Яд древней богини - Солнцева Наталья - Страница 57

Солнце опустилось за вершину холма. Лиловое небо отражается в воде, на дне фонтана причудливо сплетаются свет и тени. Я сажусь на мраморную скамейку, мысли мечутся в поисках выхода. Агриппины, моей высокой покровительницы, уже нет в живых. Теперь за меня заступаться некому.

Смутно припоминаю, что помогла Агриппине сначала разбогатеть, а потом… шаг за шагом идти к своей цели. Пассиен Крисп, один из мужей Агриппины, оставил ей в наследство большое состояние.

Покровительница была обязана мне всем, чего достигла. Но отдать долги не успела. Многие меня боятся. Многие меня ищут, готовые вступить в тайный сговор. Сын Агриппины подарил мне богатое поместье – многие догадываются, за что. Закрывшись в своих дворцах и виллах, они трепещут… Кое-кто разыскивает меня, чтобы убить, избавиться от своего страха. Особенно сейчас, когда пошатнулись незыблемые устои, и дыхание смерти доносится из лагеря преторианцев. Сын Агриппины уповает на милость богов и на то, что я оставила ему в золотом ларчике. На крышке заветного ларца барельеф – голова собаки. Это мой «знак». Зачем я пожертвовала своим ларцом, по которому меня без труда опознают? Нельзя допустить, чтобы он попал в чужие руки. Но как мне вернуть его? Сына Агриппины уже ничто не спасет, тогда как я еще могла бы успеть скрыться.

Я думала о том, что на город опускается ночь, луна всходит над густыми садами, разбросанными по холмам. Розовые звезды взирают со своей недосягаемой высоты на суету людскую. Хорошо быть звездой… В эту страшную ночь сенат объявил сына Агриппины врагом народа; его разыскивают, чтобы предать казни по закону предков. Наверняка он покинул свои покои в надежде спастись, уберечь жалкую жизнь – тот, кто с легкостью отбирал жизни у других. Он трясется от страха, забыв о своем почти божественном величии. Он умирает, хотя смерть еще не пришла за ним.

Куда он мог податься? Где прячется? Не во дворце, не на виллах знатных горожан – там его будут искать. Скорее всего, он забился в жилище простолюдина, слуги… он, который пользовался неограниченной властью. Золотой ларчик он прихватил с собой.

Фонтан заунывно журчал, нагоняя тоску. Я поднялась и, подчиняясь внутреннему импульсу, кликнула служанку, спросила сурово:

– Где дом Эпафродита, вольноотпущенника?

У девицы забегали глаза.

– Откуда мне знать? Я…

– Говори или умрешь.

Служанка дрожала от страха и возбуждения. В городе было неспокойно, ходили зловещие слухи. Чего стоит жизнь какой-то девушки из Кампаньи, безродной, неимущей? Девица не посмела перечить мне, махнула рукой в сторону реки:

– Там…

– Едем, покажешь.

Служанка и госпожа накинули на себя темные покрывала, взяли двух лошадей и выскользнули со двора. Окольными путями мы, не привыкшие ездить верхом, добрались до каменной стены, увитой плющом.

– Дальше я сама, – прошептала я, отпуская служанку. – Возвращайся домой.

Та молча скрылась в темноте, за деревьями. Я постояла минуту в раздумьях: что-то подсказало мне – сын Агриппины здесь, поблизости, значит, и ларчик с головой собаки на крышке – тоже. Я схватилась за плющ, ловко перелезла через стену в сад – меня манил тусклый огонек, мерцающий за неплотно занавешенным окном. Пробираясь сквозь густой терновник, я изорвала одежду. Чутье, сродни чутью собаки, вело меня по следу. Я не ошиблась. Сын Агриппины, переодетый до неузнаваемости, находился в полутемной комнате… он спал, громко, тревожно всхрапывая. То ли изнуренный беспокойством, то ли напившийся до беспамятства.

Я прокралась чуть вперед, нашла незапертое окно и проникла внутрь чужого жилища.

– О, богиня, приди ко мне на помощь! – шептала я, сдерживая дыхание.

Ноги сами понесли меня к тяжелому балдахину над пустым ложем. В ворохе одежды и тряпок что-то блеснуло. Ларец! Я схватила свою добычу, бросилась к окну… Громкие шаги спугнули меня, заставили метнуться к нише, закрытой деревянными створками, дернуть их на себя. К счастью, богиня услышала мою молитву – створки раскрылись, и я нырнула внутрь, притаилась.

– Сюда едут! – взволнованно воскликнул мужчина с огарком свечи в руке, торопливо проходя мимо ниши и пустого ложа в следующую комнату, откуда раздавался храп. – Просыпайтесь!

Я прильнула глазом к щели между закрытыми створками. По стуку копыт, шуму и мелькающим багровым отсветам я догадалась, что к тайному убежищу приближаются люди с факелами. Бряцало оружие.

Храп стих, сменился быстрым, приглушенным разговором. Сын Агриппины – я сразу его узнала – кинулся к ложу под балдахином, зарылся в ворох тряпок. Он искал ларец – и не находил его. Со стонами ужаса несчастный разбросал одежду и тряпки, оборвал балдахин и в отчаянии воздел руки к потолку.

– Эпафродит, где же он? Куда он мог деться?

– Кто, мой господин? – поднял свечу выше вольноотпущенник. – О ком вы?

– Ларец! Ларец! – вопил сын Агриппины, хватаясь за горло, словно ему стало нечем дышать. – Он был здесь! Я положил его сюда, спрятал! О, горе мне! Зевс и все боги отказались от меня. Я проклят! Проклят своей матерью! Всеми! Меня предали! Неужто и ты, верный Эпафродит, решил отобрать мою последнюю надежду? Ларе-е-еец! – завывал он. – Ларе-е-ец! Верни ларец!

Раздались удары в дверь, топот ног, обутых в тяжелые сандалии.

– Ларе-е-ец… – стонал господин, протягивая руки к обескураженному слуге. – Сжалься, Эпафродит…

Слуга подал сыну Агриппины короткий меч.

– Лезвие острое, – сказал он. – Если рука не дрогнет…

Господин выхватил у него оружие, задрожал, поднес к горлу. У него не хватило духу нанести себе сильный удар, и он лишь сделал неглубокий надрез. Вольноотпущенник оказал ему эту последнюю услугу, резко нажав на лезвие. Хлынула кровь. Тело господина обмякло, рухнуло на пол…

Я вспомнила, как тонкая, стройная жрица с золотой маской собаки на лице стояла у края погребальной ямы, в которой покоились роскошно разодетые царица и ее свита – красавицы в алых одеждах и драгоценных уборах, вооруженные воины, музыкантши, прислужницы… Это видение посещало меня в решающие моменты – оно приходило и уходило независимо от моей воли.

Сыну Агриппины повезло меньше. Ему пришлось зарезаться, и то чужой рукой. Он валялся на полу, в луже собственной крови… и никого не было рядом, кроме Эпафродита. Позорная, жалкая кончина.

«Однако мне пора выбираться отсюда», – подумала я.

Остальное я помню смутно, как покрытое туманом. Центурионы ворвались в дом. Чудом ускользнув от них, я оказалась на пустынной темной улочке. Луна скрылась за облаками. В садах гулял ветер. Пахло горелым, на холмах виднелось зарево пожаров. Где-то вдали раздавался грохот колес по вымощенной камнями дороге. Прижимая к себе ларец, я спустилась к реке, где меня ожидала лодка. На веслах сидел угрюмый кряжистый рыбак. Плеск воды и стук собственного сердца – это было последним, что я помню…

Я просыпаюсь, долго лежу, глядя на тени на потолке. Откуда приходят ко мне эти сны? Если бы я знала!

Привилегия царей… Такое занятие меня устраивало. Мое утонченное, обостренное любопытство питалось новыми и новыми подробностями. Они приходили из двух источников – книг «второго ряда» и моего скрытого воображения. Предательски покинутая кем-то в этом мире, где меня должны были опекать, я замерла на распутье. Мне пришлось интуитивно постигать мое предназначение, выбирать дорогу. Я шла наугад, на ощупь…Если бы Он ответил мне взаимностью, жрица уступила бы место возлюбленной. Но произошло иначе – вместо венка Афродиты я плела погребальные венки. Мне суждено было собирать иные цветы, и я пошла по следам подземного стража – Цербера…

То, что в моих снах приносили мне пастухи из Кампаньи, теперь приходилось добывать самой. Рим остался в прошлом, а тут, где я оказалась, это можно было найти на тропе, по которой шел полководец Чингисхана Субудай. Немного поразмыслив, я догадалась, как мне следует поступить.