Третье рождение Феникса - Солнцева Наталья - Страница 54

Покидать свое убежище и возвращаться сейчас назад во двор ему казалось верхом беспечности. «Братки» хоть и заняты взаимным мордобоем, могут среагировать на появление чужого неадекватно. Кто такой? Как здесь оказался? Что видел? Что слышал? Кому может «настучать»? Подобные вопросы, на которые господин Михалин не был в состоянии дать вразумительных ответов, поставили бы его в опасное положение.

Ждать, пока все утихнет? Судя по звукам, сражение достигло апогея и скоро должно пойти на убыль.

Тарас почувствовал, как его тело трясется от смеха. Невероятно комично выглядел каждый его сегодняшний поступок – начиная с решения убить вымогателя и заканчивая этим нелепым пребыванием в замусоренном проходном дворе, в грязной тесной щели между какими-то бараками. Боже! Появление в «Якоре», в цветочном магазине «Ландыш», записка, которую передал мальчик, – глупейшие вещи! А теперь вальяжный, респектабельный господин Михалин, владелец солидной фирмы, разодетый в модные тряпки из итальянского бутика, торчит среди сугробов и развалюх и не может выбраться, потому что ему мешают дерущиеся «качки». Дурной сон! Или наваждение, навеянное лишней порцией алкоголя. Не в здравом же уме и полной памяти он здесь оказался?

Вот до чего может довести человека нервное напряжение.

Пока Тарас размышлял, драка утихла. Видимо, противоборствующие стороны пришли к соглашению. Ругань и крики сменились отрывочными, деловыми репликами; кого-то поволокли, кто-то пошел сам; захлопали дверцы машин, захрустел под шинами снег, и двор опустел.

Господин Михалин затаил дыхание, прислушиваясь. Ни сверху, из разбитого окна, откуда с ним беседовал шантажист, ни со двора не раздавалось ни звука. Только поднявшийся ветер звенел то ли пустыми банками из-под пива, то ли остатками водосточных труб…

Когда Тарас выбрался из проема наружу, его пальто было безнадежно испорчено, так же, как и настроение. На месте драки снег был притоптан, виднелись пятна крови, валялись окурки и мусор. Возможно, этот мусор присутствовал здесь и раньше, просто Тарас его не заметил: он был захвачен предстоящим разговором с неизвестным мужчиной, которого собирался прикончить.

Обрывки беседы с шантажистом всплыли в его памяти. Складывалось впечатление, что они говорили о разных вещах.

Господин Михалин попытался хоть как-то привести в порядок свое пальто. Ведь придется выйти на улицу, где ходят другие люди, прохожие… Он поднял голову и обвел глазами крыши приземистых строений, выступающие за ними дома, ветки деревьев в инее – все как будто замерло. Казалось, ни души не было вокруг – одни кирпичные стены, наметенные по углам сугробы, холод, свет и тени.

– Ха-ха-ха-ха-ха! – неожиданно вырвалось у Тараса. – Ха-ха-ха! О, черт! Черт! Ха-ха! Ха-ха-ха-ха!

Эхо, живущее в проходном дворе, повторило его смех…

От Тамары Ивановны Зориной сыщик отправился на улицу Островского, где ранее проживала главная героиня костровской драмы Мария Симанская. Он собирался основательно побеседовать с Татьяной Савельевной Симанской, а если удастся расположить к себе пожилую даму, то и пообедать у нее или хотя бы напиться чаю. За столом разговор теряет официальную окраску и становится обычной домашней болтовней.

Дом Симанских стоял за деревянным забором, в глубине старого сада. С улицы были видны покрытая снегом крыша с двумя трубами, часть фасада и веранды. Даже зимой дом скрывали от любопытных глаз посеребренные морозом деревья, а летом он, наверное, и вовсе утопал в зелени. От калитки к дому вела узкая, протоптанная в снегу тропинка.

На двери веранды имелся звонок, но он не работал. Смирнов постучал.

У Татьяны Савельевны, несмотря на возраст, оказался хороший слух. Через минуту дверь распахнулась, и сыщика пригласили пройти в со вкусом обставленную гостиную, на ходу выслушивая его «легенду» о журналисте, пишущем на криминальные темы.

– Так вы интересуетесь убийством Вершинина? – спросила госпожа Симанская-старшая.

– Да. Неплохая тема для статьи.

– Напишите правду! – воскликнула она, краснея. – Маша ни в чем не виновата!

Они с дочерью были мало похожи. Мать выглядела хрупкой, бледной, с мелкими чертами лица, тогда как Мария Варламовна имела внешность поистине роскошную. Это Смирнов заметил даже при ее болезни, увидев ее лежащей и непричесанной. Если взять каждую отдельную деталь – лицо, фигуру, волосы, манеру себя держать, – вроде бы в ней все было обыкновенное: лицо неправильное; фигура, которую можно было угадать под одеялом, наверное, чуть тяжеловата; волосы густы и вьются, но непослушны; манера вести себя – самая простая. Но вместе с тем все эти детали объединяло, пронизывало некое странное очарование, присущее породе. Что Всеслав вкладывал в это слово? Он бы затруднился ответить ясно – нечто вроде аристократизма, тонкого, неуловимого шарма, которые нельзя приобрести, которым не научишься. Этот шарм ничем не объясняется – ни уровнем достатка, ни интеллектом, ни соблюдением правил хорошего тона, ни стилем одежды, ни родом занятий. Он непостижим, как все настоящее.

Легко и многословно можно описывать напускное, ложное. Попробуйте описать истинное! И окажется, что его как будто не существует, его невозможно повторить, скопировать. Его нельзя потрогать, ощутить на вкус. Оно пронизывает вещи, а не характеризует их. Так, о Марии Варламовне проще было говорить, какою она не была и что ей было не присуще, чем наоборот. Это касалось и внешности ее, и поведения.

На низком буфете в гостиной Симанских стоял черно-белый портрет мужчины с выразительным взглядом, густыми темными волосами и бородкой с проседью.

– Это мой муж, Варлам Аркадьевич Симанский, – сказала хозяйка дома, заметив интерес гостя. – Слава богу, он не дожил до нашего позора!

Смирнов сразу понял, что Мария Варламовна похожа на своего отца, а от матери унаследовала самую малость – живую подвижность черт и классический овал лица.

– Ваш муж был…

– Врачом! – охотно дополнила хозяйка. – Он был прекрасным специалистом, всего себя отдавал больным. Иногда в ущерб семье. Нет, вы не подумайте… Варлам меня любил, а Машеньку просто обожал! Он был талантлив во всем – в медицине, в служении людям, в искусстве и в любви тоже. За что бы он ни брался – делал это вдохновенно и с полной отдачей. Таких людей очень немного.

– Вы правы! – кивнул Смирнов.

– Моего мужа обещали сделать почетным гражданином города, – с гордостью сказала Симанская. – К юбилею Кострова у нас на доме будет висеть мемориальная табличка. Наш городок маленький, невзрачный, но весьма древний. Вы обязательно сходите в краеведческий музей! Узнаете много интересного.

– Непременно воспользуюсь вашим советом, – улыбнулся сыщик. – Только потом. После того, как вы мне расскажете эту ужасную историю, которая пятном легла на вашу семью, на светлую память о Варламе Аркадьевиче.

Он умел вести беседы с пожилыми дамами и выбрал правильную интонацию. Татьяна Савельевна просияла.

– Да, к сожалению, люди черной неблагодарностью заплатили нам за все то доброе, что мы для них делали. Напишите правду о нас! Доктор Симанский спасал их жизни, совершенно не заботясь о своей. Однажды зимой ему пришлось ехать на лошади в отдаленную деревню принимать роды. Машина «Скорой помощи» не могла добраться туда из-за снежных заносов, а Варлам Аркадьевич себя не пожалел. Он сильно простудился и умер. Я до сих пор не смирилась со своим горем! Умирая, он призвал к себе Машеньку и долго говорил с ней… а я рыдала в другой комнате в подушку, чтобы они не услышали. Муж и дочь – самое дорогое, что у меня есть в жизни. И вот – один ушел в мир иной, а Маша вынуждена была бежать из родного города, из отчего дома! Где же справедливость?

– Правда восторжествует, – поддержал ее Всеслав. – Давайте восстанавливать ее по крупицам. Вы мне поможете?

– Конечно! Спрашивайте. Я, право, не знаю, с чего начать…

– Я тут успел опросить нескольких свидетелей. Есть мнение, что все началось с вечеринки у Зориной. Вы тоже так считаете?