Третье рождение Феникса - Солнцева Наталья - Страница 39

Глава 17

Тарас Дмитриевич ждал гостя в предбаннике, уютном помещении, где пахло кедром, а на стенах висели всевозможные веники и пучки сухих трав. «Парная у Раздольного» была его гордостью. Когда утром позвонил сыщик и напросился в баню, господин Михалин согласился без колебаний.

Всеслав бесил его своими вопросами, но, в конце концов, ему поручили серьезное дело, и он его делает. Мало ли кому что не нравится?!

– Опоздал? – весело ворвался в предбанник господин Смирнов. – Прошу прощения. Проспал.

Такая наивная откровенность была Тарасу в новинку. Он бы в подобном случае придумал причину посолиднее.

Банщик принес чистые полотенца, рукавицы и банные халаты.

– Пожалуйте в душ, если желаете, – радушно предложил он. – Парная растоплена. Все готово.

– Ароматы тут у вас царские! – восхитился Смирнов.

– Вы какой веничек предпочитаете? – улыбнулся Тарас. – Я – традиционно березовый.

– У нас венички не простые, – приговаривал банщик. – Заготовлены в Троицын день, по древнему русскому обычаю, с молодых плакучих березок, ни разу не цветших!

– А какие еще есть веники? – удивился гость.

– Дубовые, липовые, пихтовые, эвкалиптовые… из молодых побегов вишни. Очень рекомендую!

– Ладно, и я березовым буду париться, – решил Смирнов. – Возьму пример с хозяина.

Стены парной, как и предбанник, тоже были отделаны кедром. Каменка – специальная печь с камнями, на которые следовало лить воду, травяные настои или квас, раскалилась добела. Банщик плеснул на камни квасом – парная наполнилась горячим духом свежеиспеченного хлеба.

– Эх, хорошо, братцы!

Михалин постелил полотенце, полез на полок. По его телу можно было изучать совершенную мужскую мускулатуру. Сыщик глянул на него и обомлел. По правому бедру бывшего гимнаста тянулся длинный шрам – свежий след от глубокой царапины.

– Где это вы поранились? – как бы между прочим спросил он.

– Сам не знаю, – беспечно ответил Тарас. – Не почувствовал. Выпил лишнего, наверное, и напоролся на что-то острое. Убейте, не помню!

Напускная это беспечность или естественная, сыщик определить не успел. Он тоже растянулся на полке, закрыл глаза, наслаждаясь душистым паром.

Банщик принес шайку с запаренными в кипятке вениками. Запах березовых листьев проникал в каждую клеточку легких, расправлял ее, наполнял здоровой силой. Несмотря на жар, дышалось легко.

– С кого начинать? – спросил банщик, потряхивая в воздухе веником. – С гостя, вестимо?

– Ага… – лениво протянул с полка Михалин.

Всеслав расслабился в приятной истоме. Движения веника были невесомыми – он едва прикасался к горячей коже. Банщик оказался мастером своего дела; ловко орудуя пучком березовых веток, он сыпал шутками, прибаутками… его болтовня усыпляла.

Тарас и его гость выходили из парной, ныряли в прохладный бассейн, плавали и снова возвращались. Парились до изнеможения, до расплавления всех косточек.

– Этот парень у вас – настоящий виртуоз! – хвалил банщика Смирнов.

– Матвей? Точно! – соглашался Тарас. – Он мертвого на ноги поднимет своими вениками. Я его у спортсменов переманил. До сих пор на меня обижаются!

– «Который день паришься, тот день не старишься», – скалил зубы банщик. – Думаете, сколько мне лет?

Сыщик прикинул – по виду не больше сорока пяти. Так и сказал.

– Шестой десяток стукнул этой осенью! – довольно захохотал Матвей. – А все баня! Вот где нашим барышням молодиться надо, а не по соляриям разным, не по модным салонам шастать. Там что? Химия и облучение! А здесь – сама природа на тебя дышит, всякие хвори, морщины и целлюлиты как рукой снимает.

После парной долго сидели в комнате отдыха, пили чай с медом, квас. Разговаривать не хотелось. Смирнов увидел то, ради чего напросился с Тарасом в баню – след царапины на бедре. Откуда она взялась? Совпадение? Или… Дальнейшие предположения выходили за рамки логики, и сыщик решил оставить царапину в покое. Само все выяснится.

Хозяин угощал легкими солеными закусками – грибочками, моченой клюквой, огурчиками, рыбкой. Захотелось холодного пива. Матвей принес две полных кружки. Пили, изучая друг друга, пытаясь проникнуть в святая святых души. Господин Михалин как будто порывался что-то сказать, да так и не решился.

Сыщик тепло попрощался с Тарасом, поблагодарил за царское удовольствие. И не покривил душой – баня оказалась выше всяких похвал.

Вышел на улицу: заснеженный город показался старой боярской Москвой – вот-вот, визжа полозьями, пролетят расписные саночки, пронесут кони тяжелый возок, выглянет из терема в слюдяное окошко румяная, томная боярышня с косой до пояса… Только где эти терема? Где стремительные саночки? Остались от боярской Москвы одни воспоминания. Пожалуй, Василий Блаженный с его пестрыми куполами, семьюдесятью приделами, с его витыми колоннами, поддерживающими массивные кровли, наружными галереями и маленькими, темными окошками взирает из глубины веков на новую, шумную Москву и дивится. Какой ему кажется сегодняшняя жизнь? Тоскует ли он о прежней?

В детстве мама иногда водила Славку по Кремлю, по Красной площади, и сама увлекалась, рассказывая о прошлом этого города, своим неповторимым лицом и своей историей не похожего ни на строгий Санкт-Петербург, ни на легкомысленный Париж, ни на великий Рим.

Вид новенькой, недавно приобретенной иномарки, успевшей покрыться инеем, вернул господина Смирнова в настоящее. Он сел за руль, включил двигатель прогреваться… позвонил Еве.

– Я еду из «Уюта», – сообщила она. – Порадовать тебя нечем. Тарас Михалин никогда не был их клиентом. По-видимому, он нанимал домработницу либо частным образом, либо через другую фирму.

– Почему я так зациклился на этом? – рассердился Всеслав.

– Ты у меня спрашиваешь?

– У себя! В какую смену сегодня работает Римма Лудкина?

– Во вторую, с обеда, – ответила Ева. – В десять у нас был урок испанского. Ничего подозрительного не произошло. Людмила еще болеет, лежит дома.

– Спасибо, – улыбнулся сыщик. – Информация исчерпывающая.

– Как баня?

– Великолепно. Впечатление незабываемое! Видел Тараса Михалина во всем ослепительном блеске его наготы. Красив, мерзавец, как греческий бог! Лучше тебе с ним не встречаться, дорогая. Боюсь, ни одна женщина не способна устоять перед таким телом. Но самое интересное – у него на бедре свежий след от глубокой царапины.

Ева ахнула.

– Значит, тогда в Марфине был все-таки он?!

– Вопреки логике и здравому смыслу… Впрочем, царапина – еще не доказательство. Он мог пораниться где угодно.

После разговора с Евой господин Смирнов отправился на оптовый продовольственный рынок, где работали Римма Лудкина и ее подруга из Самары. Ему хотелось понаблюдать за ними со стороны – к сожалению, сегодня только за одной Риммой. Она не должна знать, что является объектом его интереса.

Сыщик оставил машину на парковочной площадке, а сам пошел вдоль торговых рядов. Спустя сорок минут он увидел Римму: она продавала крупы, муку, сахар и консервы. Всеслав не стал подходить к ее прилавку. Он завел разговор со скучающей продавщицей моющих средств, пуская в ход все свое обаяние.

– Не холодно целый день стоять?

Рыжая толстуха средних лет в мохеровой шапке и телогрейке поверх шерстяного свитера подняла на него подведенные глаза.

– Ты бы сам постоял, тогда бы не лез с глупыми вопросами! – прокуренным голосом гаркнула она.

– Я в Москве проездом, сестру разыскиваю, – игнорируя ее праведный гнев, заискивающе произнес Смирнов. – У меня вечером обратный поезд. Жалко, если не увидимся.

Толстуха смягчилась.

– А кто твоя сестра? Здесь народу много!

– Она продавец, Риммой зовут, фамилия – Лудкина. Может, знаете?

– Може, и знаю, только не по фамилии, а в лицо. Описать сумеешь?

Всеслав притворился донельзя расстроенным.

– Описывать я не мастер. Женщина как женщина… добрая, волосы крашеные.