Рейтинг темного божества - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 16

– Запах? – переспросила Катя.

– Ну да, натурально какой-то мертвечины. Я обернулась и увидела – Катя, в двух шагах от меня было оно .

– Грабитель?

– Никакой не грабитель – непонятное какое-то существо – я даже сначала подумала ребенок. Недомерок какой-то скрюченный. И запах от него – вонь мокрой кожи. Знаешь, осенью, когда все куртки кожаные напяливают – в метро не войдешь. Плохо выделанная кожа шибает в нос.

– Ты увидела кого-то, и от него несло мокрой плохо выделанной кожей, так что ли?

– Да. Этот недомерок подскочил ко мне – тут снова молния сверкнула, и я увидела, что у него в руке нож, и он замахивается на меня вот так, – Анфиса широко замахнулась. – Клянусь тебе – если бы я не отпрянула чисто инстинктивно, не заслонилась бы вот так рукой, нож бы вошел мне в грудь, прямо в сердце. А так лезвие полоснуло по руке. От боли я вскрикнула, а это существо как-то зашипело, выругалось нечленораздельно – голос был какой-то полудетский и вместе с тем хриплый, злобный… Кинулось снова на меня. Я заслонилась сумкой – закричала изо всех сил, начала его отпихивать от себя. Тут, на мое счастье, в наш двор въехала машина – сосед из третьего подъезда, у него джип. Музыка у него играла на полную катушку – видно, принял мужик на грудь по случаю выходного. Этот шум меня и спас. Существо отскочило как ошпаренное и словно растворилось в темноте. Я потрогала плечо – смотрю, кровь, рукав куртки весь промок. Я побоялась упасть прямо там, на ступеньках, бросилась в подъезд. Катя, мне было так страшно, я думала – сейчас сосед уйдет к себе, а это с ножом вернется и прикончит меня прямо в подъезде. Кое-как добралась до квартиры, думала, что кровью истеку, поэтому позвонила тебе. У меня сейчас, когда Костя в отъезде, кроме тебя никого нет…

– Значит, нападавшего ты не рассмотрела? – спросила Катя.

– Говорю тебе – нет. Злобный какой-то недомерок – метр с кепкой, вонючий…

– Может быть, беспризорник, бродяжка? – предположила Катя. – Сейчас их столько развелось, в приемники направлять не успевают. А мыться, сама понимаешь, им на улице негде.

– Не знаю… Но это точно был не грабитель. И не мужик, – Анфиса кашлянула. – Если бы ему надо было меня ограбить, он бы ограбил – выбил бы из руки телефон и утек с ним. Но ему вещей моих не нужно было. Катя, ты не видела, какой у него был нож! Меня ждали у подъезда, специально, чтобы убить.

– Но почему? – не выдержала Катя. – По какой причине? Анфисочка, ну подумай, кому потребовалось тебя убивать? За что?

– Я не знаю.

– Ну, вот видишь! Это был какой-нибудь бродяжка, он…

– Я не знаю, – повторила Анфиса. – Я могу только догадываться.

– Догадываться? О чем?

– О причинах. Точнее об одной причине.

– Анфиса!

– Катя, подожди… То, что я тебе рассказала, – это короткий вариант.

– Есть длинный?

– Кажется, есть. Доказать, что тут имеется какая-то связь, я не могу, мне нечем. Ты должна поверить мне – я сердцем чувствую после всего, что со мной произошло…

– Ну что, что ты чувствуешь сердцем, Анфиса? – мягко спросила Катя. В душе она решила не спорить и не возражать – в таком состоянии, в котором сейчас находилась ее подруга, лучше с ней во всем соглашаться, пока она окончательно не оправится от потрясения.

– Я чувствую…Я предполагаю. Я убеждена – другой причины точно нет. А это… тоже мало похоже на причину, но уж больно странное происшествие…

– Какое еще происшествие?

– Это случилось позавчера, нет позапозавчера – в среду. Но ты должна сначала сама это увидеть.

– Что я должна увидеть? Анфиса, милая, давай-ка ты приляжешь, а я найду в твоей аптечке валокордин и…

– К черту валокордин! Катя, ты должна это увидеть своими глазами. Дай мне, пожалуйста, вон ту коробку, – Анфиса указала на стоявшую на подоконнике красную картонную коробку, разрисованную черными птичками-галочками, из тех, что по дешевке продаются в «Икее».

Тут в прихожей пискнул домофон.

– Кто это? – вскрикнула она. – Кто это может быть так поздно?! Катя, это опять он, точнее оно … Не впускай его, не открывай!!

Нервы у нее уж точно были совсем не в порядке. Катя решила завтра же утром позвонить другой своей подруге Нине – она врач, она подскажет, куда обратиться.

– Кто там? – спросила она, на цыпочках подходя к двери.

– Это я, – голос принадлежал не ночному призраку с ножом, а Сергею Мещерскому, – Катюша, это ты? Наконец-то, методом «тыка» я вас нашел! Я тут уже полчаса езжу между домами, адрес в памяти восстанавливаю.

– Поднимайся на третий этаж, – велела Катя, – Анфиса, не волнуйся, это Сережка приехал. Помнишь Сережку? Я подумала – лучше будет, если сейчас в этом доме появится мужчина.

– Этот шибзик? – Анфиса хмыкнула. – Тоже мне мужчина. Ну ты даешь, Катька. Да он мне по локоть и тебе по локоть. От кого он нас с тобой сумеет защитить?

ГЛАВА 8

АНГЕЛИНА

Ангелина Зотова открыла дверь квартиры своим ключом. Хоть отец и дома – вон телик орет-разоряется на кухне, – звонить бесполезно. С отцом у Ангелины – война холодная и беспощадная.

В тесной прихожей, где сам черт ногу сломит от разного хлама, горит тусклая лампочка. Сколько помнит себя Ангелина, эта постылая лампочка вечна. На улице хлещут потоки воды, гроза. А здесь в ободранной прихожей сухо, как в крысиной норе. Нора. Я вернулась в свою нору. И я не сделала то, что должна была сделать, не сумела – Ангелина без сил прислонилась к двери, секунду постояла в оцепенении. Потом медленно, словно каждое движение причиняло ей боль, начала стягивать с плеч насквозь промокшую кожаную куртку, испускавшую смердящую вонь сгнившей мездры. Куртку давно пора было выбросить на помойку, но Ангелина этого не делала – внешний вид и запах, исходивший от ее одежды, был ей совершенно безразличен. Она провела рукой по лицу, стирая дождевую влагу, – ничего, сейчас, сейчас, все опять войдет в норму. Она ведь только что прямо на лестничной площадке приняла новую дозу. Сейчас все снова будет ништяк. И силы появятся.

Собственное отражение в зеркале заставило ее отвернуться. Нет, зеркала не созданы для таких, как она. Однажды летом она решила даже усугубить это впечатление – взяла и обрилась под ноль. Ходила, чувствуя себя совсем парией, отверженной. Но эта отверженность была сродни печати избранничества. Парни на улице глядели как-то странно, с прищуром. Почти все они были акселераты и казались Ангелине великанами. Если вы появились на свет женщиной, очень низкорослой женщиной, почти карлицей, «кнопкой» – весь мир представляется вам подошвой мужского сапога, подбитого гвоздями, который вот-вот наступит и раздробит вам хребет.

Тяжелые сапоги военного образца имелись у отца – Ангелина помнила их с одиннадцати лет.

– А, явилась наконец, – голос отца с кухни.

– Не твое дело, заткнись.

– Я сейчас так заткнусь – не встанешь!

Ангелина прислушалась – судя по голосу, уже хорош. Но пьет сегодня один, без приятелей – без гнилозубого, насквозь прокуренного Матвеича с четвертого этажа, без вечно потного Жоры, без Силуянова с Черкизовского рынка, который гаже их всех. Она прошла в ванную – замызганную, оплеванную, открыла воду и сунула голову под кран. После таких дел хоть отмокай как вобла… Такими делами она еще не занималась – это было впервые. И неудачно. Ничего, первый блин всегда комом. Удар был неловкий, замах слабый… В следующий раз, который ждать себя не заставит, она знает, как и куда бить. Она снова взглянула на себя в зеркало. Сжала кулак и поднесла его к стеклу.

Внезапно ее снова охватила слабость. Так уже бывало – и спешный прием таблеток не помогал. Сначала небывалый подъем сил, веселое животное бешенство – кажется, горы свернешь и любого встречного разорвешь пополам. А потом внезапно полный упадок сил. Холодный пот на лбу – вот как сейчас… Колени как ватные – видимо, от пережитого напряжения. Все-таки, что там ни говори, а мандраж ее бил – там, у этого чертова подъезда на Пятнадцатой Парковой.