Прощание с кошмаром - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 86

– С чем бороться?

– А разве деньги – это так уж плохо?

Первый вопрос задала Катя – просто так, из вежливости, надо же было как-то реагировать на говорливого старичка. Второй задал Белогуров, тоже вроде бы из вежливости…

– Деньги – это хорошо. Очень хорошо. Я вот работал всю свою жизнь, войну пережил, голод видел. А теперь мне дали нищенскую пенсию. И этого, возможно, скоро не дадут – потому что в доме нашем, как они нам говорят, видите ли, «общий финансовый кризис», однако, – старик кашлянул, – однако в моем возрасте, друзья мои, начинаешь умнеть, понимая, что деньги, даже если их очень-очень много, все равно не всемогущи. Они так, увы, и не смогут возвратить тебе…

– Чего же? – Белогуров обернулся. Вежливо улыбался. Но улыбка была какая-то… замерзшая, что ли? Катя не находила более точного слова для этой жалкой гримасы, сломавшей линию его губ.

– Юности. Юности, Ваня, не вернут. Самого драгоценного нашего сокровища. – Старик вздохнул: – Хотя вон Кикабидзе – люблю этого певца, хоть и тоже старик седой стал – поет: «Мои года – мое богатство».

– А-а, конечно, Максим Платонович. Юность – это славная вещь. – Белогуров отвернулся. Снова смотрел только на дорогу. Кате показалось, что он вроде хотел что-то услышать для себя лично, но так и не услышал. Чего же?

Когда они въехали в Гранатовый переулок – тихий и, как всегда, безлюдный, Катя мельком глянула в боковое зеркало, но черной «девятки» не увидела. Они вышли из машины. Белогуров вежливо подал Кате руку, затем заботливо высадил старика.

А черной колосовской «бандитки» все не было. Катя подумала: может, пробки Никиту задержали? Белогуров несколько раз позвонил в дверь галереи, однако никто не открывал. Тогда он полез за ключами.

– Одну минуту, извините, видимо, мой сотрудник куда-то отлучился.

Он наконец справился с замком, распахнул дверь, пропуская их в просторный сумрачный холл. Катя храбро перешагнула порог. Все как в тот раз: кожаная мебель, искусственная декоративная зелень, шкаф-купе, зеркала и эти роскошные фотоплакаты: грозный беломраморный Давид, этот юный убийца, обезглавивший великого Голиафа…

Дверь тихо захлопнулась – точно несокрушимые бронированные ворота. Дом снова стал похож своей неприступностью на банк или пункт обмена валюты. И в ту минуту, когда Катя уже не могла ее видеть, в переулке показалась черная «девятка». Проехала мимо продуктового магазина, мимо галереи – дальше, дальше и остановилась на углу.

Колосов приготовился к терпеливому и долгому ожиданию. Что он хотел узнать? В чем убедиться лично и окончательно? На эти вопросы он не мог ответить. Пока. После того их разговора с Катей он действительно сам предложил ей свою помощь – свое сопровождение на эту встречу, цель которой была для него по-прежнему смутна и неясна.

Он решил сопровождать Катю негласно, потому что… Да потому, что подобный способ проверки, предложенный Катей, в глубине души устраивал его гораздо больше, чем все «отработанные, специфические методы» Николая Свидерко. И хотя его не покидало чувство важности этой встречи, Колосов не чувствовал какой-либо опасности или угрозы.

Он был настолько уверен, что ВСЕ БУДЕТ У НИХ С ЭТИМ АНТИКВАРОМ НОРМАЛЬНО, ВСЕ РАЗЪЯСНИТСЯ И ВСЕ ПОДОЗРЕНИЯ ОТПАДУТ, что даже… не взял с собой табельного оружия. Иван Белогуров, по его глубокому убеждению, был не тот человек, с которым нужно опускаться до того, чтобы разговаривать на языке пуль.

Время ожидания тянулось… как? Медленно или быстро? Колосов тряхнул рукой с часами на запястье, щелкнул по циферблату. Проклятье, встали! Этого еще только не хватало! Сколько же времени прошло? Четверть часа? Двадцать минут? Что сейчас происходит в доме за наглухо запертой дверью? Что делает Катя? О чем она сейчас разговаривает с этими людьми?

В конце переулка показалась синяя иномарка. «Форд». Он остановился у галереи. Из машины медленно вышел высокий темноволосый мужчина в джинсах и ослепительно белом модном свитере. Колосов насторожился – а это кто еще такой? Новоприбывший запер машину и рассеянно нажал на кнопку звонка. Вел он себя по-хозяйски. Нет ответа. Мужчина нажал на звонок снова, подождал. Отчего они не открывают ему так долго? Так и не дождавшись, мужчина полез в карман за ключами.

ПОЧЕМУ ОНИ ЕМУ НЕ ОТКРЫВАЮТ? ЧТО ТАМ ПРОИСХОДИТ В ДОМЕ ЗА ЭТОЙ БРОНИРОВАННОЙ ДВЕРЬЮ?

Колосов тоже вышел из машины. Не пора ли вмешаться? Вот сейчас этот тип откроет дверь своим ключом, и тогда под уместным предлогом, не вызывая подозрений, быть может, попробовать…

Но того, что произошло в следующую секунду, не ожидал никто. Первое слева окно второго этажа (все окна на втором в отличие от первого не были укреплены решетками) вдруг словно лопнуло изнутри. Стекла со звоном вылетели на мостовую. А вместе с этим стеклянным дождем на улицу вылетело и то, что высадило это «евроокно», – брошенная кем-то с чудовищной силой бронзово-фарфоровая настольная лампа. Из разбитого окна послышались истошные женские крики.

Колосов ринулся к двери. На бегу по привычке, отработанной годами, полез под куртку, где была кобура, но…

Перед тем как вместе с Катей покинуть управление, он сам снял кобуру с пистолетом, спрятал в сейф и запер. Ведь это были НЕ ТЕ ЛЮДИ, С КОТОРЫМИ НУЖНО ГОВОРИТЬ ЯЗЫКОМ ПУЛЬ!

Тишина в доме. Катя не ожидала, что тут будет так тихо. Как в могиле. По ее представлениям, «Галерея Четырех» должна была работать, как и во все прежние дни. Однако ни продавцов, ни покупателей не было.

Белогуров (казалось, он и сам был удивлен и озадачен) на мгновение замешкался в холле.

– Прошу, проходите в гостиную, располагайтесь. Максим Платонович, вам чай или кофе?

– От кофейка, Ванечка, не откажусь. Помнишь, в прошлый раз ты меня баловал тем самым, что привез из… ах, память проклятая, забыл откуда…

– А вам, Екатерина?

– Не беспокойтесь, Иван Григорьевич, что-нибудь…

Катя видела: Белогуров спрашивает все это машинально. А сам напряженно прислушивается… К чему? Тут такая мертвая тишина.

– Иван, а твоя основная коллекция по-прежнему здесь? – Старик указал на двери демонстрационного зала. Чувствовалось, что у Белогурова он ориентируется отлично.

– Да, почти. Кое-что я уже начал перевозить на свою новую квартиру.

– Вот как? Ты переезжаешь? А здесь кто же остается?

– Здесь…

Белогуров не договорил. Катя вздрогнула. Ей показалось? Что за странный звук такой – откуда-то сверху, что ли, со второго этажа, чердака, крыши? Словно глухой сдавленный вскрик. Или это кошки беснуются?

Она мельком глянула в окно. Благо штора одернута и через чугунные решетки виден кусок переулка у дома. Нет колосовской машины! Где же Никита? Может, остановился поодаль? Господи, есть ведь, наверное, какие-то правила негласного сопровождения – знать бы их только!

– Здесь останется мой компаньон. Да вы с ним знакомы, Максим Платонович, не раз по телефону общались. Ну-с, – Белогуров оглянулся по сторонам, – раз моих никого нет – самому придется кашеварить. Вы тут располагайтесь поудобнее. Екатерина, я сейчас принесу вам фоторепродукции альбома. Еще раз все внимательно посмотрите, если хотите. В принципе, фотографии дают почти полное впечатление об этой вещи. А Максим Платонович сделает необходимые пояснения. А я пойду тем временем сварю нам всем кофе.

Он вынес из кабинета тот самый фотоальбом, который они с Кравченко разглядывали в прошлый раз, отдал его Кате, подвинул к столику два кресла и покинул гостиную.

– Странно, что они сегодня закрыты, – Максим Платонович с трудом опустился в кресло, – обычно по будним дням, да и по выходным тоже, они всегда работают. Ну, наверное… Катенька, пока мы тут с вами остались, так сказать, тет-а-тет… По вашему мнению, инкогнито, которое вы здесь представляете… Сколько этот человек может предложить мне за альбом?

Катя открыла рот, судорожно соображая, что бы такое половчее соврать. ВОТ. ВОТ ОНО, НАЧИНАЕТСЯ. ПРЕСТУПНАЯ ЛЖИВАЯ АВАНТЮРА. КАК ТЫ ТЕПЕРЬ БУДЕШЬ ОДНА, БЕЗ ВАДЬКИ, ВЫКРУЧИВАТЬСЯ? Но соврать ничего она так и не успела, потому что…