Врата ночи - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 78

Был тихий субботний августовский вечер. Кравченко, по-прежнему в гипсе, сидел в лоджии. Кате самой пришлось вытаскивать кресло из комнаты. Она сидела в складном шезлонге напротив, смотрела на ящики для цветов. Бегонии совсем засохли. В суматохе и тревоге последних недель цветы бросили на произвол судьбы. Не поливали, не рыхлили землю.

Только что звонил из госпиталя Мещерский. Слабым, но бодрым голосом сообщил, что у него все нормально, что он чувствует себя почти совсем здоровым, что у него Никита – заехал вместе с Ландышевым. Выпить коньячку по маленькой на скамейке в госпитальном скверике.

Катя вспомнила, как Колосов по секрету признался ей, что во время погони ранение Мещерскому, видимо, нанес не Скуратов, а этот вот юный лейтенантик Ландышев. Пули, извлеченные из раны Мещерского и трупа Астраханова, принадлежали табельному «макарову» Ландышева. Но Никита был уверен, что Сережку ранил не шеф «югоармейцев», а Ландышев в горячке преследования. А скорее потому, что был аховый стрелок.

«Он теперь словно все время выгораживает Скуратова, – с неприязнью думала Катя. – Такое чувство, словно Никита отчего-то считает себя перед ним виноватым. Господи, мы же все были на волосок от страшного несчастья. У Сережки – ранения и контузия. Если бы еще полсантиметра, та пуля попала бы ему в голову».

Она старалась не думать об этом. Знала: об этом стараются не думать и Кравченко, и Мещерский. Тщетно стараются.

Самое худшее позади.

Но в этом деле «худшего» оказалось слишком много. Катя вспомнила рассказ Колосова об обыске в ангаре Астраханова. Когда там вскрыли земляной пол, то извлекли семь трупов. У каждого пулевое ранение черепа и отрублены кисти рук. И если останки двоих по предварительным исследованиям можно было считать телами Бородаева и Журавского, то в отношении остальных трупов вопрос оставался непроясненным. Должен был быть проведен целый комплекс сложнейших экспертиз по сравнению извлеченных тел с найденными отчлененными останками. В отношении же трех неопознанных трупов вообще пока ничего не было. Погибшие не проходили ни по каким учетам. И, чтобы установить их личности и дату смерти, требовался не один месяц. И некого было спросить о них: Астраханов был мертв.

То, что это был ОН…

Катя сначала постоянно думала об этом. Ночью просыпалась в холодном поту. А затем запретила себе думать о НЕМ так. Запретила думать, бояться его – не говорить, не обсуждать его дела и поступки.

Она знала: Никита Колосов завален по горло результатами разных экспертиз. Исследовались пули, извлеченные из эксгумированных останков. Все они принадлежали пистолету «ТТ», некогда так предательски «выпавшему» из кармана скуратовского пиджака. Но при обыске трупа Астраханова был найден еще один пистолет – «браунинг». Старый, еще военного образца, однако в отличном боевом состоянии. За пистолетом тщательно и преданно ухаживали все эти годы.

На экспертизу были направлены и предметы, обнаруженные как в ангаре, так и в кабинете Астраханова в штаб-квартире АЮР, наконец открытой для обысков: жокейские перчатки (именно ими Астраханов пользовался, чтобы не оставлять отпечатков), охотничье оружие (то самое, уже однажды проверенное по учетам, зарегистрированное и лицензированное), которое он хранил у себя дома в Мамонтовке, никогда не используя его «в деле», а также найденный в штаб-квартире тембровый модулятор-микрофон, изменяющий голос при разговоре по телефону, и видеокамера «Сони».

Во время обысков искали и видеокассету, на которой Мещерскому было продемонстрировано убийство Константина Бородаева. Однако видеокассета бесследно исчезла. Ее так и не нашли. И, кроме Мещерского и Астраханова, ее так никто больше и не видел.

Зато на экспертизу была направлена другая, не менее значимая улика, найденная, как и «браунинг», во время обыска трупа Астраханова. Древняя каменная печать. Почти идентичная той, которая некогда принадлежала Алагирову. Почти, но…

От той она отличалась гораздо более отчетливым, ярким рельефом на основании. Катя помнила, как они с Колосовым разглядывали рисунок. Он тоже был схематичен, но все же они четко различили очертания странного фантастического существа с пятью ногами, орлиными крыльями и человеческой головой. Печать тоже хранила в себе знак ШЕДУ. Но, прежде чем проявить его во всех деталях, экспертам пришлось осторожно отскоблить с каменного основания толстый слой сажи. Камень часто нагревали, раскаляя для того, чтобы…

Однако Катя запретила себе думать об этом. Она и так слишком хорошо представляла, что ОН делал с этой древней вещью. Что вытворял.

Итак, работа по делу шла своим чередом. Но, несмотря на находки и экспертизы, оставались еще вопросы – множество непроясненных вопросов.

Только время дает ответы. Только время позволяет узнать. Или догадаться.

Прошел июль, прошла первая неделя августа. И наступил тот самый тихий субботний вечер, который Катя коротала с Вадькой в лоджии.

– Слушай, а они допрашивали его мать?

Катя оторвалась от созерцания цветочной смерти. Кравченко сидел, закрыв глаза, подставив лицо заходящему солнцу. Казалось, просто дремал, загорая. Но нет. После разговора по телефону с Мещерским оба они, оказывается, думали об одном и том же.

– Да, допрашивали.

Катя вспомнила, как однажды, зайдя к Колосову, увидела в его кабинете пожилую интеллигентного вида женщину. Прекрасно, дорого, хоть и старомодно одетую для своего возраста. Женщина плакала не переставая. Колосов то и дело подавал ей воды в стакане. Лицо женщины показалось Кате смутно знакомым. Но она никак не могла вспомнить, где она видела ее. Да и видела ли?

– Я чувствовала, я давно чувствовала – что-то с ним не так, – рыдала женщина. – Я столько раз просила его быть со мной откровенным… Но он ничего мне не говорил. Никогда ничего не рассказывал. Его жизнь была закрытой для меня. Он даже не хотел, чтобы я жила с ним, – купил мне отдельную квартиру. Так, в быту он был самым заботливым сыном – приезжал, привозил продукты, дарил цветы на Восьмое марта, но… Но я сердцем чувствовала! Что-то с ним происходит. Мой мальчик, мой бедный мальчик… Я думала: возможно, это все оттого, что он так долго не женится. Сколько раз просила – найди себе хорошую, добрую женщину, женись. Я так мечтала, что у него будет семья, у меня – внуки… Но что мы можем поделать, когда наши сыновья взрослеют?! Становятся мужчинами? Мы ничего уже не можем изменить. Мы только можем любить их… Наших детей…

Астраханова обернулась к Кате: залитое слезами, искаженное горем лицо. Она смотрела на Катю и не видела ее. Она вообще ничего уже не видела, не различала.

– Я знаю только, что наши все это время пытались выяснить, не страдал ли Астраханов каким-либо душевным заболеванием, – продолжила Катя после паузы. – Но здесь на него ничего не нашли. Он и к врачам-то почти не обращался. Вроде всегда был абсолютно здоров. Но мать его показала, что, когда они еще жили в Азербайджане, он призывался в армию через военкомат Ленкорани. Так вот, медкомиссию он там не прошел. Был комиссован по состоянию здоровья. И опять же непонятно: документы сейчас оттуда не запросишь, да и времени сколько прошло. Это больше шестнадцати лет назад было, тогда в армию не особо рвались, Афгана боялись. Возможно, Астраханову просто сделали соответствующее заключение за деньги, чтобы он уклонился от службы. Но, возможно, и… Впрочем, какая мать признается, что ее сын – сумасшедший?

– Был бы он жив – призналась бы. Чтоб вместо пожизненного в лечебницу его запихнуть. – Кравченко вздохнул. – И все же зря ваши поторопились грохнуть его при задержании. Сколько тайн он, подонок, с собой унес в могилу.

– Его убил Скуратов. По крайней мере, так значится в рапорте Колосова. У них другого выхода не оставалось. – Катя говорила тихо, неохотно. Умом она сознавала: своим метким выстрелом Скуратов, быть может, спас Сережку. Быть может… Но ей все равно больно было думать, что в НЕГО разрядил пистолет именно Скуратов.

– Насчет тайн, что конкретно тебя интересует, Вадя?