На рандеву с тенью - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 51

– Оказывается, прошлой осенью он по просьбе Веры Островских водил их в Съяны. С ними был тогда парень. Не Славин, кто-то другой. Швед имени его не помнит, вспомнил только его машину – старый «БМВ».

Катя выпрямилась.

– Серебристый металлик? – спросила она.

– Не знаю. А что?

– Ничего. Просто я вспомнила. «БМВ», серебристый металлик, старый – машина Антона Новосельского. Он меня однажды подвез. А накануне убийства Железновой, когда мы в лагерь ехали, помнишь, ты еще внимание обратил на иномарку на обочине? Без водителя?

Колосов нахмурился.

– Ты сказал – это «БМВ». И еще удивился, что его бросили. Это была та самая машина, если, конечно, здесь у кого-то нет другого такого «БМВ».

Колосов пил пиво.

– Надо вызвать и передопросить этого типа, – сказал он чуть погодя. – Если он один раз туда спускался с девушками, мог и второй, и третий. И уже без проводника. Может быть, он в курсе, что именно их там интересовало и где их искать?

– А мне он вообще наврал, – сказала Катя. – Таким Незнайкой на Луне прикинулся, что ты… Знаешь, у меня иногда чувство, что всей правды нам тут не говорят. Все лукавят. Кроме Мальцева. А он вообще немой.

– Ладно, поехали, а то детишки спать залягут, – сказал Никита. – Только учти, я с УО общаться не умею, у меня педагогических навыков ноль.

Школа-интернат – правильно это учреждение называлось «Детский реабилитационный центр для детей с ограниченными возможностями» – Катю просто поразила. Готовилась она увидеть мрачное заведение для дефективных с решетками на окнах, а попала в уютный дом. Центр помещался в отремонтированном бывшем купеческом особняке – с обилием света, комнатных растений, ковровых дорожек и самых разных игрушек – от конструкторов «Лего» до плюшевых медведей, бегемотов и обезьян.

Встретили их директриса, пожилая и полная, и старшая няня – молодая, спортивная, кудрявая, как Том Сойер. Сначала повели показывать дом – спальни для девочек и мальчиков разного возраста, столовую, игровые комнаты, классы, библиотеку и маленький спортзал.

– Ей-богу, когда крыша совсем съедет, сбегу сюда, брошусь старушке в ноги, попрошу политического убежища. Может, сторожем возьмет, – шепнул Колосов Кате, когда они вслед за директрисой шли по коридору, увешанному детскими рисунками. – А я думал, что это психбольница… Кто же все здесь у вас содержит? – спросил он громко.

– Спонсоры наши, – ответила директриса. – И администрация, и мэрия, но если честно говорить – один Олег Георгиевич Островских. Он и дом нам отремонтировал, и мебель купил, и деньги каждый месяц перечисляет. На прошлой неделе приезжал. Как дочь пропала, места себе, бедный, не находит. Спрашивал меня – не будем ли возражать, если на здание доску мраморную повесит, центр именем дочери назвать хочет. Я ему сказала, мы только рады будем, но пока нельзя, нужно надеяться на бога, может, девочка еще жива. А правда, в городе говорят, что этот, кого вы поймали и в убийствах обвиняете, брат нашей Светы Мальцевой родной?

Колосов и Катя переглянулись: маленький городок, ничего не скроешь.

– Нам нужно еще доказать, что этот человек – Виктор Мальцев, – сказал Никита. – Поэтому мы и с девочкой хотим встретиться. Она как вообще, понимает, разговаривает?

– Света понимает и говорит. Даже поет иногда. Правда, старайтесь уложиться минут в пятнадцать. Иначе ей трудно будет потом сосредоточиться.

Директриса привела их в игровую комнату. Там на диване в обнимку с плюшевым бегемотом сидела худенькая стриженая девочка. У нее была очень нежная кожа молочной белизны и серо-голубые глаза, в которых застыло выражение тупой озадаченности.

– Вот, Света, к тебе гости пришли, – сказала директриса. – Садитесь, поговорите. Я вам мешать не буду. Если что – позовете нянечку.

Колосов огляделся и с опаской присел на расписной игрушечный стул. Катя уселась на диван рядом с Мальцевой. Та на них не реагировала, теребила плюшевого бегемота.

– Какой красивый, как его зовут? – спросила Катя и спохватилась: Свете Мальцевой было тринадцать; несмотря на свой неполноценный ум, она повидала в жизни всякого, и не стоило вести себя с ней как с пятилетним ребенком.

– Тебе твой брат привет передает, Света, – сказала Катя. – Твой брат Витя, помнишь его?

Девочка кивнула.

– Хотела бы ты с ним повидаться? Он хочет. Правда, он не говорит, ты же знаешь, но мы догадываемся.

Мальцева бросила игрушку на диван.

– Наверное, он скучает по тебе, по братьям. – Катя чувствовала: эх, куда-то она не туда заплыла, но уже было поздно. – По маме, наверное, тоже скучает.

Света Мальцева хмыкнула.

– Мамка умерла. – Голосок у нее был тоненький, как надтреснутый колокольчик. – А Витька ее табуреткой по голове бил.

– Это когда вы все дома были вечером – он, ты, твои братья, мама и сестренка? – Катя спрашивала осторожно. Помнила: девочка способна оперировать лишь конкретными понятиями. А все временные категории для нее – вчера, сегодня, год, месяц назад – пустой звук.

– Ага. Она пьяная была. – Света отвечала равнодушно.

– За это ее Витя тогда и ударил, что она была пьяная?

– Ага. Она его немым выродком обзывала. Ругалась. Щеткой его била. А он – ее.

– А вы ему стали помогать? Стали его защищать? Ты, братья, сестренка? Стали заступаться? – Катя смотрела на девочку, на плюшевого бегемота. – Вы били маму?

– Я – нет. Я плакала.

– А братья?

– Они смотрели сначала. Витька ее табуреткой ударил – мамка на пол упала. Тогда они тоже стали ее бить ногами. Верка подползла, за руку ее укусила. Мамка кричала: сейчас поднимусь, всем вам, сучьим выблядкам, головы поотшибу.

Катя беспомощно посмотрела на Колосова. Она чувствовала, что помимо ее воли внутри нее поднимается тошнота.

– Света, а ты не помнишь, мама снимала вас такой маленькой машинкой – фотоаппарат называется? Кнопка щелкнет, и свет такой яркий вспыхивает? – спросил Никита.

– Ага. Мы с Вовкой на диван ложились голые. То он, то я сверху. Мамка смеялась на нас. Свет вспыхивал. А потом пришел дядя Сергей, нас изругал, избил Вовку ремнем. Потом с мамкой на диван лег. А потом пришел дядя Коля, пьяный, в окно стучал, ругался. Дядя Сергей вышел, драться с ним стал. Мамка их выгнала со двора. С Витькой на диван легла. А потом пришел Черный Плащ, мамке деньги принес. Вовка сказал: макарон надо купить и хлеба. А мамка принесла только водки вечером. Витька голодный был, он у нас немой. Он взял щетку и ударил ее по голове. А она вырвала щетку и – его. А он ее табуреткой. И Вовка стал ее бить, и Лешка. А потом она уже больше не шевелилась на полу. Вовка мне сказал: ее на стол надо положить, как дядю Сашу мы клали, когда он от водки умер.

– А кто это Черный Плащ, Света? – спросила Катя. – Мамин знакомый, как дядя Коля и дядя Сережа?

Света Мальцева передернула плечами: какие непонятливые!

– Это Черный Плащ! Дождь был!

– А деньги… За что он маме деньги принес? За то, что она вас фотографировала голых? – спросил Колосов.

Девочка посмотрела на него и бледно улыбнулась, словно вспомнив что-то приятное.

– А он сам вас когда-нибудь фотографировал? – продолжил Никита.

Лицо девочки было безучастным. Она не реагировала на вопросы.

– Часто Черный Плащ к вам приходил? – спросила Катя, сделав жест Колосову: подожди. – Каждый день?

Мальцева задумалась на секунду и покачала стриженой головой.

– Когда дождь, – ответила она. – И когда снег. – Всего несколько раз? Осенью и зимой? Или весной? – пытался уточнить Никита.

– Когда дождь, – упорно повторила Мальцева. – Черный Плащ. Когда темно.

Она встала с дивана, отпихнула бегемота, подошла к окну, взяла пластмассовую лейку и начала деловито поливать цветы в горшках. Было видно, что это занятие ей привычно. Они попытались задать ей еще вопросы, но она больше не реагировала, словно, подобно своему брату, враз лишилась дара речи.

– Все, сеанс окончен. Конец связи. – Никита поднялся, с удивлением разглядывая свой игрушечный стул – не развалится тот немедленно на куски или все же повременит. – Зря мы сюда приехали. А с нашим Маугли у нее никакого внешнего сходства.