Золотые нити - Солнцева Наталья - Страница 71

Опасность, не воображаемая, а самая настоящая, придавала всему особую остроту, – восприятия стали терпкими, как тропические фрукты. Действительность приобрела экстравагантную окраску, которая резала глаза, и вместе с тем не давала отвести их. Ощущение неудержимого скольжения затопило его до краев, словно разверзлась бездонная воронка… И это было то, что с изначальных времен называлось жизнь.

Они оба слишком устали.

Тина задремала в кресле у ярко пылающего камина. Сиур варил кофе и обдумывал, куда лучше всего спрятать статуэтку Будды. Глубокая ночь опустилась на землю…

Он добавил в горячий напиток пряности, разлил в маленькие чашечки и принес в комнату. Женщину будить не стал. Черты ее лица разгладились, наполнились розовым отсветом огня, длинные ресницы отбрасывали пушистые тени на щеки, волосы беспорядочно рассыпались, вспыхивая в багровых отблесках. Она положила тонкую руку под голову, свернувшись калачиком, словно ребенок. Что-то тревожное иногда заставляло ее судорожно вздыхать во сне.

В углу, где были сложены дрова, тонко пел сверчок.

Мужчина примостился у ее ног, пил кофе и смотрел на огонь. Круг снова замкнулся. Они опять оказались вместе, значит, что-то предстояло исполнить. Знать бы, что?!

Если бы он смог сейчас проникнуть в ее сны, то несказанно удивился бы – воспоминание о скифских кострах и диком разгуле опалило жаром ее скулы. По бескрайней степи бешено скакала богатырь-девица, солнце горело на золотых доспехах, буйный ветер свистел в ушах, покорно стелился под копыта сухой ковыль…

Сиур ничего не знал об этом, – мысли его разлетелись, как степные птицы в высоком небе, веки сомкнулись, и он сам погрузился в глубокий сон.

Звонок будильника поднял Влада, когда утро едва забрезжило бледно– розовым на мутно-сумеречном небе. Не открывая глаз, он прошлепал в ванную и встал под ледяной душ. Побриться и причесаться было для него минутным делом – короткий мокрый ежик волос послушно лег, как ему было положено. Лосьон после бритья приятно охладил раздраженную кожу.

Влад торопился, – он не стал пить чай, решив перекусить где-нибудь в городе. Вчерашний джип не выходил у него из головы.

Сбегая по лестнице в качестве зарядки, которая сегодня не удалась, он думал, что нужно будет позвонить Жорику.

Толстый Жора был заведующим магазином модной одежды на Кузнецком Мосту, где покупала себе наряды Верка, бывшая пассия шефа. Они не раз оказывали услуги толстяку, чей преуспевающий магазин в центре города частенько являлся точкой пересечения криминальных интересов. Кроме магазина, Жора занимался еще всякими разными сомнительными делами, так что не раз приходилось улаживать его «отношения» с партнерами по нелегальному бизнесу.

Платил толстяк щедро, потому что страшно любил поесть, выпить, девочек, сауну, – и главное, себя, бесценного, в составе ста двадцати килограммов жира и мяса. Трясся за свою сладкую жизнь неимоверно и временами где-то маниакально. Как кому, а Владу и его ребятам это было выгодно. Жорик был добродушным и нахальным, но уж никак не жадным. Тем более, что мысль сэкономить на безопасности своей драгоценной персоны, не могла прийти ему в голову даже в моменты самого жестокого похмелья.

Однако сейчас Влада интересовало совсем другое. Ему хотелось поговорить с Жорой о том, в какой одежде не стыдно показаться женщине под тридцать вечером в хорошем ресторане. Пусть поручит своим девочкам подобрать все необходимое, – туфельки, сумочку, чулочки, – аксессуары, одним словом.

Днем, если получится, он подвезет к магазину Людмилу, и пусть женщина получит, наконец, удовольствие от жизни. Тем более, что она его заслуживает в полной мере.

Влад ненавидел мужиков типа Костика, которые прикрывали свою несостоятельность в жизни тем, что вечно распускали сопли, обвиняли всех и вся, а главное, женились на хороших женщинах и ехали по жизни на их шее, да еще и погоняли. Они бравировали своей, якобы, работой, требовали горячих обедов и чистых рубашек, уюта в квартире, воспитанных детей, внимания, – а сами не могли купить жене приличное пальто или выходное платье, не говоря уже о том, чтобы хоть раз в жизни пригласить ее на ее собственный день рождения в хорошее кафе.

Чтобы она хоть в этот праздник не стояла до умопомрачения у плиты и не прислуживала гостям, а потом, ночью, после нескончаемого мытья грязной посуды, не сваливалась без сил в постель, где «хозяин в доме» еще требовал от нее любовных ласк для удовлетворения его сексуальных потребностей.

У Влада всегда чесались руки, когда он видел таких, как Костик. Он вспоминал свою тонкую интеллигентную маму, талантливую московскую художницу, – вечно замотанную, с неподъемными авоськами, – то на кухне, то у корыта, из которого шел пар, то с утюгом, то с половой тряпкой. Ей даже некогда было по-человечески причесаться.

Жизнь в далеком гарнизоне, где воду надо было таскать по обледенелым ступенькам, а белье стирать вручную, бесконечно шить, штопать, чинить, мыть, высосала из нее все соки. Талант ее, очень самобытный и необычный, угас, как постепенно угас и пытливый, своеобразный интерес к жизни, который раньше переливался через край, делая ее душой любой компании и самого изысканного общества.

Отец, вечно грубый и недовольный, в жизни ведра с водой не принес, не вымыл тарелки. Деньги он, конечно, отдавал, но что это были за деньги? Их едва хватало на еду и самое необходимое, да еще мама всегда откладывала, чтобы съездить летом в отпуск к своим родителям в подмосковье. Потом отец, у которого и без того был тяжелый характер, начал попивать.

Влад поступил в десантное училище, чтобы реализовать свое неосознанное стремление бить морду таким, как его отец. Служба ему нравилась. Неожиданно оказалось, что все навыки он схватывает на лету, все у него получается как бы само собой, и намного лучше, чем у других. Физические резервы его молодого сильного организма невозможно было исчерпать, никакие нагрузки не были ему слишком тяжелы. Его интуиция и внутренняя концентрация делали его непревзойденным бойцом и компетентным профессионалом.

Когда по окончании учебы ему предложили подготовку, а затем и службу в спецподразделении, он поехал повидаться с мамой и посоветоваться с ней. Она была его самым любимым и близким другом. Когда он немного подрос, то помогал ей во всем по дому, мечтая, что станет офицером, заработает много денег, и они с мамой поедут на море, будут купаться, бездельничать и есть виноград. Почему виноград? Влад, который не имел в детстве ничего, кроме самого необходимого, не видел никаких излишеств, представлял себе роскошь почему-то в виде винограда. Может быть потому, что ел его в жизни только несколько раз.

Мама умерла за день до его приезда. Телеграмма его не застала, потому что он уехал раньше. И неожиданно вместо праздника получились похороны. Отец плакал, наверное, впервые в жизни, а потом напился и захрапел. Возвратившись с кладбища, Влад собрал вещи и, не попрощавшись, отбыл к новому месту службы. Пройдя подготовку, он попал в особый отряд спецназа, и начались его скитания по «горячим точкам». Так он познакомился с Сиуром и другими ребятами, многие оказались его земляками. Невероятно напряженная и тяжелая служба отнимала все силы. Некогда было проливать слезы.

Когда во время недолгого отдыха он получил зарплату за несколько месяцев, то впервые подумал об отце не с ненавистью, а с горьким сожалением. Разве это деньги? Гроши – иначе не скажешь, учитывая постоянный риск жизнью. Но самое страшное все-таки было не это. Страшнее смерти оказалась перспектива остаться никому не нужным инвалидом, без жилья, без родных, с жалкой пенсией, больше похожей на подачку. Судьба нескольких его товарищей непрекращающейся болью жила в сердце, отравляя редкие минуты передышки.

В одночасье незыблемый, казалось, ход вещей, круто изменился. Отряд расформировали. Все разъехались, кто куда. Мамины родители отписали Владу домик под Москвой, в него он и приехал. Сиур нашел его, когда кончались последние деньги, предложил работу. Влад не раздумывал. Первые несколько баснословных получек потратил бестолково, потом привык к деньгам, остепенился, снял квартиру в Москве, чтобы не ездить туда-сюда, – начал чувствовать себя уверенно в этой новой жизни.