Врата ночи - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 19

Необычно было и то, что о жизни этого тихого парня с колоритнейшим именем Абдулла рассказывает так добродушно, подробно и свободно Астраханов. А сам Алагиров словно наблюдает ситуацию со стороны, будто и не о нем идет речь – потягивает апельсиновый сок да то и дело шлепает ладонью по коленям, обтянутым узкими голубыми джинсами, на которые пикируют злобные подмосковные июньские комары.

Астраханов был одного возраста со Скуратовым или, быть может, на год постарше. Довольно красивый, ленивый, правда, чуть больше, чем нужно, раскормленный и холеный мужчина с бритым бледным лицом, смоляными волосами и задумчивыми серыми глазами. Брови его были как-то странно приподняты, точно на лице его навечно застыло удивленно-капризное выражение. Внешне он напомнил Мещерскому типичнейшего маменькиного сынка, но…

– Вы угадали, Сергей, мы самым невежливым образом водим вас, нашего менеджера и будущего проводника по диким нехоженым тропам, за нос, – усмехнулся он. – До сих пор мы не открыли вам истинной причины нашего вояжа именно по такому маршруту, именно в то время, когда в регион так не советуют ехать. Но час настал, – он кинул насмешливый взгляд на Скуратова, который помалкивал. – Хотите узнать, в чем кроются эти причины?

– Был бы вам очень признателен, – опять же в тон ему ответил Мещерский.

– Астрологический прогноз. Крайне благоприятный расклад. Парад планет, в этом году все планеты собираются в созвездии Тельца. А Телец как раз и управляет странами и религиями Балкан, арабского региона и Кавказа. Если не сейчас, то когда же? Вы меня понимаете?

Мещерский молчал. Когда вот так откровенно над вами издеваются, смеются вам прямо в лицо… как поступить? Встать и уйти, свистнуть ему в его насмешливую холеную физию или же стерпеть унижение?..

На веранде повисла пауза. Алагиров пил свой оранжевый сок и, казалось, наслаждался и его сладостью, и напряженностью этой хрупкой тишины.

– Сергей… Послушайте меня…

Мещерский поднял голову – до этого он смотрел на клетчатую клеенку, покрывавшую летний столик.

Астраханов смотрел на него испытывающе и серьезно. И тон его уже не был презрительно-ядовитым.

– Мы должны знать того, на кого нам придется полагаться на маршруте как на самих себя, – сказал он тихо. – Человек должен быть не болтун, не трус, не трепло, не скандалист. С выдержкой, которая не ломается из-за циничных шуток, угроз, оскорблений. Вы меня понимаете, Сергей, какой нам нужен человек?

Мещерский глянул на него, на Скуратова.

– Я вас понимаю.

– Прошу у вас извинения.

Мещерский кивнул – принято. А сам подумал: в элитных спецподразделениях, поговаривают, новичков бьют под дых без всякой там «психологии» и душеспасительных бесед и наблюдают, чего просочится больше – слез, крови, соплей или злости. А эти… Эти господа военные и историки с их вежливыми тихими подходцами кулаков не марают. Берут этакий виртуальный ножичек и кромсают ваше самолюбие, вашу выдержку. Что ж, у каждого свои методы проверки на прочность, проверочки…

– Вы верхом ездить умеете ? – спросил Астраханов.

– Умею, но… В общем, не очень. Не джигит.

– Вот кто у нас джигит, – засмеялся Скуратов, кивая на Алагирова. – А он ведь, знаете, Сергей, как волновался, как готовился. Ночь сегодня не спал, ей-богу, все хотелось свежему человеку, вам то есть, свое мастерство продемонстрировать. Мальчишка же еще сущий!

Алагиров усмехнулся – смуглое лицо его разом просветлело. Поднялся, дружески хлопнул Мещерского по плечу:

– Айда, Серго, красавцев наших поглядишь. Там и груз, там и все. Что на это скажешь?

И по тому, как он просто и легко перешел с ним на «ты», Мещерский понял, что какую-то часть негласного экзамена он уже сдал более или менее успешно. Но понял и то, что эти необычные клиенты будут исподволь присматриваться к нему еще очень долго.

В конюшне царило лихорадочное оживление – иначе описать эту веселую атмосферу Мещерский затруднялся. Конюшня была большой: двадцать восемь лошадей, содержавшихся в аккуратных, отделанных свежеструганным деревом денниках. Пахло сеном, овсом, лошадиным потом, выделанной кожей. На стене у входа висели уздечки, украшенные наборным металлом. Тут же на стеллаже были сложены новенькие седла.

Хозяйничали конюхи, а над ними был свой начальник – седенький крепыш Иван Данилыч, в прошлом якобы профессиональный жокей, ныне же тренер. «Наш конский папа», как представил его на ухо Мещерскому Скуратов.

Они в сопровождении Ивана Даниловича шли по проходу вдоль стойл. Пофыркивание, тихое ржание… Мещерский смотрел на лошадей. Почти все они были накрыты синими суконными попонами с аббревиатурой АЮР – «Армия Юга России». Все это – и само здание конюшни, и вычищенные до блеска стойла, и весьма дорогие конно-спортивные аксессуары, и сами ухоженные, сытые лошади – свидетельствовало о том, что у «югоармейцев» имеются средства, и не на один лишь поход на Восток.

И, словно опять угадав его мысли, Астраханов, а он чувствовал себя тут как рыба в воде, начал с воодушевлением рассказывать Мещерскому, «как все тут у них начиналось». Как строились новые помещения, набирался персонал, как приобретали лошадей – скольких пришлось выхаживать…

Подвел к одному из денников. Его занимал молодой гнедой жеребчик с белой отметиной на лбу и перебинтованными бабками.

– Вот этого с Алексеем по бросовой цене купили, выбракован был подчистую, – он потянул коня за узду, поворачивая его голову к Мещерскому. И тот увидел, что конек – кривой на один глаз. – Родовая травма, – вздохнул Астраханов. – Под нож бы пошел. А Лешке сильно приглянулся. Пожалел он его. Одним словом, купили на конеферме, выходили. Жеребенком-то слабеньким был, в чем душа держалась. А вот ничего, выправился. Резвый, шустрый. Пусть себе живет. Ему и одного глаза хватает – солнце видит. А призы брать – другие найдутся.

В дальний конец конюшни Мещерского не повели.

– Нет, этих в деле надо смотреть, – решил Скуратов. Он повел Мещерского к боковой двери-воротам, выходившим прямо на поле для выездки.

Солнце клонилось к горизонту. Наступал вечер. Комары стали еще злее. Мещерский то и дело хлопал себя ладонью по шее и щекам. Они встали у кромки поля, облокотившись на полуразвалившуюся изгородь.

– Денег соберем к следующему году и здесь все приведем в порядок, – сказал Скуратов и, глядя на садящееся за дальний лес солнце, добавил: – Если живы будем, конечно.

– Конечно, проще было бы ехать на джипах и вездеходах, – усмехнулся в тон ему Мещерский. – По пескам – по горам, нынче здесь, завтра там… Я вот все думаю, как эти ваши питомцы перелет до Тегерана перенесут. А потом пустыня Гилян… Там, конечно, все совсем не так, как девяносто лет назад, но все-таки это аравийская пустыня, не что-нибудь. Там нам массового падежа лошадей не избежать.

Дробный топот копыт по пыли… Из ворот конюшни галопом вырвался вороной жеребец под седлом. На нем сидел Алагиров – и как сидел! Конь, направляемый умелым седоком, стремительно обогнул круг. Заплясал, загарцевал, встал на дыбы. Алагиров показывал его восхищенному Мещерскому. Выездка была безупречной.

– Мы тут иногда для своих маленькие состязания устраиваем. Вот показываем и выездку, и джигитовку, и рубку лозы. Тренер у нас хороший, не Данилыч, а еще одного со стороны приглашаем. Бывший замкомандира кавалерийского полка.

– Это полк, что когда-то на «Мосфильме» для съемок держали? – Мещерский глаз не мог оторвать от Алагирова и его вороного чуда.

– Да нет, – Скуратов усмехнулся. – Это не то. Абдулла, теперь покажи, как он препятствия берет!

Полоса препятствий была разбита здесь же, за конюшней, – ограда из кустарника, яма с водой, несколько свежевыкрашенных полосатых барьеров. Алагиров описал круг, снова пустил коня в галоп. Только пыль столбом из-под копыт… Вороной перелетел через кустарник. Бу-ултых! – задние копыта его чуть задели кромку ямы с водой. Конь получил удар каблуками в бока – Алагиров приподнялся на стременах. Затем встал ногами на седло и стоял, сохраняя равновесие при бешеном галопе, как это показывают джигиты в цирке. Потом ловко на полном скаку спрыгнул в пыль.