Зеленый омут - Солнцева Наталья - Страница 27

– Прости, мне завтра рано вставать, – она высвободилась из его объятий.

– Да, конечно. – Богдан проводил ее до двери квартиры, помог открыть. – Спокойной ночи.

Алена смотрела, как он выходит из подъезда, ловит такси. Когда машина, светя красными огнями, свернула на шоссе, девушка спустилась вниз, к почтовым ящикам. Ей показалось, там что-то есть. Может быть, письмо от Сергея? При Богдане его доставать не стоило. Она долго не могла открыть заржавевший замочек. В ящике действительно оказались письма – целых три. Все они были Сергею Горскому от Лиды.

Алена вернулась в квартиру, села на диван, не зажигая света, и крепко задумалась…

…И тогда я отвязала лодку, села в нее и поплыла, без весел. Озеро наше лесное спокойное, словно зеркало. А только лодку всегда относит к одному и тому же месту – зеленому омуту.

Над водой летали стрекозы, теплый воздух переливался на солнце прозрачным золотом. Стояла сонная тишина, неподвижная и влажная, с запахом лилий… И показалось мне, сквозь толщу воды, в зеленоватой глубине – как будто там лицо, белое, словно луна, и волосы, длинные и светлые, а в волосах жемчуг речной. То была сама Царица Змей… Глаза у нее горели, как два изумруда, а рот, словно коралл алый. И сказала она мне:

– Не печалься, Антония, снов вечных не бывает. Ни снов, ни смерти, ни забвения, ни покоя… Только любовь никогда не кончается. Никогда…

Почему она назвала меня так? Ведь меня зовут Лида. Начала я думать об этом, и тут все куда-то исчезло, и только на дне – зеленые водоросли, а среди них жемчуг насыпан, белый и розовый. Я ниже наклонилась, и вижу, что это ожерелье жемчужное у меня на груди, на тонком шелке, а платье у меня из парчи и бархата, все золотом расшито. На тонких пальцах кольца драгоценные, на волосах убор из камней, и стою я у высокого полукруглого окна. И будто не я это вовсе, а другая, хрупкая и бледная женщина, во дворце с мраморными полами. Вокруг мебель старинная, резная, кровать с высоким пологом, сундуки большие, шкафы с золотой посудой, вазы, картины, серебряные светильники…А за окном стоит полная луна, огромная, как праздничное блюдо. Апельсиновая роща залита ее светом, и ночь благоухает миндалем, цветущим в долинах.

У меня же словно камень на сердце, мучительная тревога разрывает его на части. Мне идти куда-то надо, бежать немедленно, а я не знаю, куда, зачем. Будто с далекого холма зовет меня кто-то…Выхожу я из дворца, сама себя не помня, вокруг стоит ночь, великая, как мироздание, неподвижная, как черное зеркало. Мраморные статуи глядят пустыми зрачками, горько пахнут высокие травы, в которых путается длинный подол моего платья.

Где-то далеко, на самой окраине города, встречает меня высокая женщина с горящими глазами, зовет к себе, показывает кассоне с дивной резьбой, из сандалового дерева.

– Вот мои сокровища, – говорит, – Смотри!

– Какие же это сокровища? Это ж растения всякие засушенные, цветы, да корни! Пахнут как крепко, голова кругом идет…

– Мне спешить некуда, – отвечает женщина с зелеными глазами, в платье из бархата, с волосами черными, как крыло ворона. – Дождусь, когда придешь за ними, просить будешь, как о последнем спасении! – и засмеялась.

Проснулась я , а лодку уж к берегу прибило. И такая тоска по тебе наполнила мое сердце, что словами и не выскажешь. Люди от такой тоски умирают, а я вот жива осталась. Видно, ты мне слишком дорог, чтобы умереть, тебя не увидев. Теперь мне нет обратной дороги, – сама Царица Змей посмотрела мне в глаза, а взгляд ее крепче всего на свете! Никакая разлука, никакая даль, никакое время не властны теперь над нами. Скоро мы встретимся…

Алена отбросила прочитанное письмо и поспешно распечатала следующий конверт. Ее охватило какое-то безумие. Листы дрожали в руках, строки расплывались перед глазами, буквы прыгали. Все, что было написано Лидой, казалось бредом, несусветной чушью. Тем не менее, странный текст волновал, вызывал непонятные, жгучие чувства. Ее охватила зависть, смешанная с негодованием, бешенством. Как Лидка посмела? Проклятая тихоня! Где они с Сергеем познакомились? Ведь «святая сестричка» постоянно сидит в лесном доме у Ильи с Марфой. Неужели?.. О, нет, только не это! Там, в доме, все по-другому, там просыпаются неведомые воспоминания, фантазии, или видения. Сразу и названия-то не подберешь. Люди внезапно начинают ощущать необъяснимые влечения, сердечную тоску… Горькая отрава тайны и обещания вползает в душу, и потом уж от нее не избавиться. Если Сергей и Лида… Почему она сама не додумалась заманить Сергея в лесной дом? Марфы побоялась. Та только своей Лидушке позволяет все, что угодно! Алене могло и не поздоровиться, приведи она в жилище прабабки кого попало.

…Если писать этюд в сырую погоду, то на влажном листе все предметы тают, как в туманном сне. Видится, как медленно опускается мокрая снежная завеса на акварельные деревья, светлые крыши, дворцовые сады, на мраморные волосы греческих богинь…Дороги становятся призрачными, и могут исчезнуть, когда на них ступишь. Ночная изморось ложится на византийские купола, римские своды, на гулкое безлюдье площадей и храмов. Тихий едва слышный стук разбудил меня.

– Кто там?

– Снег…

Снег укрывает Флоренцию прозрачной вуалью. Это бывает так редко! Над крышами появляются дымки, сизыми столбами уходят в низкое небо, напитанное белой влагой. Издалека доносится колокольный звон, и по каменным мостовым скачут всадники с факелами. Я жду тебя, слышу твои шаги в саду, и открываю тебе потайную дверь. В темном коридоре пахнет лавром и снегом. Ты принес с собой дымный, холодный воздух и ожидание встречи, мучительное и тревожное.

В очаге горит жаркий огонь, и я чувствую твое прерывистое дыхание во время объятия длиною в жизнь. Сладкое замирание сердца отсчитывает наши мгновения любви, ибо они единственные – – все, что есть. Тот, кто еще не понял этой простой истины, бредет вслепую по дорогам бытия, бесконечным, как пустыня безмолвия, – вечная бесплодная пустыня, где жажда неутолимая сжигает душу, и где нет приюта заблудшему страннику…

Когда я смотрю на тебя, на твое лицо в отблесках пламени, – мне нечего больше желать. Отдаваясь твоим ласкам, я произношу молитву, чтобы они никогда не кончались, как никогда не кончается звездный свет, льющийся из глаз ночи…

– Что себе позволяет эта мерзавка! – задыхаясь от ненависти, спрашивала сама себя Алена. – Когда это они успели? Пишет она, конечно, дурацкие выдумки, которые сочинила от скуки, сидя в лесу и перебирая сушеную траву. Чего ей еще делать?

Это ж стыдно рассказать кому-то! Родная сестра всякую женскую гордость потеряла, вешается мужику на шею так откровенно, что даже Алене за нее неловко. И слова какие понаходила… Скромница лесная! Нет, Сергея она ни за что не получит! Уж Алена постарается, все силы приложит!

– Я что-нибудь придумаю, – лихорадочно твердила себе под нос Алена, разрывая письма на мелкие кусочки. – И что Лидка нашла в нем? Ей такие никогда не нравились. Ей вообще никто не нравился. Она ни в чью сторону сроду не смотрела, и тут на тебе! Змея подколодная! Настоящая змеюка лесная, хитрая и опасная! Ну, я тоже Марфе родня, и как-нибудь от соперницы избавиться сумею! А Сергей?! Хорош гусь! Везде успел! Ну, ничего, и на тебя найдем управу! Никуда не денешься, будешь делать то, что я захочу, как миленький!

Алена долго не могла успокоиться. На нее нашло какое-то исступление. Она, словно одержимая, придумывала один план за другим, и все отбрасывала. Зависть, которую зажгли в ней письма, невыносимой злой болью терзала ее надменное сердце. Страсть к Сергею вспыхнула с такой силой, что затмила собою всякий здравый смысл. Даже карьера актрисы не казалась ей теперь более желанной, чем этот мужчина.