созерцая на спортивном стенде кубки и медали, выигранные УУР.

– Выпишите ему пропуск, пожалуйста. Федоров Илья Николаевич. У него паспорт должен быть с собой. Алло, тут меня прервали, свидетель в бюро пропусков ждет. Так вы говорите, характер повреждений, нанесенных трупу, свидетельствует о большой физической силе фигуранта? А чем он орудовал? Лопатой? Да неужели простой лопатой можно вот так…

Катя тихонько подошла к двери (первая от окна справа), неплотно прикрытой по случаю духоты. Ба, Андрей Воронов собственной персоной. А ведь он же в отпуске…

Воронов был самым молодым, но, по мнению Кати, самым толковым из молодых сотрудников УУР. Все свое свободное время он отдавал литературе. Сочинение стихов и героических баллад было для него даже не хобби, а способом существования. Баллады удавались ему особенно складно, в их персонажах легко было узнать товарищей Андрея по оружию. Стихи перекладывались на немудреную музыку и распевались под гитару в хорошей дружеской компании летними вечерами у костра.

Воронов никогда не упускал случая почитать свои стихи и Кате, мнение которой ценил. И от ее похвал, на них она никогда не скупилась, его пухлое, еще совсем мальчишеское, но уже отмеченное печатью напускной профессиональной серьезности лицо светлело.

Сейчас, однако, ничего, кроме суровости и хмурой озабоченности, на этом лице не читалось. Увидев в дверях Катю, Воронов зажал трубку плечом, замахал рукой и начал ногой выдвигать стул: заходи, мол, садись, я сейчас.

– Но я не понял, – буркнул он в трубку, – что же это у нас фактически получится – судмедэкспертиза или эксгумация? А результаты? Комплексные исследования? Да там черт знает сколько времени пройдет! А нельзя ли побыстрее, вне очереди? Да, я понимаю. И мы тоже с подобным впервые столкнулись…

Катя оглядывала кабинет: Воронов коротал время в одиночестве, два его напарника отсутствовали. На подоконнике вовсю надрывался маленький вентилятор. Толку от него в этой духоте не было никакого. На стене над вороновским столом висел красочный плакат с изображением Судьи Дредда во всем его космическом великолепии. Ниже красовался плакат поменьше, где черной тушью была написана следующая рекомендация: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый. Чтобы разумением своим не смущать начальства». И подпись: Петр I, царский указ за номером…

«Вот Никита вернется, покажет тебе «вид придурковатый», – подумала Катя беззлобно, – очень грамотные стали, оперились, птенчики».

– Почему ты в гордом одиночестве? – спросила она, когда Воронов бухнул трубку на рычаг. – А где все ваши?

– Шеф всех озадачил по Стрельне, – Воронов уныло смотрел на свои кроссовки, – там экспертиз – воз и маленькая тележка.

– Колосов лично убийством на двадцать третьем километре занялся? – Катя задала вопрос самым равнодушным тоном. – Ну, а ты что же скучаешь?

– Я скучаю?! – Воронов обиделся так, словно его уличили в том, что он ворует варенье из буфета. – Соскучишься тут, как же. Вот она, моя бумажная могила, – он пристукнул ладонью по тонюсенькой папке на столе.

– Что-то серьезное? – рассеянно спросила Катя.

– Да… черт, люди делом заняты, а мне всю чернуху сваливают. Сиди тут, корпи, бардак этот шизоидный проясняй.

– Кто работает, Андрей, на тех обычно и навьючивают. С дурака-то какой спрос? А ты умница у нас…

– Про это я и говорю. – Воронов от похвалы сразу успокоился. – Вообще-то дело это сама Стрельня ведет. Сначала в дознание отписали, а как поглядели, какие там факты, и следствие, и розыск, и даже прокуратура подключились. Ну, а меня Никита Михайлович вроде координатора-куратора от нашего отдела поставил. Теперь с командировками на этот погост зашьюсь на все лето!

– Это в Нижне-Мячниково? – осторожно спросила Катя. – Что же это, дело не ваше, при чем же тут отдел по раскрытию убийств?

– Да шеф что-то перестраховывается. – Воронов поморщился. – Сама знаешь, у Никиты нашего фантазии порой бывают… Правда, в чем-то, возможно, он и прав. В области чудо-юдо новое объявилось. Да такое, что хоть стой, хоть падай. И такие с трупов обычно только начинают. Сегодня он с мертвяками куролесит, а завтра жди его где-нибудь на дороге у станции, потрошителя чертова.

– Потрошителя? – Катя переспросила это совершенно уже другим тоном. – Слушай, Андрюшечка, золотце… Хитрить мне с тобой не хочется. О случае на кладбище что-либо в прессу давать пока строго запрещено. Но я и не тороплюсь. Мне только не нравится, что все это окутано какой-то непонятной тайной. Какие-то недомолвки. Почему?

– Почему? Потому что волновать не хотят, населению мозги будоражить раньше времени. И потом, это дело такого сорта, Катя…

– Да какого сорта-то? Что произошло на кладбище?

– Восемнадцатого июля, не далее как во вторник, прошли похороны местной жительницы. Много народа пришло проститься, у умершей большая родня и в Нижне-Мячникове, и в Стрельне. Соседи, просто знакомые – в маленьких поселках всегда так. Ну, похоронили. А девятнадцатого утром могильщик обнаружил, что могила вскрыта. Кто-то сорвал с гроба крышку, вытащил тело. Его нашли… точнее, расчлененные части его обнаружили в разных местах, некоторые даже довольно далеко от могилы.

– Мертвеца расчленили?

Воронов молча достал из папки какую-то справку, подал Кате. Она прочла текст, сначала даже не поняла, что это, а потом содрогнулась: «Множественными ударами режущего предмета вскрыта грудная клетка, разрезаны мягкие ткани груди и бедер, раздроблен тазобедренный сустав, повреждены внутренние органы, сердце, печень, кишечник…»

– Сердце ее в развилке дерева обнаружили. У соседней могилы вишня растет, ствол корявый такой… Сердце он зашвырнул туда, предварительно вырезав из трупа. На что Лина Павловна (он говорил об эксперте-криминалисте Владимировой, отработавшей почти тридцать пять лет, в областном главке ее знали все), человек железный… Так она в обморок грохнулась, когда эти художества увидала! Мне ребята из розыска Стрельненского рассказывали: не кладбище, а мясная колода для разделки туш. – Воронов мрачно созерцал папку. – Фотографии должны прислать. Готовы уже. Лучше б я их не видел.

– А следы полового контакта?

– При тебе же с МОНИКИ говорил – там очередь километровая на биологическую экспертизу. Тем более такую мертвечину к ним везти…

– А что люди говорят? Кто был на похоронах? Могильщики – они ничего подозрительного не заметили? Да сам-то ты был там?