Молчание сфинкса - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 44

– Ну а теперь убили их главного научного консультанта. Это их коснется вплотную, всех.

– Ну а на тебя Лесное и они какое произвели впечатление? – спросила, в свою очередь, Катя.

– Я видел дворянский дом с колоннами в строительных лесах, двух женщин, одну молодую и одну не молодую, и мальчишку, страдающего поносом. Дом внутри, то есть флигель, обустроен неплохо, жить можно с комфортом. И это все, что я видел сегодня.

– Немного, – Катя снова вздохнула. – Впрочем, я провела там целый день, но увидела не больше твоего. Говорили в основном про реставрацию усадьбы. Кстати, эта Филологова и говорила – экскурсию для нас провела небольшую. Все показала. Поведала еще легенду старую, связанную с бывшей хозяйкой Лесного Марией Бестужевой. Якобы та клад заговоренный где-то в имении зарыла. Было это еще в восемнадцатом веке, но, как я поняла, потомки Бестужевой и последующие владельцы Лесного, а среди них были предки Лыковых и Салтыкова, тоже занимались кладоискательством. Однако неудачно. Сережа мне потом пояснил, что клад заговоренный просто так, что называется дуриком, вообще найти нельзя. Для этого сначала надо выполнить условия, наложенные заклятием.

– Катя, ты это… ты вот для чего мне все это рассказываешь?

– Я излагаю тебе суть наших субботних застольных бесед, Никита. И потом, – Катя выдержала паузу, – разве у тебя есть какие-то реальные версии по убийству Филологовой и священника?

– Реальных нет, банальные есть, расхожие. Я их шефу в рапорте все изложил. Тебе пересказать?

– Не нужно, обойдусь. Ты что же, начнешь проверять, где они все были с восьми до одиннадцати?

– Да. Вот именно – с восьми до одиннадцати. Если, конечно, удастся установить.

– Почерк очень схожий с убийством отца Дмитрия? – тихо спросила Катя.

– Очень схожий. Если, конечно, это можно назвать почерком.

– Если, если, что с тобой? Заладил, как заводной.

– Мне что-то не нравится это дело, Катя, – тон Колосова был серьезен как никогда. – Оно мне сразу не приглянулось, как только ясно стало, кто первая жертва. И сам этот дом… усадьба… Вроде бы музей там делают теперь, да? А все какой-то мертвечиной отдает.

– Тебе Лесное не понравилось? – с удивлением спросила Катя.

– Не понравилось.

– Это потому, что ты постоянно помнишь о том, что прежде там была психушка.

– Наверное. Кстати, я тут архив запрашивал. Вот справка, прочти, – он протянул справку об убийстве главврача Луговского в стенах ПБ-5.

Катя прочла справку.

– Все же запросил архив, – заметила она. – А я думала, позабудешь об этом случае. Хотела тебе напомнить.

– Тебе не кажется, что мы порой меняемся с тобой местами? – спросил Никита. – Иногда я делаю то, о чем говорила ты, а иногда…

– Это потому, что мы с тобой идеальные напарники, – усмехнулась Катя. – Как Фокс Малдер и Дана Скалли, только, чур, я буду Малдером, он мне всегда больше нравился. Слава богу, наши дела еще не дошли до зеленых человечков и пришельцев, а так, в общем и целом… Ну ладно, хватит. Иди. Там, наверное, Салтыков уже ждет. Возможно, он не один приехал, а со своим адвокатом. Или даже с кем-то из посольства. Так что ты держись уж в рамках, ладно? Он человек умный и, кажется, больше всего на свете ценит хорошее воспитание. И потом…

– Он Серегин родственник, да?

– Да. Но и не только. Он наш соотечественник. Он вернулся домой, а про это «домой» читал прежде только в книгах и в «Русской мысли». Читал много всего разного, дурного и хорошего. Не стоит усугублять дурное, Никита, развеивать последние иллюзии.

– Иллюзии… Не верю я, Катя. Подумаешь, мечтатель, филантроп, идеалист. Приехал родное пепелище восстанавливать бескорыстно, безвозмездно. Не верю я в это самое. Дудки. Раз восстанавливает, деньгу вкладывает, значит, выгоду какую-то для себя предвидит.

– Возможно, и так, я не спорю. Вы, мужчины, всегда первым делом деньги друг у друга считать начинаете. Может, его не только филантропия в Лесное толкнула… Может, были еще какие-то причины. Я не хочу гадать, хотя и допускаю это. Но я пока еще с этим не разобралась.

– Надеешься разобраться?

– Очень надеюсь.

– Когда поедешь в Лесное?

Катя посмотрела на него:

– Как только ты сочтешь это необходимым в интересах дела. И как только Мещерский будет свободен.

– Я ему сам позвоню. Попрошу помочь.

– Он будет рад твоему звонку.

– Завтра утром тебе принесут запись допроса Салтыкова, – сказал Никита. – Прослушаешь и мне позвонишь. Тогда и будем строить дальнейшие планы.

В приемной у шефа Колосов, спустившись к себе, в управление розыска, увидел полного мужчину в кашемировом пальто песочного цвета с ярким шелковым кашне и молодую женщину в строгом сером брючном костюме и плаще. То, что Салтыков приехал по вызову на допрос не один, а вместе с Анной Лыковой (она сразу же представилась, заявив, что, так как Роман Валерьянович не совсем хорошо понимает и говорит по-русски, она выполняет при нем обязанности его личного переводчика), стало для Колосова ожидаемой неожиданностью. Удивило именно то, что это была Анна Лыкова, а не адвокат и не представитель французского посольства.

И в связи с этим примечательным обстоятельством Колосов сразу же решил приглядеться к Анне Лыковой повнимательней. «Плохое понимание языка» в ее устах было явной ложью. Колосов со слов Кати знал, что Салтыков говорит по-русски вполне свободно. И это означало, что желание Лыковой присутствовать на его допросе было вызвано совершенно иной причиной. Но вот какой? Эту загадку Никита захотел решить для себя самостоятельно, без подсказок со стороны.

Лыкова вела себя весьма сдержанно. И этим ему понравилась. Понравилась и даже очень она ему и чисто внешне – что-то было в ней такое, что сразу притягивало ваш взор как магнитом. Красотой это нельзя было назвать. Насчет красоты, пожалуй, блондинка Марина Ткач с ее дорогим стильным макияжем и искусственным загаром набрала бы очков побольше. В Лыковой, на взгляд Колосова, было нечто иное – то ли женственность, то ли изящество, то ли влюбленность, которую она пыталась скрыть. Глядя на эту женщину, несмотря на всю серьезность ситуации с новым убийством, нельзя было не почувствовать в крови какое-то смутное волнение, не посетовать в глубине души: хороша, эх, хороша, но, кажется, давно уже не свободна, оккупирована наглухо каким-то неведомым счастливцем на годы вперед.