Молчание сфинкса - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 82

– Что вы все-таки видели? – перебил его Никита. У него снова возникло ощущение: Захаров заговаривает им зубы, намеренно уклоняясь от… От чего?

– Вчера дело было. Вечером. Поздно, – Захаров насупил седые брови. – Дождик моросил. Ну а у нас электричество погасло. Сейчас то и дело гаснет. Как раз на вечерних новостях телевизор выключился. Ну, я и вышел на улицу поглядеть – на нашей это улице линия выключилась или во всем поселке света нет. Дом-то мой, вы видели, где стоит. Место высокое. Дорога в обе стороны хорошо просматривается. Ну, значит, и увидел я, как машина проехала на большой скорости. Фары у ней горели ярко. Я к соседям Парамоновым зайти хотел – насчет света потолковать. Они вроде движок собирались себе купить автономный. Ну, повернулся идти, гляжу, а та машина, что проехала, медленно так по дороге ползет. И потом вовсе остановилась. Фары у нее мигнули и погасли. Ну, тут уж ее почти не видно стало. Я подумал – сломалась, наверное, посреди дороги. И пошел к Парамоновым.

– И это все, Алексей Тимофеевич?

– Погодите, не все. Я этому и значения большого не придал. Мало ли. По нашим дорогам ездить, да чтоб целой машина была? И машин-то таких на свете нет. Вон Малявин Денис, хоть и иномарка у него, а сколько раз вот так загорал? Сходил я, значит, к Парамоновым. А они без света уж спать ложатся. Тут не до разговоров. Тогда решил я к дороге спуститься – там у нас трансформаторная будка. Думаю, пойду проверю – если там в будке внутри гудит, значит, свет скоро дадут. Примета верная, апробированная. Иду. Темно. Вдруг слышу – шаги. Бежит мне кто-то навстречу. Ближе, ближе – гляжу, вроде женщина в светлом таком плаще коротком. Поравнялась она со мной и… Знаете, молодые люди, лошадь иногда так в сторону шарахается, себя не помня, когда волка увидит. Не по себе мне стало, честно скажу, когда лицо этой девицы я увидел. Белая вся, глаза ненормальные, дикие. На груди вот тут плащ нараспашку, кофточка разорвана. Лифчик, извините, наружу. Волосы мокрые, плащ тоже мокрый, в грязи весь. Так это видение ночное меня поразило – я прямо языка лишился. Стою на дороге столбом. А она что есть мочи прочь от меня – только плащ парусом раздувается. Пропала она из виду в темноте, и тут только я в себя пришел и вспомнил: ведь девица-то эта мне знакомая. Видел я ее несколько раз. В Лесное она часто приезжает из Москвы, и брат у нее есть. Он часто в сельмаг наш за пивом на машине заскакивает. Берет всегда помногу. Чуть ли не ящик. Вера-то, продавщица, не нарадуется – золотой, говорит, клиент. Молодой такой парень, здоровый, рослый, на спортсмена похож. А эта девица – сестра его – тоже молодая, худенькая…

– Никита, это ведь Аня Лыкова! – воскликнул Мещерский, забывшись. – А когда вы ее видели, во сколько?

– Да говорю же, вчера вечером. Поздно. Часу в одиннадцатом это уж было.

– Лыковы вчера из Лесного уехали около десяти вечера, – шепнул Мещерский Колосову.

– А Марину Ткач убили сегодня примерно в половине девятого утра. То есть спустя почти двенадцать часов. Меня сегодняшнее утро гораздо больше интересует, – ответил Никита.

– Но я не понимаю… Они же с Иваном вчера уехали вместе, на моих глазах. Что произошло там, на дороге? Чего Аня так испугалась? От кого она бежала? Где сейчас? Где Иван?

– Убили Марину Ткач, – тихо повторил Никита. – Я понимаю, Сережа, твою тревогу о своих родственниках. Дай срок – отыщем, выясним. А пока… Алексей Тимофеевич, простите, отвлеклись, и что было потом?

– Да ничего не было. Домой я вернулся. Спать лег. Сегодня утром вот с внуком возился.

– Но, может быть, до этого ночью вы вставали – в туалет там, воды попить, в окно смотрели?

– Вставал, конечно. Дело-то к старости идет, простата пошаливает. – Захаров вздохнул. – И в окно смотрел. Как не посмотреть. Только ведь тьма кругом, – тьма египетская, как в первый день сотворения мира. А электричество нам в Тутыши только в шестом часу дали. Холодильник на кухне заревел, заработал. Тут супруга моя встала – ей до города еще доехать надо. Слава богу, она про убийство еще не знает ничего, а то бы и к врачу не поехала, бог с ними, с глазами, когда такой ужас рядом творится. На улицу носа не высунешь. А вы, значит, молодые люди, это убийство раскрыть собираетесь?

– Собираемся, – ответил Никита.

– А те как же, извините? Отца Дмитрия смерть и Филологовой Натальи Павловны?

– И над ними мы работаем. В комплексе.

– В комплексе? Ишь ты… Ну, вам виднее. – Захаров скорбно покачал головой. – В комплексе, значит.

– Может, у вас какие-то соображения есть, личные? Вы ведь старожил тут, – спросил Никита, внимательно наблюдая за выражением лица старика. – Человек мудрый, наблюдательный.

– Да какие там еще соображения. Бесовские дела у нас тут творятся. Мерзость вавилонская! – Захаров снова покачал головой. – Отец Дмитрий сто раз прав был, когда это говорил – бесовство и мерзость.

– А когда он это говорил? По поводу чего? – спросил Никита.

Захаров с досадой махнул рукой.

– Да вы ж молодые, вы ж не верите ни во что, сами все знаете. А что тогда спрашивать, зачем? Отец Дмитрий правильно говорил: есть вещи, которые не рассудком постигаются, а верой. И потом он еще говорил – вера, она горами движет, а уж людьми-то…

– Вера во что? – спросил Мещерский.

Захаров не ответил.

– Ну, спасибо и на этом, – Никита не стал далее развивать эту смутную тему. – Сейчас вас домой отвезут.

– Не барин, пешком дойду, – Захаров натянул кепку. – Мне еще в сельмаг за хлебом надо, – он вздохнул и как-то пристально и печально взглянул на внутренность салона кримлаборатории. – Эх, машина… Компьютеры одни сплошные, экраны. Молодые вы. Все только на компьютер надеетесь. Он у вас и бог теперь и все такое. А вот вырубят свет, как у нас тут, – где они будут? И вы где будете вместе с ними? Сказал бы я, да вот только, извините, стаж мой педагогический сорокалетний этого не позволяет.