Молчание сфинкса - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 106

– Мы стоим на пороге удивительного открытия. Открытия, овеянного преданиями седой старины, легендами прошлого. Загадка сфинкса почти разгадана. Друзья, такое событие надо отметить!

Возбужденный голос Салтыкова. Бутылка шампанского «Дом Периньон» в ведерке со льдом. Белая крахмальная скатерть. Пылающий камин. Тесный круг друзей. Осень. Что еще нужно человеку?

Сергей Мещерский сидел вместе со всеми, кто остался ночевать в Лесном, в столовой за ужином. Мягко хлопали пробки от шампанского. Звенели бокалы. Все чокались, поздравляли друг друга. Тесный, сильно поредевший круг друзей…

Мещерский смотрел на их лица – такое ведь неожиданное, небывалое событие. В него до сих пор невозможно поверить. Но – значок «Аурум» на мониторе металлоискателя. Японская техника не может ошибиться – аурум, золото…

И ничего, что за окном хлещет дождь и снова потемки, не беда, что раскопки приостановлены, – завтра все снова наладится и будет продолжено, доведено до победного конца.

Что же выражают их лица? Что у них сейчас на душе? Слова, взгляды, жесты, фразы… Слова так и льются потоком, так и катятся, как монеты. А вот лица…

Откуда эти вымученные фальшивые улыбки? Откуда эта тщательно скрываемая неловкость, нервозность? Это беспокойство и тревога в глазах? Этот спрятанный от самих себя в самую глубину страх?

– Валя, пожалуйста, не увлекайся так.

– Мама, я немного, совсем чуть-чуть.

– Это уже четвертый бокал шампанского. Ты что думаешь, я ничего не вижу? Валя, я прошу, хватит пить!

– Мать, замолчи. Отстань. Все нормально. Я взрослый – давно уже взрослый. И я хочу шампанского. За успех всего предприятия!

Долорес Дмитриевна шепотом делает замечания – Валя Журавлев отмахивается от нее, огрызается. Они с Изумрудовым сидят за столом напротив Мещерского. Он видит: в отличие от прочих застолий сейчас ребята пьют наравне со всеми. Даже больше, чем все остальные.

– За успех предприятия! – Валя Журавлев чокается с Малявиным, Салтыковым. На его щеках алеют пятна румянца – от шампанского. Он сильно взволнован. Его буквально распирает. Речь его от вина уже немного несвязна. Жесты резки. Он толкает Изумрудова: ну а ты что? Давай пей!

Изумрудов тоже пьет шампанское – бокал за бокалом. Ему предупредительно наливает сам Салтыков. Наклоняется, что-то спрашивает. Леша мотает головой. На его щеках нет румянца – он бледен. Но глаза тоже лихорадочно блестят. В них тревожное ожидание и вызов. И какая-то запоздалая растерянность, очень похожая на сожаление…

– Сергей, вы со мной не чокнулись за успех предприятия! – Журавлев через стол тянется к Мещерскому. Расплескивает вино на скатерть.

– За то, чтобы заговоренный, овеянный тайнами бестужевский клад наконец-то был найден, – Мещерский произносит свой тост громко. – Ура!

За столом повисает мгновенная пауза. Потом все опять говорят, перебивая друг друга:

– Не стоит раньше времени забегать вперед. Там внизу может быть всего несколько кем-то когда-то оброненных золотых монет. Техника ведь не определяет количества находок! (Долорес Дмитриевна.)

– Насчет воды все надо хорошенько проверить (Малявин).

– Проверим, мы все обязательно проверим, дорогие мои друзья! (Салтыков.)

– Мне кажется – мы ждали этого с того самого дня, когда впервые переступили порог Лесного (Анна Лыкова).

И снова молчание за столом.

– Предлагаю выпить за здоровье того, кто первый обнаружил золото, сколько бы его там ни было, – Мещерский потянулся бокалом к Изумрудову. Тот сидел ссутулившись.

– Твое здоровье, Леша, – Салтыков улыбнулся, но улыбка у него вышла тревожной, виноватой. – За тебя, мой хороший. И… спасибо тебе большое. За все.

Леша Изумрудов медленно поднялся, отбросил светлую прядь со лба.

– Я рад, что так вышло. Что это я нашел, – сказал он. – А все остальное – ерунда и сказки. Это самое, о чем тут никто вслух не говорит, но все помнят. Я ни во что такое не верю. Не хочу и не верю, понятно? И ничего и никого не боюсь.

Он опустился на свое место, медленно выпил ледяное шампанское. Валя Журавлев завладел бутылкой из ведерка и тут же налил ему еще:

– Изумрудик, все ништяк. Давай выпей, и я с тобой.

– Валя, что ты себе позволяешь? – Долорес Дмитриевна приподнялась и хотела отнять у него бутылку. Но Валя ловко уклонился. Мещерский поймал его взгляд: в нем, как и у всех, была затаенная тревога. Но вместе с тем и радость – подогретая вином, сумасшедшая мальчишеская радость, граничащая с полной эйфорией.

На ночлег начали устраиваться поздно. Было уже далеко за полночь. Разоренный стол так и остался неубранным: недопитые бокалы, крошки на скатерти, апельсиновые корки, растаявший лед в мельхиоровом ведерке.

– Денис Григорьевич, я вас положу на диване в кабинете. Анечка, а вы ляжете в гостиной, тоже на диване, хорошо? – хлопотала усталая Долорес Дмитриевна.

То, что Анна осталась в Лесном, Мещерского не удивило: а кто бы уехал в такой ситуации? Кто бы пожертвовал своим любопытством ради каких-то там условностей? Доктор Волков, правда, убрался восвояси – но ему ничего другого не оставалось. Он был чужой, гость незваный и назойливый. Анну же, как было известно Мещерскому, пригласил сам Салтыков. Точнее, он не посмел возражать, когда она заявила, что хочет его видеть. Анна ко всему была еще и бездомной, бесприютной. Судя по всему, она так до сих пор и не переступала порога своей квартиры.

– Ну как, Аня? У тебя все хорошо? Может быть, я могу тебе чем-то помочь? – За весь этот длинный, полный событий день это было первое, что удалось Мещерскому сказать ей.

Они были в гостиной. Анна держала в руках комплект чистого постельного белья.

– Сережа, – она дотронулась до его плеча.

– Что?

– Ты считаешь… мы и правда там завтра что-то найдем?

– Я не знаю, Аня. Все зависит от удачи, от расположения звезд на небе. Может быть.

– Господи, хоть бы этого не было, – Анна покачала головой. – Я отчего-то совсем этого не хочу, Сережа. Есть чудеса, которые только пугают, влекут за собой беды и несчастья. Я так этого боюсь.

– Где Иван? Ты не знаешь?

Она снова покачала головой – не знаю.