Следователь по особо важным делам - Безуглов Анатолий Алексеевич - Страница 38

— Значит, они пришли выпивши?

— Было такое.

— И сильно?

— Не так чтобы очень. Но с собой принесли, видать, бутылку. —Стасик постучал ко мне, попросил ещё один стакан. И говорит: «Мы, Евдокия Дмитриевна, немного гуляем, но шуметь не будем». Я говорю, пейте, мол, на здоровье, если денег не жалко, но и меру знайте.

— Часто они здесь выпивали?

— Не могу сказать, что часто, но случалось.

— Ещё с кем-нибудь или всегда одни?

— Пару раз с ними был этот, киномеханик, конопатый такой.

— Ципов?

— Он.

— А в тот вечер они были вдвоём?

— Только Стасик да Валерий.

— А Аня была когда-нибудь здесь?

— Была.

— Выпивала с ними?

— Один раз, когда картины Стасика показывали в клубе.

— Выставка?

— Да. После выставки Стасик угощение устроил. Пригласил Валерия с женой, Ципов был с девчонкой одной, с почты, и какой-то паренёк из района. Молоденький, а его все Юрием Юрьевичем величали. Посидели, отпраздновали. Я помогала,пирог сготовила.

— А бывала тут Залесская одна?

— Заходила. Стасик её портрет рисовал.

— А вы присутствовали при этом?

— Нет. Слышу, разговаривают: «Сядь так, сядь этак».

Что мне мешать?

— Как он её рисовал: в одежде или без одежды?

Матюшина удивилась:

— Разве можно голой! Срам это. Не мог Стасик себе этого позволить. Конечно, в одежде.

— Хорошо. Пожалуйста, продолжайте о том вечере.

— Что продолжать?

— Ну, принесли они с собой, Коломойцев попросил у вас стакан. Дальше?

— Наверное, сели выпивать.

— Почему наверное?

— Для чего же стакан?

— В тот вечер была гроза?

— Сильный дождь хлестал.

— В котором часу он пошёл, хотя бы приблизительно?

— Около десяти вечера.

— И долго шёл?

— Бог его знает. То шибко, то затихал.

— Так. Ну, а Станислав и Валерий?

— Сидели за рюмочкой. Что-то спорили. Стасик свои картины двигал…

— И сколько это продолжалось?

— Не знаю.

— Час, два,три?

— Ей-богу, не знаю. Я спать легла.

— В котором часу?

— Я позже одиннадцати не ложусь.

— Что было потом?

— Наверное, быстро угомонились. Потому что здорово приняли.

— Из чего вы это заключаете?

— Валерий мучился всю ночь.

— Расскажите поподробней.

— Среди ночи стучит ко мне. Я чутко сплю. «Кто?» — спрашиваю. «Это я, баба Дуня». Слышу, голос Валерия.

Я засветила огонь. Накинула халат. Смотрю, на парне лица нет. Зелёный, из глаз слезы, весь в поту. За живот держится. Спрашиваю, что это, мол, с ним приключилось. А он мне: «Помираю, худо». Я сама вижу, у него, сердешного, так живот и сводит. Рвать тянет. Ну, был у меня один пузырёк с настойкой, я ему налила. Не успел он выпить, опрометью на улицу. Облегчился. Значит, подействовало.

— В котором часу это было?

— На часы не глянула. Но, наверное, за полночь уже.

— А дождь ещё шёл?

— Кажись, да. Он с улицы вернулся мокрый,

— Что было дальше?

— Успокоился. Лёг спать. Я тоже заснула.

— Больше он вас не беспокоил?

— Нет. Хорошая травка, она и очищает и закрепляет…

— Ясно. А как они разместились в комнате Коломойцева, там ведь одна кровать?

— Стасик спал на полу. Как солдат — фуфайку под голову, пиджачком прикрылся. Да что там, лето, теплынь.

Несмотря на грозу, душно было…

— До этого случая Залесский оставался у вас когданибудь ночевать?

— Случалось.

— Крепко они выпивали со Станиславом?

Матюшина вздохнула:

— Грешили. Я все Стасику говорю, не доведёт эта водка до добра. Молоды ещё, здоровье надо беречь. Да и деньги какие на неё, злодейку, уходят. А он все только отмахивается. Потом спохватится, — трудно будет. Вон уже с машины сняли, слесарем поставили. Столб объехать не смог.

Хорошо, сам не пострадал. А ведь так можно человека убить или себя покалечить. Ведь какой парень способный…

— Раньше кому-нибудь из них, Валерию или Станиславу, бывало так плохо?

— У Валерия бывал грех, он слабее Стасика. Это моему все трын-трава, хоть и пьёт все, что под руку попадётся…

— Что именно?

Матюшина замялась: ~~

— Парень он неразборчивый. Если надо опохмелиться, шарит, шарит по дому, когда, конечно, денег нет на выпивку. Раз у меня примочку от радикулита ахнул… Да-да.

Светленькая такая и спиртным пахнет. Я для себя сделала.

На водочке. Главное, только я её видела, смотрю, Стасик вертелся, вертелся у меня и вдруг у себя затих. Я подхожу к буфету, а настоечки нет. Испугалась, думаю, парень помирает. Она же только для наружного потребления. Я-к нему. А он лежит, ну, упокойник, и вс„ тут. И скляночка на полу валяется. Я его трясти. А он, это же надо, улыбается, как дите. И говорит: «Богиня моя, я за тебя хоть в огонь, хоть в воду…» Думаю, бредить начал, приходит парню конец… Я ему насильно рвотного. Зубы сжал, не пьёт. Я так и этак. Стасик, мол, сыночек, пожален старуху, ведь что случится, век буду себя проклинать. Нет. Отводит меня рукой… — Евдокия Дмитриевна вздохнула.

— Ну и что? — полюбопытствовал я.

— Да ничего. Проспал часов десять. Встал как огурчик…

— И никаких последствий? — улыбнулся я.

— Вроде нет. Правда, стал жаловаться, волос, мол, на голове лезет… А может, это у него порода такая? Не знаю.

Только после этого случая лекарства, что пользую сама, храню под замком…

— Ещё один вопрос. Залесскому было плохо. А Станислав что в это время делал? Может, помогал другу справиться с дурнотой?

— Что вы! Спал, как мыша. Свернулся в калачик на полу и ни звука. Он выпивши только поначалу храпит. А потом — ни гу-гу..

— Понятно, — кивнул я. Мне оставалось выяснить последний вопрос. — Евдокия Дмитриевна, говорят, Валерий недавно был в Крылатом.

— Слыхала, слыхала, — закивала Матюшина.

— К вам заходил?

— Нет… Приехал, проведал могилку и тут же уехал…

Стасик мне рассказывал.

— Никаких, значит, дел у Залесского здесь не было?

— Не знаю. — Она внимательно посмотрела на меня. — А вы у Стасика поинтересуйтесь…

Мы закончили все формальности, и я, попрощавшись, ушёл…

— Игорь Андреевич, а с вас причитается, — сказал старик, когда я вернулся домой. И протянул мне конверт.

Распечатал я письмо у себя в комнате.

«Игорь, дорогой! Наконец-то я решилась встретиться с мужем. Разговор получился трудный. Не буду писать подробности, тебе это, вероятно, неприятно. Кстати, один из его доводов: развод может отразиться на его служебной карьере. Но он обещал подумать. Это уже хорошо. Считаю, что дело на мази. Раньше я не могла даже заикнуться об этом. Мы договорились, что на днях он позвонит. Хочет посоветоваться с адвокатом, как лучше оформить документы.

Я дам тебе знать, когда все произойдёт.

Живу тихо: работа, Кешка. Он страшно ленится учиться. Получил кол (!) по рисованию. Странная у него почемуто психология: даже за тройку боится больше, чем за. единицу. Единица для Кешки — нечто оригинальное и непонятное. Лишила его на три дня телевизора, но мягкое бабкино сердце сводит к нулю всю мою. педагогическую деятельность. Более того, его главный аргумент: «А папа бы мне разрешил…»

В своём письме ты спрашиваешь о Дикки. Он здоров, весел и беспечен. На свою собачью жизнь не жалуется.

У него появилась симпатия. У соседей ниже этажом — болонка. Очаровательное создание. Бедный Дикки не понимает, что болонка ему совсем не пара…

Что ещё написать о своём житьё-бытьё? Одной из моих моделей платья присвоили Знак качества. Меня премировали.

Была на концерте французской песни. Ансамбль «Менестрели» из Парижа. Полный восторг.

Хоть до Нового года времени порядочно, сообщи, будешь ли на праздники в Москве. Этот праздник я люблю больше всех других. Неужели придётся встречать его одной? Крепко целую, Надя».

Наконец-то лёд тронулся. В скором времени мы сможем с ней устроиться, как нормальные люди.

Загс, свадьба… Бог ты мой, сколько событий, сколько изменений и метаморфоз предстоит пережить.