Улыбка химеры - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 20

Глава 12. ПО ВТОРОМУ КРУГУ

Утро следующего дня началось с телефонных звонков. Первый был сделан Колосовым в РУБОП начальнику аналитического спецотдела «А» Геннадию Обухову.

С Обуховым отношения всегда были архисложными. Хотя их пути неоднократно пересекались, Никита не помнил дела, которое они с начальником спецотдела «А» вели бы тихо-культурно, без взаимных претензий и дележки полномочий.

Правило было такое, что Обухов никогда бескорыстно коллег из отдела убийств не выручал. К любой, самой ничтожной информации относился ревниво и пристрастно. И просто обожал делать вид, что знает ровно на двести процентов больше того, что изложено в официальной аналитической справке.

В свою очередь, Колосов терпеть не мог кланяться в ноги этому всезнайке. И предпочел бы сидеть на голодном информационном пайке, чем обращаться за справкой к Обухову. Однако…

Однако случались и исключения. Таким и был день 9 января – бывшее «кровавое воскресенье», в который Обухова угораздило родиться. Не поздравить коллегу в такой день было по крайней мере невежливо. Никита позвонил ранехонько, и Обухов вроде даже обрадовался. Никита пожелал ему счастья, здоровья, успехов, быстрого продвижения по службе, генеральских погон, персонального «Вольво» с мигалкой, должность замминистра и в перспективе – бронзового бюста перед парадным подъездом Академии МВД.

Обухов, казалось, смутился.

– Восхищен, смят, раздавлен великодушием, – промурлыкал он в трубку, – погоди, салфетку возьму, стереть слезы умиления.

– У тебя по казино на Рублевке, что «Красный мак» зовется, данные есть? – спросил Колосов.

Воцарилась гробовая тишина. А потом Обухов ответил что-то вроде «мать-командирша, я так и знал!». Наступил опасный момент: хрупкая связь могла просто оборваться, и Никита решил брать крепость штурмом:

– Мы тут, Гена, в отделе с ребятами посоветовались, решили подарок тебе преподнести. Убийство тут на Рождество было в этом «Красном маке». Мы надеемся – дело с перспективой. Как же ты в стороне останешься? Вот посоветовались, и я решил: наш славный коллектив авансом уже вынес тебе благодарность с занесением в личное дело за активную, оперативно оказанную помощь. Приказ у меня на столе, сейчас шеф подмахнет и в кадры. Так что, сам понимаешь, Гена, такое доверие товарищей надо оправдывать.

– Кого в казино замочили?

– Служащего одного, старичка.

– А что тебя конкретно интересует по «Красному маку»?

Колосов насторожился: голос Обухова был удивительно серьезен.

– Да все. Все, что есть, весь банк, если, конечно, вы им располагаете.

– Ладно. Я перезвоню.

Никита просто дара речи лишился от такой сговорчивости. Все знают: у Генки Обухова зимой снега не выпросишь, не то что секретных данных, а тут…

– Онемел, что ли, от счастья? – хмыкнул Обухов в трубку. – Я сказал – перезвоню. И даже, наверное, сегодня. Будь здоров.

– Д-до свидания. Еще раз с днем рождения тебя.

Колосов дал отбой: вот тебе и «мать-командирша»…

Что-то тут кроется. Если уж Обухов снизошел, то… Нет, но насколько все же загадочны люди, родившиеся в «кровавое воскресенье»!

Следующий звонок был Ивану Биндюжному в Скарабеевское отделение. Биндюжный был, слава богу, на месте. И еще трезвый. Колосов поинтересовался, как дела у задержанного Майского: один он в камере кукует или в хорошей компании?

– Сидит наш с ним, – хмуро доложил Биндюжный.

– И какие новости?

– Да ну, – Биндюжный был настроен пессимистично, – какие там новости, Никита? Ломки у Майского нет и не было. Значит, сам порошок не принимает. Ну, выходит, сбытчик.

– А насчет убийства?

– Насчет убийства молчит. А так нет, очень даже разговорчивый. Стихи все вслух читает. Маяковский! Сокамерники обижаются: спать мешает.

– А он что, правда поэт? – спросил Колосов.

– Нашему сказал: тексты, мол, пишет к песням. Для рок-групп. Наш характеризует: ничего парень – бывалый, тертый, веселый. Не унывает, в общем. Там у него срока еще неделя, может, что и переменится, – обнадежил Биндюжный.

– Это вряд ли, – возразил Никита и рассказал Биндюжному о результатах баллистической экспертизы. В частности, о данных по пистолету швейцара Пескова. – Он уволился из казино. Или скорее всего его уволили. Так что будь другом, Иван, разыщи его. Мне с ним поговорить нужно еще раз срочно.

– А чего его искать, раз он уволился? Приезжай, нагрянем прямо домой. – Биндюжный был человеком дела. – Где участок у него со стройкой, я знаю, а если там нет – к сестре его поедем.

Колосов решил, что Биндюжный прав.

На улице было очень холодно. Ночью неожиданно ударил такой мороз, что стало ясно: все разговоры о глобальном потеплении – жалкая ложь.

Мерзли ноги, мерзли руки, коченели уши. Колосов битых четверть часа не мог отъехать от здания главка – машина никак не заводилась. Наконец мотор чихнул и завелся. Тронулись. А спустя еще полчаса тесная, забитая транспортом, окоченевшая Москва кончилась и началась область.

Солнце было ослепительно ярким и красным, как алкоголик. Снег на обочине смахивал на битое стекло, а дальше на полях был белым и чистым и сверкал так, что болели глаза. И чем дальше от Москвы, тем больше было снега, тем длиннее и гуще были тени от елей на дороге, тем громче и веселее каркало на телеграфных столбах озябшее воронье. Колосов даже порадовался, что смылся из главка в эту холодную чистоту, в этот обжигающий антарктический пейзаж.

Биндюжного он забрал из отделения. Они направились в поселок Верхние Часцы, где жила семья Песковых. Часцы слыли старым дачным местом. В последние годы вместо покосившихся бревенчатых дачек здесь появилось немало новеньких кирпичных домов под добротными железными крышами. Обитатели Часцов строились. Причем стройка кипела даже зимой.

Восемнадцатый участок располагался на самой окраине за высоким дощатым забором. Дом за забором был уже полностью готов, но, видимо, еще не отделан. Биндюжный громыхнул кулаком в калитку. За забором бешено залаяла собака.

– Кто? – спросил тонкий плаксивый женский голос.

– Милиция. Муж дома? Откройте, у нас к Пескову дело.

Калитку чуть-чуть приоткрыли. Собака за забором лаяла как бешеная.

– Кто? Что нужно?

Колосов услышал знакомый, почти шаляпинский бас. Песков был дома. Впрочем, куда ему теперь, безработному, было деваться? Калитка распахнулась. Никита увидел бывшего швейцара «Красного мака», его подругу жизни и его сторожевого пса – здоровенную кавказскую овчарку на цепи, исходившую желанием разорвать незваных гостей в клочки.

– Вы? – удивился Песков. – Снова ко мне? Зачем?

– Разговор есть, – ответил Колосов.

– Не о чем мне больше с вами разговаривать, – Песков загородил проход, – и так из-за вас работу потерял.

– Из-за нас? – Колосов посмотрел на бывшего швейцара – тот был выше их с Биндюжным на голову. – Да нет. Вы и сами знаете, что нет.

Песков взялся за калитку.

– Уходите, – сказал он.

– Рад бы – не могу. Служба такая. – Колосов достал из захваченной с собой папки документ. – Вот ознакомьтесь, пожалуйста, результаты экспертизы вашего табельного пистолета. Бывшего вашего.

Песков взял заключение и одновременно сделал шаг назад. Они вошли. И жена Пескова – маленькая, кругленькая, похожая на куницу, тревожно выглядывающая, как из дупла, из широкого капюшона пуховой куртки, захлопнула калитку.

– Мишуля, в чем дело? – спросила она жалобно. – Какой такой пистолет?

– Иди в дом, Оксана, – приказал Песков. – И собаку забери. Оглохнешь тут от нее.

Он читал заключение прямо на улице, на двадцатиградусном морозе. Читал медленно и придирчиво.

– Ну и что? – спросил он басом.

– Вы человек военный, грамотный. Думаю, там все понятно изложено. – Никита чувствовал, что отдаст концы, если Песков сию же минуту не пригласит их в дом, к теплой печке. – Из вашего пистолета был произведен выстрел. Хотелось бы узнать, по какой цели, при каких обстоятельствах и когда вы стреляли?