Готическая коллекция - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 14

Так восторженно мыслила Катя, мчась на всех парах и то и дело теряя на лету босоножки-шлепки, устремляясь к зданию почты на площади, – мимо домов, заборов, садов, кур, гусей, важно вышагивающих по дороге навстречу и абсолютно не расположенных уступать дорогу, мимо двух молоденьких мам с колясками и младенцами, мимо юного почтальона верхом на древнем немецком мопеде (год выпуска – никак не позднее середины шестидесятых).

Позже она кардинально изменила это свое скоропалительное и радужное мнение от знакомства с местными. Честно говоря, скоро от всей этой восторженной чепухи не осталось и следа.

Участковый Катюшин заседал в опорном пункте. В обнимку с телефоном. Опорный пункт действительно располагался в торце почты – железная дверь, как в противоатомный бункер, а за ней две крохотные комнатушки. Одна – приемная, где на двух стульях сидели в расслабленных позах четверо бритых под братков подростков в спортивных костюмах. Вторая – кабинет, святая святых, где за письменным столом, смутно напоминающим школьную парту, между облезлым сейфом и шкафом, набитым бланками, расположился участковый Клим Катюшин, облаченный на этот раз, согласно уставу, в полную милицейскую форму. Как и положено в часы приема жалоб и заявлений от населения.

Когда Катя без стука влетела в опорный пункт, он хмуро беседовал с кем-то по телефону, то и дело что-то переспрашивая у пятого подростка, тоже бритого под ноль и тоже вяло и расслабленно раскинувшегося перед ним на стуле. Кате сначала померещилось, что это бритый мальчик, но оказалось, нет – бритая, колючая, как ежик, девочка лет пятнадцати в джинсовом комбинезоне, украшенном бахромой и булавками. На левом предплечье и голом фарфорово-розовом темени девочки синели татуировки.

– Значит, часто она в гараж ходила? – переспросил Клим снова, перед этим сердито буркнув что-то в трубку и брякнув ее на телефон. Тут он поднял глаза и узрел Катю.

– Нечасто, чаще все-таки в церковь, про которую вы раньше меня спрашивали. – Голосок у бритой девочки был тоненький и сипло-прокуренный одновременно. – Ей наш немец нравился, ну просто отпад. Я ей говорила: и че ты, Светка, в нем видишь? Длинный шланг, тощий, как разденется на пляже – одни кости, а она…

– Ну ладно, Рита, спасибо, потом поговорим. Ты иди, ко мне пришли тут. Хм… по делу. – Катюшин, не сводя глаз с Кати, медленно поднялся из-за стола.

Рита-ежик стрельнула в сторону Кати хитрыми глазками, сползла со стула и вильнула за дверь.

– Я всю ночь не спал, думал, волновался – как ты, как одна до гостиницы добралась. – Клим говорил и смотрел так, словно Катя была настоящим привидением.

– Как видишь, не рассыпалась, дошла. Я вот по какому вопросу. – Катя тут же хотела перейти к делу, но…

– Помнишь, что я тебе вчера сказал?

– Насчет чего? Насчет убитой?

– Нет, – он укоризненно вздохнул, – про любовь с первого взгляда. Так вот. Что скрывать? Это оно самое и есть. Здесь, – он приложил ладонь к кителю с левой стороны.

– Что? – не поняла Катя.

– Чувство.

После этого «чувства», произнесенного глухим бархатным тоном завзятого казановы, было ну просто грешно спускать его на землю, открывая суровую правду насчет субординации и старшинства званий.

Но без всех этих точек над i нельзя было и надеяться, что этот милицейский клоун доведет до ее сведения подробности осмотра места происшествия и трупа, произведенного опергруппой и экспертами. А подробности и новости (если таковые, конечно, имелись) Катю остро интересовали, тем более сейчас, когда в «Пан Спортсмен» так неожиданно, как снег на голову свалился какой-то знакомец Ирины Преториус.

– Послушайте, Клим…

Но он просто заткнул ей рот вопросом:

– Ты правда с мужем сюда приехала? Не разыгрываешь меня, нет? Я и об этом тоже думал. Значит, так. Делаем все красиво. Я сейчас сажаю тебя на мотоцикл, везу в гостиницу, ты зовешь мужа, мы с ним говорим как мужики. Все. Без тебя – ты пока кофе в баре попьешь.

– Да в баре драка! – Катя, чтобы прервать это его «делаем красиво», даже ногой топнула. – Я поэтому и сюда примчалась. Скорее, там в кафе Дергачев типа одного пытается задержать до твоего прихода. Этот тип утром откуда-то появился, спрашивал о Преториус! Ну что ты… что вы смотрите на меня так глупо, лейтенант?! – От злости она перешла на «вы». – Заводите свой драндулет, а то он вырвется от Дергачева, и тогда…

– У Вани не вырвется никто. – Катюшин царским жестом снял с сейфа фуражку и, приблизившись почти вплотную к Кате (он едва доставал ей до подбородка), сказал: – Ты удивительная, просто необыкновенная.

«А ты контуженный, наверное», – в сердцах подумала Катя. Взгромоздившись за спиной участкового на мотоцикл, она прикидывала, когда же объявить ему, что они – коллеги, сейчас или сразу же после допроса незнакомца? Решила – лучше после. И когда Катюшин заложил лихой вираж на повороте, даже похвалила его скрепя сердце, перекричав рев мотора:

– А ты классно водишь!

На что он сразу живо откликнулся:

– С любимой женщиной я еще круче вожу. Шепни, что любишь, – в момент убедишься.

Кате захотелось съездить его по затылку за дерзость. Удержало лишь то, что Катюшин был в форме и они в этот самый момент ехали мимо причала, где полно было лодок и суетились люди. Жизнь в Морском в этот солнечный погожий денек буйно кипела.

Столь же буйно кипела она и в «Пане Спортсмене». Они успели вовремя. Едва Катюшин остановил мотоцикл возле гостиницы, как они услышали доносившиеся из бара звуки битвы – грохот падающих стульев и вопли Юлии Медовниковой.

Катюшин рывком распахнул дверь, словно укротитель, спешащий в клетку с тиграми. Битва переместилась уже на пол, в горизонтальное положение. Дергачев и незнакомец с сопением и невнятными ругательствами катались по полу, тузили друг друга кулаками и пинали ногами. Юлия, вооруженная щеткой, кружила над ними как коршун с еще не вполне ясными, но, судя по всему, недобрыми намерениями – огреть того, кто первый подвернется под руку, по голове.

– Руки вверх, – смачно скомандовал Катюшин с порога. – Иван, хватит, брось. Отпусти его, слышишь? Да кончай, я сказал, пусти!

Дергачев, случайно оказавшийся в этот момент сверху, прижал своего противника к полу.

– Я что – я ничего! А он мне кулаком под дых, сволочь. – Он сел, тяжело дыша и трогая ссадину на скуле. – Я вообще сюда чай пить шел. А этот налетел на меня, чуть с ног не сшиб, да еще и за заказ не заплатил. Юля, подтверди!

– Врешь, придурок! – выпалил незнакомец, тоже садясь и с отвращением отпихивая от себя ноги Дергачева. – Сумасшедший, психопат буйный! Да уберите от меня этого алкаша!

– Я те сейчас покажу алкаша! – рявкнул Дергачев.

– Гражданин, ваши документы. – Катюшин, доходивший высокому незнакомцу едва до плеча, произнес это тоном околоточного (Кате показалось – вот сейчас добавит: «Благоволите, сударь!»).

– Но это же он ко мне прицепился ни с того ни с сего! Я-то тут при чем? А за ту бурду, что тут за кофе выдают, я заплатил!

– Бурду?! – Юлия швырнула щетку на пол. – Дома жене за завтраком это скажите. Бурду… Тогда нечего по барам спозаранку шляться! Всю посуду мне вон разгрохали, весь сервиз…

– Ваши документы, – терпеливо повторил Катюшин, – паспорт.

– У меня нет с собой паспорта. Не взял. Вот только что есть. – Незнакомец полез в задний карман некогда белых и стильных, а теперь мятых, покрытых пылью и пятнами кофе брюк и вытащил пластиковую карточку. Катюшин взял ее, повертел в руках.

– Это филькина грамота.

– Это филькина грамота?! – Незнакомец обиделся не на шутку. – Да тут же все есть – фамилия моя, имя, даже фото – вот!

Катя из-за плеча Катюшина рассмотрела карточку – вроде бы клубная, членская карта какого-то «Трансатлантика» с цветной маленькой фотографией.

– Чайкин Борис Львович? – спросил Катюшин, сверяясь с ней.

– Ну да, Чайкин. Я – Чайкин. Со мной все выяснили. А с этим кретином что? Он же напал на меня при свидетелях.