Следователь по особо важным делам - Безуглов Анатолий Алексеевич - Страница 51

— Какие именно?

— Точно не помню. Кажется, плащ. Нет, старая куртка.

И шляпа. Когда мы сидели с Валерием и ждали милицию, я, помню, вертел её в руках…

Значит, убийца сложил чучело на табуретку.

При составлении протокола я особое внимание уделил описанию внешности ночного гостя. Предстояло составлять фоторобот…

Меня смущало, что Залесский скрыл от Станислава знакомство с «коробейником».

«Ищенко объяснила это тем, что незадолго до того у приятелей была небольшая размолвка. Выяснилось, что Коломойцев только что закончил картину для клуба. Пейзаж. Колхозное поле. Работу принимал завклубом. Ципов сказал, что Стасик поспорил с Валерием насчёт каких-то денег.

Когда Серафима Карловна изучила в районе некоторые документы, оказалось, что Коломойцев через Юрия Юрьевича (а значит, и Залесского) получал аналогичные заказы в других хозяйствах. Счета оформляли через бухгалтерию как за текущие производственные работы.

Это уже было серьёзное нарушение. И не подготовить представление в райком я не имел права. Я знал, что не для того приехал в Североозерский район. Однако это уже было моё, следователя, дело.

Да, милую компанию сколотил вокруг себя Залесский…

Я свёл в Североозерском РОВДе двух шофёров-Коломойцева и Веселаго. При их помощи был составлен словесныи портрет и фоторобот таинственного гостя Залесских.

На этот раз очень пригодился художественный навык и глаз Станислава. Особенно при монтаже фоторобота.

Андрей путался, когда надо было охарактеризовать ту или иную часть лица.

«Коробейник» выглядел приблизительно так: мужчина на вид лет 40-45, южного типа. Волосы тёмные, с сединой, средней густоты, слегка вьются, зачёсаны на пробор (справа), баки до нижней линии челюсти, лицо овальное, профиль слегка выпуклый, лоб высокий, узкий, прямой, слегка скошен, нос-средней высоты и ширины, спинка носа прямая, тонкая, кончик носа круглый, брови длинные, тонкие, овальные, с сильно опущенными хвостиками, глаза круглые, горизонтальные, под глазами небольшие мешки, рот средней величины, губы тонкие, углы рта слегка приподняты, подбородок узкий, овальный, выпуклый, с ямочкой посередине, уши слегка оттопырены, правое ухо овальное, противокозелок выпуклый, мочка узкая, слитная.

По этому словесному портрету и был составлен фоторобот.

Повозиться пришлось изрядно. Я больше доверял Станиславу. Помимо всего прочего он видел «коробейника» при дневном освещении.

Андрей Веселаго, увидев окончательный вариант, сказал: «Теперь здорово смахивает».

Вдруг объявился важный свидетель. Настолько же важный, насколько и неожиданный. Я встречался с ним ежедневно. Чаще всего просто не замечал. Молоденькая жена участкового инспектора Галя Линёва, секретарша Мурзина.

Она пришла в кабинет главного зоотехника, который я все ещё занимал в связи с отсутствием такового в совхозе.

Линёва села без приглашения и, запинаясь, произнесла:

— Игорь Андреевич, можно с вами поговорить?

— Мы уже говорим, — улыбнулся я, все ещё теряясь в догадках о цели столь необычного визита. Может, хочет похлопотать за своего мужа? При чем здесь я? Он в системе МВД, я-в прокуратуре… Она выкручивала себе один за другим пальцы на левой руке и все собиралась с духом. — Говорите, Галя, — подбодрил я её.

— Скажите честно, Николаю Гордеевичу… Вернее, вы Николая Гордеевича… — Она замолчала.

Вот уж не ожидал, что она заговорит о нем. Неужели это ход Мурзина? Нет, не похоже.

— Ну, Галя, что вы хотите спросить? — попытался я помочь ей справиться с волнением. Или же собраться с мыслями, не знаю.

— Это, конечно, нехорошо, я понимаю… — Она опустила глаза. — Я нечаянно подслушала ваш разговор с Емельяном Захаровичем.

— Подслушивать, разумеется, некрасиво. Но вы же говорите, что нечаянно…

— Честное слово! — Она произнесла это как «честное пионерское» Только что не отсалютовала. — Дверь была неплотно закрыта… Вы приказали… попросили не пускать пока Николая Гордеевича в командировку… Он нужен для следствия. — Голос у Линёвой дрожал. И я не мог понять, отчего она собирается расплакаться: из-за Ильина или потому, что подслушала.

А что, если она знает содержание и других наших бесед? Неприятно такое узнать. Ругать её? Но она же пришла «с повинной».

— Воспитанный человек, когда знает, что ему не следует слушать чужой разговор, прикрывает плотно— дверь, — сказал я сдержанно.

— Я только один раз. И не в этом дело. Все равно никому не сказала. Ильин каждый раз уходит от вас-на нем лица нет… Я же не какая-нибудь дура… И Женя, мой муж, иногда рассказывает про свою службу… Понимаю…

— Что вы, Галя, понимаете?

— Я к вам давно хотела прийти. Я знаю, где был Николай Гордеевич в ту ночь…

— В какую? — спросил я.

— Когда Аню Залесскую убили…

Меня, как говорится, словно обухом по голове ударили.

Но я постарался сказать ей ровным, спокойным голосом:

— Насколько я понимаю, вы хотите дать показания по всей форме?

Она спросила, посмотрев на меня умоляюще:

— А нельзя без бумаги? Я вам все расскажу, а вы…

— Нет, Галя, так нельзя. — Я достал бланк протокола.

Она обречённо кивнула:

— Тогда пишите. — Подумала и добавила: — Если так надо… А кто имеет право читать?

— Никто из посторонних.

— А работники милиции? — тихо спросила она.

— Я вам сказал. Никто.

Я стал заполнять форму пункт за пунктом. И когда дошёл до образования, у меня в авторучке кончились чернила. Достал из ящика пузырёк, он тоже оказался пуст.

Трагикомическая ситуация. Передо мной сидел свидетель, который собирался прийти столько времени, наконец решился, и вот на тебе! Как в мелодраматическом фильме.

Хоть плачь, хоть смейся. В самый интересный момент у следователя кончаются чернила в ручке, и свидетель так и не решается дать важные сведения…

— Я сейчас принесу чернила, — предложила Галя, видя моё затруднительное положение.

— Позвоните, пусть кто-нибудь принесёт нам, — сказал и. Мне и впрямь почудилось, что она вдруг уйдёт и больше никогда ничего не скажет.

Галя набрала номер:

— Анастасия Ильинична, будьте добры, принесите в кабинет главного зоотехника бутылочку чернил. Для авторучки. — Она спросила у меня, прикрыв рукой микрофон: — Фиолетовых или синих?

— Синих.

И пока несли из отдела кадров чернила, мы сидели и молчали. Мне показалось, прошла вечность, пока несли чернила… Вот что показала Галя Линёва:

После протокола мы ещё говорили с Галей «не для протокола».

Девушкой Ильин так по-настоящему и не увлёкся, хотя Люба страдала по нему. Щекотливость ситуации мне была понятна.. Обстоятельство усугублялось тем, что отец Любы — секретарь партбюро совхоза… Провести ночь оди:! на один с девушкой… Для деревин слишком предосудительно.