Черная вдова - Безуглов Анатолий Алексеевич - Страница 24

— Папа, оставь в покое Дика, — сказала девушка, услышав недовольное ворчание собаки.

— Замолчи! Вы, женщины, ни черта не понимаете! — с трудом ворочая языком, произнёс Вербицкий. — Мы сами разберёмся… Да, Дикуша?

— Ты же знаешь, он не выносит пьяных. Забыл, что ли, как Дик набросился на Колокольцева?

— А меня Дик любит!

— О господи! — вздохнула Вика и, перегнувшись через сиденье, отстранила отца от собаки.

Вербицкий не сопротивлялся. Он улыбнулся и вдруг запел, безбожно фальшивя:

Когда я на почте служил ямщиком, Был молод, имел я силёнку-у

Последний звук перешёл в странное завывание, отчего Глеб и Вика невольно обернулись. И расхохотались. Задрав голову вверх, Дик «подпевал» своему хозяину.

— Молодец! Давай, давай! — подбодрил пса Ярцев.

А тот выдал такую руладу, что Вербицкий замолчал, поражённый.

— Глеб! — вдруг закричала девушка.

Ярцев мгновенно нажал на тормоза. «Лада» проскочила несколько метров по снежной колее, едва не врезавшись в остановившийся «уазик», замерев от него буквально в сантиметре.

Но это обстоятельство, как ни странно, не испугало — тоже вызвало смех.

Семён Матвеевич подошёл к машине сына, открыл дверцу.

— Вот что, — сказал он, — махнём-ка через озеро. Сэкономим километров восемь.

— У меня же клиренс[2], — возразил было Глеб.

— Ерунда! Пробьёмся!

— А, давай! — решился Ярцев-младший.

Ему не хотелось пасовать перед девушкой. И вообще, состояние — море по колено.

Семён Матвеевич вернулся в «уазик». Из выхлопной трубы вырвался белый дым. «Уазик» резко свернул с дороги и двинулся к озеру. Глеб ехал по его следам.

Вербицкий снова запел. Дик, казалось, только и ждал этого, чтобы опять продемонстрировать свои вокальные способности, что, неизвестно почему, разозлило Николая Николаевича.

— Передразниваешь?! — погрозил он псу. — Уволю!

Вика даже постанывала от смеха. Глеб вытер рукой выступившие слезы.

Берег был крут, и «Лада» сползала вниз под собственной тяжестью.

— Как на санках, — прокомментировала Вика.

Они выкатили на лёд. Он был чуть припорошен: ветры сдули снежный наст.

Семён Матвеевич прибавил ходу. Глеб тоже нажал на акселератор. Он включил приёмник. Передавали эстрадный концерт.

— Как настроение? — Глеб посмотрел на девушку.

— Чудесное! — весело откликнулась Вика. — Нет, ты посмотри, как здорово! — показала она рукой вокруг. — Белая, белая плоскость и убегающие вперёд красные огни! Потрясающий сюжет!

Семён Матвеевич здорово оторвался от них. У Глеба взыграло самолюбие. Он резко прибавил скорость. Расстояние между «уазиком» и «Ладой» быстро сокращалось. Тёмный силуэт леса на противоположном берегу озера ширился, надвигался, за ним уже было видно слабое зарево электрических огней посёлка.

— Минут через пятнадцать — двадцать будем дома! — победно произнёс Глеб.

— Это хорошо, — кивнула Вика. — Успеем проводить старый и встретить Новый год. Примета… Как встретишь Новый год, так весь его и проживёшь.

Машина Ярцева-старшего была метрах в тридцати. Видимо, Семён Матвеевич решил не уступать.

Глеб ещё увеличил скорость.

— Восемьдесят! — крикнул он Вике, указывая на спидометр.

«Лада» наконец нагнала «уазик», обошла его. И хотя лица Семена Матвеевича не было видно, Вербицкий состроил ему «нос», довольно гогоча.

Ярцев-старший не сдавался. Он поровнялся с машиной сына и даже чуть обогнал. Но Глеб снова ушёл вперёд.

— Ура! — радовалась Вика, перекрикивая музыку.

— Вперёд! Не уступать! — командовал Николай Николаевич.

Всех увлёк азарт погони. Девушка даже раскраснелась, подзадоривала водителя, то и дело поглядывая назад, чтобы убедиться, не нагнал ли их Семён Матвеевич. И вдруг закричала:

— Стой! Стой, Глеб!

От неожиданности он резко нажал на тормоз. Машину развернуло, она крутанулась вокруг своей оси, прочерчивая фарами круг на льду, и остановилась задком к берегу.

А Вика безмолвно раскрывала рот, тыча пальцем в стекло.

На их глазах освещённый фарами «уазик» медленно, как-то боком, погружался под лёд.

Глеб на мгновение оцепенел. Затем рывком распахнул дверцу и выскочил из машины. Он не устоял на ногах от слишком резкого движения и растянулся во весь рост. А когда поднялся, то увидел: машины отца нет. На том месте была чёрная полынья, и к ней уже мчался Дик длинными прыжками.

Глеб рванулся вперёд и снова упал. Поднялся. И вдруг увидел показавшуюся у кромки льда голову отца.

— Держись! — закричал сын на ходу. — Держись, папа! Я сейчас…

Сзади, прерывисто дыша, бежала Вика.

Семён Матвеевич цеплялся за лёд, но руки соскальзывали. Дик на брюхе подполз к нему, вцепился в рукав тулупа и стал тащить, упираясь всеми четырьмя лапами в скользкий лёд.

Тут Глеб услышал за спиной звук упавшего тела, стон. Он обернулся — девушка барахталась на снегу и никак не могла подняться. Это задержало Глеба. Он помог Вике встать, и дальше они побежали вместе.

Семён Матвеевич был уже на крепком льду. Он что-то крикнул, показывая на полынью. А вот дальнейшее никак не укладывалось в голове: Ярцев-старший сбросил тулуп и… нырнул в чёрную дыру.

— Куда! — вырвалось у Глеба. — Ты с ума сошёл! Зачем?! — Но было уже поздно.

Они остановились метрах в двух от полыньи, не отрывая от неё глаз. Дик метался вокруг кромки изломанного льда и лаял.

— Что случилось? — донёсся голос Вербицкого.

Он пробирался к ним, падая и поднимаясь снова. Но Глебу и Вике было не до него. Они напряжённо вглядывались в тёмную воду, на которой плавали куски льда.

Проходили секунды, минуты, а Семён Матвеевич не появлялся.

Ожидание становилось нестерпимым. Глеб вдруг понял, надо что-то предпринимать, и как можно скорее…

— Вы что же… — тяжело отдуваясь, добрался до них Вербицкий и буквально повис на дочери. — Бросили… меня… одного…

— Не видите? — закричал Глеб, показывая на полынью. — Отец там! — И метнулся к «Ладе», бросив на ходу: — Трос надо, трос!

Он не помнил, как добрался до машины, как добежал назад с тросом для буксировки. Вернувшись, Глеб увидел стоящих на том же самом месте Вику и её отца. Оба были как в столбняке. Смотрели и ждали… Вдруг Дик сел на снег, задрал морду и завыл.

И тут до Глеба дошёл весь ужас случившегося. Он понял, что отец уже не вынырнет из этой тёмной холодной воды.

— В деревню! — принял он решение. — Скорее!

Онемевшая Вика закивала, размазывая по лицу текущие без остановки слезы. Глеб подхватил её отца, почему-то испугавшись, как бы он тоже не угодил в полынью, и потащил к «Ладе». Николай Николаевич не сопротивлялся. Дик, переставший выть, понуро плёлся рядом.

«Почему он снова полез в воду? Почему? — билось в голове у Глеба. — И откуда взялась эта проклятая полынья?.. Господи, ведь и мы могли угодить в неё!»

От этой мысли у него между лопаток пробежал холодок.

Запихнув Вербицкого, которого все ещё шатало не то спьяну, не то от переживаемого, на заднее сиденье, куда уже запрыгнул Дик, Глеб сел за руль. Как только за Викой захлопнулась дверца, он завёл двигатель и развернул машину. Берег был пологий, но «Лада» буксовала, с трудом преодолевая метр за метром, пока наконец не выбралась на дорогу. И тут Ярцев поддал газу.

Летели назад выхваченные светом фар стволы деревьев, машину то и дело заносило на поворотах, но Глеб не сбавлял скорость. Разболелась голова. Он вдруг вспомнил разговор о тулупах, древнегреческой трагедии.

«Накликал-таки я беду, — подумал он. — Вот и сыграли трагедию. По-русски».

— Мы куда? — донёсся с заднего сиденья хриплый слабый голос Вербицкого.

— В совхозную контору. Надо же сообщить!.. В милицию, «скорую»…

Николай Николаевич промычал что-то нечленораздельное.

«Лада» выскочила на главную улицу посёлка. Во всех домах светились окна, играли разноцветными огнями ёлки. Но особенно нарядно выглядела площадь перед дирекцией совхоза. На здании мерцали огромные буквы «С наступающим Новым годом!». Высокая лесная красавица сверкала игрушками и золотой канителью. На ней вспыхивали, пробегая от низа до верха, зеленые, красные, синие и жёлтые огни. Вокруг ёлки веселилась молодёжь. Было много ряженых. Из невидимого репродуктора гремела зажигательная музыка.