29 отравленных принцев - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 29

– Бстелла – настоящая марокканская пастила, – сказала Анфиса, – ты не гляди, ты пробуй.

Катя попробовала: пирог был удивительный – пышный, слоеный, тающий во рту. Сочная начинка из мяса была приправлена сыром, миндалем, фруктами, изюмом, корицей, сахаром, чувствовались какие-то сильные, жгуче-ароматные специи.

– Спасибо, Лена, а десерт и кофе позже, – распорядилась Анфиса, вооружилась ножом и вилкой и…

Катя быстро отвела глаза. Анфиса ела с жадностью, точно во рту у нее много дней не было ни крошки. Щеки ее и подбородок теперь лоснились от жира, она то и дело промокала их салфеткой, жевала, не останавливаясь ни на секунду.

– Что? – спросила она, смотря на Катю в упор.

– Ничего. Очень вкусно.

– Знаешь, я читала… Когда Байрон жил с графиней Гвиччиолли, он запретил ей в своем присутствии есть. Они сидели за столом всегда вместе, он ел, а она нет. Ему было противно, понимаешь, противно видеть, как женщина ест. Набивает свое ненасытное брюхо…

– На них порой не менее противно смотреть, Анфиса, – в тон ей ответила Катя, – от одного их вида тошнит.

– Точно, – Анфиса даже повеселела, – точно, Катюша.

– Но ты со Студневым все-таки потом объяснилась?

– Нет, а для чего? Что мог мне сказать король крыс? Еще подальше меня послать? Серафим и так мне все тогда до буковки растолковал: пари-то они друг другу не проиграли, сумели.

– Он что, этот Студнев, был вот такая дрянь и больше ничего?

– Он был… Он был настоящий мужчина, Катя, – Анфиса жевала и говорила невнятно, – именно такими я теперь их и представляю себе. Они могут сделать с нами все, что угодно, понимаешь? Что угодно. И никогда не пожалеют. Знаешь, мне даже такую серию снимков захотелось сделать – ОНИ. Такие, как они есть… Их даже ненавидеть за это невозможно, потому что это сама голая натура без прикрас. Мужик а-ля натюрель.

– Они с нами могут что угодно, – сказала Катя, – А мы? А ты?

– А я? Ты что, меня, что ли, подозреваешь, что это я дала крысиному корольку яда? Ах, Катя, Катя… Еще пару месяцев назад я об этом просто мечтала – убить его. Только мне хотелось задавить его, понимаешь? Переехать машиной, размазать в лепешку. Горело это все во мне, а потом раз – и перегорело, как лампочка на кухне… Подожди, постой, это не так надо есть, это вот с этим соусом «Танжер»…

– Очень остро, мамочка, перец! – Катя задохнулась от соуса «Танжер», схватилась за бокал с соком. – Прямо до слез…

– Зато ты теперь знаешь, как едят в Марокко. Такая страна – супер. Правда, мужики всем командуют, а тетки в парандже, как мумии спеленутые. Мне с моей ярко выраженной внешностью в стиле мадам Рабинович пару раз солоно там пришлось. Антисемиты страшные, мать их… Лена, нам еще один сок… и десерт можно тоже! – крикнула Анфиса Воробьевой.

– А вот в пятницу, когда вы со Студневым снова здесь встретились, когда за одним столом сидели, ты говорила с ним? – спросила Катя. Во рту у нее все горело.

– А мне разве следовало с ним разговаривать? Ты бы, вот ты, как бы на моем месте поступила?

– Не знаю, Анфиса, может быть, и промолчала, а может быть, бутылкой его по голове шарахнула.

– Браво, вот что значит носить погоны капитана милиции. – Анфиса грустно улыбнулась. – Катя, ты пойми, я не хотела ехать, – она обмакнула в наперченный соус креветку, – Аврора сама мне позвонила, сама настояла. Я ей знаешь для чего понадобилась? Она ведь теперь одна осталась, без мужа, ну, а вянуть-пропадать неохота все-таки. Начала намекать – может, у меня время найдется поснимать ее. Она ведь сейчас в прессе против своего бывшего мужа Гусарова волну поднимает: мол, она ангел во плоти, брошенная жена, жертва мужского насилия и произвола. А Гусаров – чудовище косматое… Ведь знала, с чем ко мне подъехать можно, на что я куплюсь сразу – на мужское насилие и произвол… Ну, да она передо мной особо и не виновата. Мне ее иногда даже жаль было. Знала бы, какое сокровище ей досталось в лице Макса. Он наверняка и с ней какой-нибудь гадкий фокус выкинул, он ведь без этого самого с женщинами не мог, скучал-с… Короче, она меня позвала – вечер для друзей, то-се, посидели, поболтали при свечах у камина. Мы ведь даже с ней встречались и вместе в ресторан приехали, как пай-девочки.

– А муж ее – Гусаров – в тот вечер с вами в ресторане не был? – Катя спросила это нарочно.

– Нет, он теперь тут не бывает. А прежде бывал. Он и бывшего мужа Потехиной знал преотлично. Сейчас Москва такой город, что я просто тащусь от него – все друг друга знают, у всех общие дела, все друг с другом живут, спят… Да, кстати, он ведь звонил сюда в тот вечер. Звонил Авроре на мобильник. Не знаю, что там у них произошло – она сразу встала из-за стола и удалилась, но когда вернулась после разговора с ним, у нее было такое лицо… Она была чем-то смертельно напугана. У меня какое-то предчувствие появилось нехорошее – зря, я сказала себе, зря ты, солнышко, сюда приехала. Дрянь тусовка. Видишь – как в воду глядела. Теперь затаскают, наверное, меня к вам? Ведь затаскают, а, Кать?

– Вызовут, и не один раз. И к нам, и в прокуратуру.

– Ну, вот. А ты мне, если что, поможешь?

– Я тебе помогу, Анфиса, – ответила Катя, – только я еще не очень хорошо себе представляю, что же все-таки тут у вас произошло.

– Кто Макса отравил, хочешь узнать? Кто же, как не бедная, глупая, обманутая, обесчещенная женщина Анфиса? Я же тебе сказала: я его очень-очень хотела убить. Но только одним способом – переехать лимузином. Как крысу.

– Ты машину водишь? – хмыкнула Катя.

– Нет. Все хочу научиться, да времени нет.

– Анфиса, чао! Вот ты где, я так и знал, что здесь тебя найду. Целую в сахарные губки, радость моя, ты мне срочно нужна!

Катя увидела, что к их столику через зал идет полный улыбчивый парень в круглых модных очках, затянутый, точно в панцирь, в кожаные черные брюки и кожаный, обшитый бахромой жилет в стиле хиппи. Под жилетом у него была шелковая рубашка апельсинового цвета от модного мужского модельера. На груди болтались крупные бусы – керамика ручной работы с орнаментом индейцев Перу и сотовый телефон на шнуре. В руках – щегольский кожаный портфель с монограммой.

– Анфиса, голубь сизокрылый, срочное дело, – парень так и сыпал веселой быстрой скороговоркой как горохом, – в «Маске» презентация сезонных десертов в четыре. Мне информацию надо сбросить к шести. Нужны четкие ощущения, личный опыт. Я должен раздраконить каждую их фишку… Это кто с тобой? Подружка? Очень приятно, девушка, Петя Мохов. Какие милые мохнатые глазки. Что вы обе такие сердитые? Простите, что мешаю, но, Анфиса, дело прежде всего. Едем в «Маску», я на машине. Ты не пожалеешь, там сменился шеф-повар и…

– Это Петька. Он критик у нас кулинарный, – сказала Анфиса Кате, – он живой классик, кулинарная энциклопедия ходячая, но иногда его приходится выручать. У него диабет. Ну, это я тебе позже объясню… Петя, ты что, не видишь – мы разговариваем?

– Ну, Анфиса, ну ты только скажи: ты поедешь или мне Лолке звонить?

– Отвяжись. Не поеду я никуда, я тут обедаю. – Анфиса разозлилась. – Нет, подожди… Повара там сменили? Ладно, уговорил. Посиди вон там, кофе выпей, подожди.

– Исчезаю, но не прощаюсь. – Мохов ринулся во второй зал, обдав Катю смешанным запахом отличных мужских духов, кожи и едкого мужского пота.

– У него диабет, ему сладкого совсем нельзя, – вздохнула Анфиса. – Попробуй поработать кулинарным критиком с диабетом. Ладно, спутал он меня. Помнишь, как у дедули Достоевского? Исповедь горячего сердца. Так вот, Катюша, хочу тебе сказать одно. Чтобы очень ты обо мне не воображала и не фантазировала: я Макса не убивала, но в душе я громко аплодирую тому, кто это сделал.

– Врешь ты все, – сказала Катя, – врешь, что аплодируешь.

– Ну, может быть, и так. Но это уже мое личное дело и никого не касается. – Анфиса промокнула губы салфеткой. – А где же наш шербет с клубникой?

Появилась Воробьева – снова с сервировочным столиком. Она катила его медленно, словно с трудом, хотя столик сейчас не был особенно нагружен – на нем стояли стеклянные креманки с мороженым, высокий медный мавританский кофейник, чашки, блюдо с финиками, инжиром и изюмом. Внезапно Воробьева пошатнулась, споткнулась и, чтобы не потерять равновесие, ухватилась за никелированную ручку столика, неловко толкнув его. Столик со звоном и грохотом покатился вперед, а официантка как-то нелепо взмахнула руками, судорожно выпрямилась и…