Готическая коллекция - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 20

– Вам, правда, еще раз придется все это повторить следователю прокуратуры. Но это позже, когда на допрос вызовут, – предупредил Катюшин.

– Мы готовы. Но учтите, – Григорий Петрович посмотрел на Марту, взял ее за руку и поцеловал, словно извиняясь за свои резкие высказывания, – после свадьбы мы едем с женой в путешествие – Германия, Австрия, Италия. Вот решили, как только дела с консервной фабрикой утрясутся, устроим себе медовый месяц недель этак на восемь-десять. А, Марта, как? Ты согласна?

Марта мягко и смущенно улыбнулась. А Катя подумала: «Что за симпатичное создание! И если этот Гриша, Григорий Петрович, по виду типичнейший «новый русский», выходец, судя по всему, из прежних хозяйственников-руководителей районного масштаба, то эта Марта абсолютно не похожа на невесту «нового русского», а как две капли воды напоминает… кого? Ну конечно же, Золушку из старого, всеми любимого фильма. Тот же лучистый взгляд, та же полудетская, немножко кукольная внешность. И глаза – незабудки Декуматских полей, как скажет Серега Мещерский».

Кате вспомнился Линк и его лицо, когда он так благочестиво благодарил небеса за то, что спасли горе-самоубийцу. Линк тогда чрезвычайно горячо говорил о die grosse Liebe. По-русски это даже занятно звучит – «великая любовь», а по-немецки в самый раз с уместной долей туманного романтизма. Но все же, при чем тут еще какие-то следы на полу церкви? И при чем марихуана?

– Ну, так мы поехали, Клим? – спросила Марта. – Это, к сожалению, все, что мы знаем.

– Еще не все. – Катюшин открыл дверь машины, собираясь выйти. – Завтра утром приезжает муж Преториус. Ему уже сообщили в Калининград о гибели жены. Так, значит, она говорила, что боится за себя и своего любовника? Григорий Петрович, вы в бизнесе не первый год, имя этого Алексея Преториуса вам, как я понял, известно. Каково ваше мнение? Имелись у его жены основания для опасений?

Сукновалов посмотрел на Катюшина, на Катю, молча вылезавшую из машины следом за Юлией Медовниковой, снова достал из кармана сигареты, предложил сначала участковому.

– Черт его знает, – сказал он задумчиво. – Кое-какие слухи о нем по побережью ходят. Что до меня, я бы сто раз подумал, прежде чем тащить к себе в постель жену такого человека. Свинец, молодые люди, трудная штука для пищеварения, когда вам его всадят в живот из пистолета в вашем же собственном подъезде.

– Ах, вот даже как, – сказал Катюшин, – понятно.

Когда серебристо-серый «Мерседес» укатил с ветерком и Юлия Медовникова снова вернулась за стойку бара проведать мужа-бармена и веселившийся на дискотеке народ, Катюшин объявил, глубокомысленно изучая расположение окон на фасаде гостиницы:

– Ну, ясное дело. Либо муж ее пристукнул, либо Чайкин – любовник. Завтра взгляну мужу в его честные глаза, потом с любовником его познакомлю. А потом можно и следователю рапортовать, что дело в шляпе, раскрыто собственными силами с привлечением метода простейшей дедукции. Пусть обвинение предъявляет.

– Кому? – спросила Катя.

– Или Преториусу, или Чайкину. Кто больше подходит. Кстати, про Чайкина, – Катюшин хмыкнул, – мне ребята знакомые из Калининградского розыска проверку небольшую по нему устроили. Занятное, оказывается, у него место работы, как я и предполагал. Ну, просто малина, честное слово.

Катя только тяжко вздохнула – да, и послал же в Морское бог это чудо в перьях – участкового Катюшина!

– Клим, а вам не кажется, что вы слишком спешите с выводами?

– Мне не кажется. Мне мой богатый оперативный опыт подсказывает. А что это ты вдруг так официально? – Он усмехнулся. – Уж, пожалуйста, без чинов. Или совсем забыла, что я сказал в самый первый раз там, на берегу?

«Ой, только не это», – не на шутку испугалась Катя и быстро спросила:

– А где сейчас Чайкин?

– В КПЗ опорного пункта переночует, я ему, между прочим, свой матрас принес и подушку.

– Задержание незаконно.

– Ну, пусть жалуется на меня, – великодушно разрешил Катюшин, – завтра посмотрим, как он на очной с мужем ее объясняться будет. Завертится как уж на сковородке. Преториус-то этот, видно, мафиози приличного градуса. Слышала, что про него Сукновалов-то сказал? А он сам – орех крепкий и в бизнесе не первый год. Да и не робкого десятка к тому же.

– Сукновалов, как я поняла, жених Марты, сестры Линка?

– Угу… Скоро у них свадьба. Правда, они уж с полгода и так вместе живут – она у него.

– Староват женишок-то.

– Ну, кому что нравится. Мне вот, например, москвичка одна сердце разбила, – томно вздохнул Катюшин, – но вам, видно, это даже неинтересно.

– А вы с Мартой, кажется, давние приятели?

– А ты ревнуешь? Уже?

– Ну, как тебе сказать? Повод для ревности налицо. Очень даже милая особа. Натуральная Золушка, уже приехавшая в хрустальных башмачках на свой бал. К тому же, судя по брату, иностранка.

– Нет, это Михель Линк из-за Берлинской стены. А Марта здесь родилась и выросла, точнее, не здесь, а в Калининграде. Мы все, между прочим, оттуда – я, она, Иван Дергачев. Мы с Мартой в одной школе учились, правда, она на два класса старше, а с Дергачевым в одном дворе жили. А дружили, потому что в одну студию театральную ходили в нашем Доме моряка. Молодежный театр там был – ну, сила!

– И кого же, Клим, ты изображал на сцене народного театра?

– Только романтические роли. Гамлета, например. Думаешь, слабо? – Он усмехнулся. – А еще, чтоб вы знали, я играю на рояле, гитаре и аккордеоне. И танцую степ. Сюда даже ботиночки свои привез с металлическими пластинами. Но негде, негде развернуться здесь моему таланту. Тесно тут, в глуши, одаренному человеку. Душа размаха просит, сочувствия, понимания, любви, – говоря все это, он все выше и выше привставал на цыпочках, приближаясь к Катиному лицу.

– А Дергачев, наверное, был герой-любовник? – спросила она, отступая.

– Ну, его на характерные роли всегда брали. Он, чуть что, петь рвался. Но, увы, с голосом нашему Ивану крупно не повезло. Да и со слухом тоже.

– Он и сегодня Марте пел.

– Эта старая история. Он в нее с шестого класса влюблен по уши. После армии в какой-то момент он своего добился – вместе они были. И довольно долго, пока она в университете на медицинском училась. Потом она его бросила.

– Почему?

Катюшин грустно щелкнул себя пальцами по горлу.

– Может, из-за этого. Ваня выпить не дурак, расслабиться. Ну, у него работа такая была: расслабляться порой просто нужно было, а то кранты. Он водолаз по профессии, спасатель. А может, потому, что… Короче, встретила наша Марта богатого дядю – этого вот Сукновалова. Влюбилась или сделала вид, что влюбилась. Работу бросила в клинике, она врач была, как и ее отец покойный. Да у них все в семье врачи вот уже лет сто. Сукновалов ее сюда забрал. У него здесь бизнес налажен, особняк себе на косе отгрохал. А у Ваньки Дергачева что было? Комната в коммуналке – ему от бабки в наследство осталась – да зарплата спасателя. А сейчас и той нет. Он за Мартой сюда последовал. Жить, говорит, без нее не могу, видеть ее должен постоянно. У него над койкой, если хочешь знать, вся стена ее фотографиями увешана.

Тут Катя хотела было осторожно коснуться вчерашнего происшествия на колокольне, но Катюшин вдруг вернулся к прежней теме:

– Ладно, насчет убийства вроде бы ясно все. Дело теперь за малым – за чистосердечным признанием. Расклад, как видишь, банальнейший – сорокалетняя скучающая мадам, богатый мафиозник-муж и красавчик-любовник. Как там было в школе по геометрии? Сумма катетов равнобедренного треугольника всегда… Одним словом, прокуратура сама разберется, не заблудится. У меня прямо гора с плеч, а то и так голова пухнет, а тут еще некстати это убийство.

– А что, разве так много криминала тут у вас? – спросила Катя.

Катюшин замолчал. Из дверей бара вместе с обрывками диско на веранду выкатилась шумная стайка молодежи от пятнадцати до восемнадцати.

– Все, мне пора. Почти одиннадцать, – звонко объяснила одна из девушек.