Прощание с кошмаром - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 76

– А если они сразу потребуют деньги вперед? – спросила она, когда Кравченко закончил. – Это же огромная сумма! Что ты будешь делать – откажешься от переговоров?

– Прежде чем заломить цену, он должен показать вещь, убедить, что она – не подделка, а подлинник. Альбома, а это Дивиторский еще прошлый раз говорил, у них в галерее нет. Его надо еще где-то доставать. Так что… Такие сделки, Катя, не совершаются в один день с бухты-барахты. Потребуется несколько встреч, ну и… Пользуйся. Изучай обстановочку. Собственно, ради кого я всю эту бодягу затеял?

В вестибюле выставочного зала было пусто и безлюдно. Катя помнила времена, когда сюда, на Крымский вал, в былые дни модных нашумевших вернисажей выстраивались хвостом длиннющие очереди. Но дни эти, видно, канули в Лету. Сейчас здесь торговали книгами, видеокассетами, слайдами и открытками. А у дверей бара помещалась «Лавка художника», где на стендах красовались рамы для картин, багет, коробки масляных красок и пастели, кисти и многое другое.

Белогуров заметил их первый. Странно, но он сразу понял, что они те, кого он ожидает. Катя взглянула на него и… Лицо этого человека она так мучительно припоминала все последние дни. Но даже сейчас, когда он находился рядом – знакомился, здоровался с Кравченко за руку, – она еле-еле его вспомнила. Совершенно непримечательный тип: усталый, погасший какой-то, серый как пепел. И эти отечные мешки под глазами… Почки, что ли, больные? Самое яркое в его внешности – одежда, дорогая и модная. Серый в полоску костюм, изящная рубашка, галстук – такие, кажется, в новой коллекции бутика «Хьюго Босс» в Пассаже, портфель-папка из сафьяна с серебряным вензелем, аромат первоклассной мужской парфюмерии…

– Здравствуйте. – Белогуров вежливо кивнул Кате. Ничего не отразилось в его глазах. Он ее просто не узнал. – Пойдемте. Здесь сносный бар. Полупустой в будние дни. Там нам никто не помешает.

В тесном баре, где из невидимого динамика хрипло и проникновенно пел Рей Чарлз, они оказались почти единственными посетителями. Белогурова тут, видимо, хорошо знали: бармен приветливо кивнул ему, как старому знакомому.

– Что вам заказать? Клиенты – всегда мои гости. – Белогуров достал из кармана пиджака пачку сигарет и предложил Кравченко.

– Мне нарзан, я за рулем, – тот угостился сигаретой, глянув на этикетку – дорогие «Давидофф».

– А что хочет ваша жена?

Катя поняла: раз Вадька избрал себе роль трезвенника-телохрана, то ей она уже не к лицу.

– А мне… мне джин с тоником или шерри – ну что есть, без разницы. – «Пусть думает, что я люблю, в отличие от своего муженька, выпить!»

– Паша, значит, джин с тоником, минералку, а мне как обычно. – Белогуров благосклонно кивнул бармену.

Когда принесли заказ (бармен сделал это лично), Катя отметила, что у Белогурова в бокале что-то крепкое: коньяк или бренди. Причем весьма солидная порция. «Как обычно, привычка, значит…»

– У вас тут какой-то аукцион, что ли, был с утра? – спросил Кравченко.

– Должен был быть. Люди съехались, а торги отменили. Кризис. – Белогуров пригубил коньяк. – Жизнь замирает. Ну-с, я так понял, вас, точнее, господина Чугунова интересует творчество Бориса Григорьева. Это радует. Такие большие люди проявляют интерес к искусству. Значит, мне и моим коллегам еще будет где заработать на кусок хлеба. – Он обернулся к Кате: – Извините, а вы, как и ваш муж, тоже работаете у Василия Васильевича, неужели и вы – телохранитель?

– Я юрист, – ответила Катя, – Василий Василич решил, что на встречу с вами моему мужу будет удобнее ехать вместе со мной.

– Все должно выглядеть так, – Кравченко кашлянул, – что это мы – ваши клиенты. Имя моего шефа нигде в документах на вещь не должно упоминаться.

– Этот альбом нельзя вывозить за рубеж, – Белогуров усмехнулся краешком губ. – Если под всем этим вы это имеете в виду – то должен предупредить вас сразу. Альбом внесен в специальный запретительный перечень. Возникнут серьезные проблемы. И не только на таможне.

Кравченко хмыкнул – вроде он такого поворота «не ожидал».

– Значит, вещь запрещена к вывозу?

– Я честно предупредил вас, – Белогуров отпил глоток коньяка.

– Ну ладно… С этим пока ладно, там решат… – Кравченко «колебался». – А на каких же условиях вы беретесь достать эту вещь?

Белогуров облокотился на столик.

– К сожалению, у меня лично этого альбома нет. Возможны два пути сотрудничества: либо за определенный процент комиссионных я навожу для вас справки, ищу продавца и владельца и участвую в сделке в качестве посредника и вашего доверенного лица. Либо вы делаете мне предоплату, а я выкупаю вещь у ее нынешнего держателя или приобретаю ее на аукционе, если узнаю, что она выставляется на торги. В случае аукциона, опять же должен сразу предупредить вас, ваши расходы возрастут. Сами понимаете, что такое аукцион.

Катя смотрела на Белогурова. Он говорил все это тихо, внятно, по-деловому и вместе с тем… с каким-то полнейшим равнодушием к происходящему. Словно ему было наплевать – согласится ли клиент на его условия – нет ли… «Он же профессионал, делец, коммерсант, – подумала она. – А тут реальная сделка и барыш крупный, а он ведет себя словно настоящий «пофигист». Или он раскусил, что мы снова валяем дурака? Да нет, он же встретился с нами. Имя Чугунова тут явно сыграло нам на руку. Он встретился с нами, а ведет себя так, словно и мы, и сделка его абсолютно не интересуют. Это факт. И потом, почему он столько пьет? Коньяк «наперстками» пьют, а у него вон какой фужер! Разве такие сделки обсуждают нетрезвым? А впрочем, – тут Катя про себя вздохнула, – это у тебя, дорогуша, чисто женская логика. У них, мужчин, логика иная. И для них ведро коньяка в таких делах – не помеха, а подспорье. Наоборот, мысль «на сухую» не идет».

– Я передам Чугунову ваши условия, Иван Григорьевич. – Кравченко кивнул. – Сегодня же. А из какого же процента вы согласитесь выступить в роли нашего посредника?

– Обычно я работаю из десяти-пятнадцати процентов комиссионных от стоимости вещи.

– Дерете три шкуры, – Кравченко усмехнулся.

– Кризис. Все хотят жить, я тоже, – Белогуров вертел рюмку, словно разглядывая остатки коньяка на свет, – тяжелые времена. – И вдруг обернулся к Кате: – А что вы на меня так смотрите?

– Я? А мы ведь с вами встречались. Не помните? Вот, вы даже визитку мне свою дали. – Катя достала из сумочки белый кусочек картона с виньеткой.

– Встречались? Где же?

– А магазин такой восточный на Варшавке – сувениры, благовония, пряности.

– А-а, – он смотрел на Катю и… она видела – не мог (или не хотел) ее вспомнить. «Странные какие глаза у него, – подумалось ей. – Уплывающие, словно дым…» – Извините. Память коварные шутки шутит в последнее время. Старею, что ли?

Она чувствовала: между Белогуровым и ею – словно непроницаемая стеклянная стена. Он отгорожен этой стеной от них ото всех – и от клиентов, и от бармена, и от Рея Чарлза, и от той вон парочки каких-то полубогемных прикольщиков, что гнездились за угловым столиком и посасывают пиво… Он смотрит на них, слушает их, отвечает на их вопросы разумно и по-деловому, но при всем этом – ОН СЛОВНО НИКОГО ИЗ НИХ НЕ ВИДИТ В УПОР. Смотрит сквозь них, сквозь эту призрачную стену, различая за ней лишь… Что? Этого Катя не знала. Возможно – свой собственный смутный силуэт, свое отражение в стекле, свое второе «я», как тот его блистательный компаньон Егор Дивиторский, которого словно НАРЦИССА ИЗ МИФА завораживают гладкие полированные поверхности и зеркала. «Почему же он пришел тогда в милицию? Зачем сдал нам этого иконокрада? Что заставило его так поступить? – снова подумала Катя. – Что же?»

– Сегодня вечером вам позвонят. – Кравченко был сама деловитость. – Личный секретарь господина Чугунова – она сообщит окончательный ответ. Думаю, он согласится на ваши условия. Они, мне кажется, вполне приемлемы. Конечно, не хотелось бы связываться ни с какими аукционами, Иван Григорьевич. Сыскали бы вы нам по своим каналам какого-нибудь тихого старичка-коллекционера с этим альбомчиком, потолковали бы с ним по душам, уговорили… Вот скажите, этот альбом Григорьева – ваш компаньон, кажется, в прошлый раз уточнил: у этой книги был ограниченный тираж… Но это реально найти эту вещь тут, у наших коллекционеров, а не за бугром?