За строкой приговора… - Безуглов Анатолий Алексеевич - Страница 16

Внешность Беспалых привлекательностью не отличалась. Низкий лоб, широкие скулы, тяжёлая челюсть, скошенный подбородок.

Беседа с ним не сгладила, а скорее, усугубила первое впечатление. На допросе он ругал все и вся: начальство, милицию, прокуратуру, убитую… Покойнице, кстати говоря, особенно досталось. «Разве Зинка женщиной была? — разглагольствовал он. — Подорожник. Кто пройдёт, плюнет, а кто и сорвёт. И с Ванькой жила, и с Прокудиным… Пришили её, а я страдать должен».

На вопросы отвечал путано, лгал, изворачивался. Особенно его волновала судьба сапог, которые у него изъяли при обыске. Их направили на экспертизу: рассчитывали найти пятна крови. Крови не нашли, а сапоги основательно попортили. Это больше всего и огорчало моего подопечного. Он подозревал крупное злоупотребление и требовал компенсации, клеймя позором работников милиции и прокуратуры. «Всего, говорит, три раза и обувал… Думаете, в тюрягу загоните — все будет шито-крыто? И там справедливость найду. Законы я знаю…» Уж очень он за справедливость ратовал, подразумевая под ней свои кирзовые сапоги…

Короче говоря, после знакомства с Беспалых доказательства его виновности стали вызывать у меня сомнения. Нет, это не парадокс, а своего рода закономерность: я применил «поправочный коэффициент». Я решил, что подобное же впечатление Беспалых произвёл на моих коллег. Такие люди, как он, редко вызывают симпатии. Что из этого следует? Многое. В личных отношениях симпатии и антипатии — дело частное, а тут — общественное. При расследовании надо идти от улик к человеку, а случается наоборот: идут от человека к уликам. Допустим, кто-то вам не понравился. Упрекнуть вас нельзя: этот «кто-то» действительно мерзейшая личность вроде Беспалых. Естественно? Естественно. Но тут таится определённая опасность: вы все, относящееся к нему, начинаете воспринимать в определённом свете. Вам, например, кажется, что он ведёт себя подозрительно на допросах, что-то скрывает, лжёт, неубедительно объясняет тот или иной поступок. И вот формулировка: «Этот субъект мог убить» — постепенно превращается в другую: «Вероятнее всего, он и убил», а там недалеко и до вывода, что он убийца. И это впечатление, основанное только на вашем восприятии, вы уже совершенно неосознанно начинаете подкреплять объективными, с вашей точки зрения, данными: проверяете одни обстоятельства, забывая про другие, верите только определённым свидетелям… Рискованный путь, чаще всего он и приводит к судебным ошибкам. А за ними — искалеченные судьбы, утраченная вера в справедливость… Что, если мои коллеги пошли именно по такому пути? Может быть, этим и объясняется однотипность свидетельских показаний?

В судебном процессе обычно выступают две стороны: прокурор и адвокат. Один обвиняет, другой защищает. Во время предварительного следствия защита и обвинение — функции следователя. Он в двух лицах. Исследуя обстоятельства дела, следователь по крупице собирает все, что компрометирует и оправдывает обвиняемого, пытается оценить каждый факт с двух противоположных позиций. А в деле Беспалых я прокурора самовластно отстранил, оставив только его оппонента, придирчивого и настойчивого. На все я теперь старался смотреть только с позиции защиты. Это и было «поправочным коэффициентом» на личную антипатию и возможную предвзятость моих предшественников.

Как вёл себя мой адвокат в процессе? Великолепно! Нет, ораторскими выкрутасами он не злоупотреблял. Он бил по самым слабым местам обвинения, бил методично, уверенно. «Граждане судьи, — говорил он, — косвенные улики являются вескими доказательствами только в том случае, если они составляют единую неразрывную цепь. Выбейте из неё лишь одно звено — и цепи уже нет. А здесь каждое звено вызывает серьёзное сомнение. Обвинение ссылается на то, что Беспалых был близок с Шониной. Но, как известно из материалов дела, у Шониной были любовники и помимо него. Он её ревновал? Но разве другие её не ревновали? Опознание? Оно проводилось только по внешнему виду и цвету рубашки. На Беспалых похожи тысячи людей, и десятки тысяч носят точно такие же рубашки. Ложное алиби? Человек может быть ни в чем не виновен и тем не менее солгать, если видит, что обстоятельства складываются против него и единственный путь к спасению — ложь. Что же касается того, что Беспалых видели недалеко от места убийства, то я там тоже был…» Адвокат заявил около десяти ходатайств, и я их удовлетворил. Все без исключения…

Прежде всего я послал на повторную экспертизу слепок следа, обнаруженного на месте происшествия. У меня было подозрение, что эксперт ошибся. Затем я начал разыскивать Бурдюкова, который сидел вместе с Беспалых в КПЗ. Найти его удалось в одной из колоний, где он отбывал очередной срок за воровство. По моей просьбе его к нам этапировали. Я думал, что беседа с ним внесёт во все ясность. Но мои надежды оказались преждевременны. Очная ставка Беспалых с Бурдюковым только подтвердила их предыдущие показания, причём Бурдюков вёл себя более активно и, я бы сказал, убедительней, чем Беспалых.

— Ну чего ты врёшь гражданину следователю? — нажимал он. — Время отнимаешь, нервы треплешь… Думаешь, у него — доброжелательный жест в мою сторону, — кроме тебя, дел нету? Как белка в колесе крутится, дни и ночи преступность искореняет… Глуп ты, потому и ведёшь себя как грецкий орех: не знаешь, когда колоться надо. Ну, мне бы сболтнул — куда ни шло врёт Бурдюков. А ведь нас в капезухе четверо было. Допёр?

— Ты это брось, — тупо бормотал Беспалых, и его физиономия все больше наливалась кровью. — Ничего я не говорил. Не убивал я Зинку…

Бурдюков с Беспалых раньше знакомы не были, никаких личных счётов между ними не существовало. Спрашивается, зачем Бурдюкову нужно было оговаривать подследственного?

А если он говорил правду, следовательно… Необходимо было, чтобы показания Бурдюкова подтвердили другие — те, кто в это же время находился в камере.

И я начал наводить справки. Один из сидевших в то время в камере предварительного заключения умер, а другой, как выяснилось, был жив-здоров и работал где-то в Красноярском крае в леспромхозе. Я уже подготовил частное поручение о его допросе, как вдруг показания Бурдюкова совершенно неожиданно превратились из доказательства обвинения в доказательство зашиты…

Во время очередного допроса, видимо, чувствуя, что я ему не совсем доверяю, он между прочим сказал:

— Не сомневайтесь, гражданин следователь, он пришил. Недрогнувшей рукой обрушил ломик на голову своей безвинной жертвы.

От неожиданности я опешил.

— Чем, вы говорите, он её ударил?

— Ломиком. Зверюга, одним словом. И откуда только в наше светлое время такие личности берутся!

Скрывая волнение, я спросил как можно более безразличным тоном:

— Вы точно помните, что он убил её ломом?

— Вы меня обижаете, гражданин следователь. Как сейчас помню. Взял ломик и говорит: «К смерти, падло, готовься!» Она, натурально, на колени. А он заместо сострадания самым что ни на есть острым концом — в грудь. Вспомню эту кошмарную драму — сердце кровью обливается!

А ведь Шонина-то была убита шлакоблоком! Понимаете? Ещё два-три уточняющих вопроса, и я окончательно убедился: ложь. И тут у меня мелькнула одна мысль. В общем, я попросил Бурдюкова рассказать подробности о своём знакомстве с Беспалых, о том, как его встретили в КПЗ, как он там вёл себя.

— Очень нахально вёл, — грустно покачал головой Бурдюков. — Ни такта, ни деликатности. Привели его ночью. Публика после трудового дня устала, отдыхает. Тихо, благородно. А он — медведем. Отсутствие элементарной культуры. Что тут будешь делать? Поучили малость уму-разуму. Побурчал он, похлюпал — и храпака. А у людей бессонница, сон, как хрустальный бокал, на мелкие осколки. Чешутся, скучно: третий день камеру обживаем. Ну, решили от нечего делать ему велосипед прокрутить: бумажечку промеж пальцев запалили. Культмероприятие, так сказать. И людям весело, и ему не обидно. А он вскочил и хулиганит. «Я вам, — орёт, — покажу! Я вам не фраер!» — «А кто?»