Испанские шахматы - Солнцева Наталья - Страница 36

– Ко мне приходили из милиции, – сообщила она. – Спрашивали, где я была с девяти до половины десятого. Они ищут преступника. Я знаю, кто он! Это тот же человек, который убил Варвару.

– Надеюсь, ты не поделилась с ними своим мнением? – осторожно спросил Жорж.

– Нет, конечно. Я же не дура!

– Помилуй, что связывает Варвару с господином Ирбелиным? – не выдержал он.

– Наш дом, – не задумываясь, выпалила она. – И шахматы!

– В этом я соглашусь с тобой. – Глинский жестом профессионального фокусника извлек из кармана брюк черного ферзя. – О-ля-ля! А вот и она, прекрасная дама!

Греза вскрикнула, в ее голосе смешались ужас и восторг. Оказывается, бывает и так. Уставившись на фигурку, девушка застыла, как громом пораженная, на мгновение потеряв дар речи.

Жорж объяснил, где он нашел черную королеву.

– Кто-то должен быть третьим, – одними губами произнесла Грёза.

– И четвертым! Теперь все фигурки в сборе, как я понимаю?

– Значит, еще двоим грозит смерть.

– Где ты находилась сегодня с девяти до половины десятого вечера? – шепотом спросил Глинский.

– У себя дома, спала, – также перешла на шепот Грёза. – Меня разбудил шум в коридоре, стук в дверь. Почему ты спрашиваешь?

«Я должен верить ей на слово, – подумал Глинский. – Или не верить. Выбор за мной».

– Ты могла стрелять в Ирбелина, – решил не юлить он. – И оставить на третьем этаже ферзя. Это твоя игра в шахматы!

Она запылала от негодования.

– Выходит, ты меня считаешь убийцей?!

– А ты уверена, что не умеешь ходить во сне? – не отступал он. Лучше выяснить все сразу и до конца. От этого зависят его дальнейшие действия. – Сама же говорила, что шахматы имеют влияние на тебя! И что человек не в состоянии противиться их воле!

– Говорила. И сейчас готова повторить то же самое. Только не о себе. Не ты ли подбрасываешь фигурки, Жорж? Не отрицай, что ферзя принес ты! Я не могу проверить, где, когда и как ты его нашел. А вдруг это ты ходишь во сне? – в ее голосе звенели ярость и обида. – И черная королева изначально была у тебя?

– Значит, я сам в себя стрелял! Да? Может, я не только лунатик, но еще и братья-близнецы? Один брат выходит из автомобиля, а другой целится в него из окна третьего этажа. Отлично придумано!

– Извини, – смущенно буркнула Грёза. – Стрелять в себя ты, разумеется, не мог.

– И на этом спасибо.

Она не сводила глаз с черного ферзя. Глинский же торопливо обдумывал, как ему быть. Простреленное плечо болело, рана, хоть и неглубокая, саднила; наложенная врачом повязка ограничивала свободу движений. Хорошо, что запасливая сиделка снабдила его обезболивающими таблетками, они наверняка пригодятся.

«Если я мыслю правильно, – подумал Жорж, – то убийца не остановится. Пути назад у него нет. Значит…»

– Это проделки шахмат, – твердила Грёза, мешая ему размышлять. – Зря ты не принимаешь мои слова всерьез. Вот увидишь…

– Ну уж нет! – не дал ей договорить Глинский. – Сказки сказывать ты мастерица, а как насчет подозрений? Кто мог хотеть моей смерти? Или смерти Ирбелина, например? Конкуренты по бизнесу? Чушь собачья! Они выбрали бы другое место и другое время. И вообще все выглядело бы не так.

– А как?

Глинский попытался сделать соответствующий расклад. Она слушала, с сомнением качала головой. У нее была своя версия, связанная с шахматами, или она стремилась ввести его в заблуждение. В любом случае смерть старушек не вписывалась в догадки Жоржа.

– Сиди здесь и до утра носа никуда не высовывай, – строго велел он. – Двери никому не открывай.

– Даже тебе?

– Мне можно. Я постучу вот так: два коротких, один длинный. – Глинский продемонстрировал условный сигнал, постучав согнутым пальцем по столу. – Запомнила?

– Ага. Сиделка вне подозрений? – вздохнула Грёза. – Она тоже могла подняться на третий этаж и…

– Я знаю. Лучше вообще не подходи к дверям. Эти шахматы – такие коварные! – не удержался он от шутки.

Грёза насупилась. Глинский поймал себя на мысли, что она вполне может быть заодно с преступником. «И все равно я… люблю ее? – удивился он. – Да, несмотря ни на что! Если понадобится, я встану на ее защиту и буду выгораживать ее всеми доступными методами. Однако чего он, она или они – злоумышленники – добиваются?» Так и не придя к логическому выводу, Жорж решился следовать намеченному плану.

Он принял таблетку, запил ее холодным чаем и распрощался с девушкой. Оставаться у нее не имело смысла.

В коридоре царили полумрак и тишина. Курочкины, напуганные стрельбой, загнали детей домой; сиделка, по-видимому, усердно читала молитвы или дремала; Лопаткин до сих пор не появился. Жорж выглянул через лестничное окно во двор: там было пусто, только белый «Мерседес» поблескивал молочными боками, у дороги бледно светили фонари, и дождь мягкими лапками трогал козырек над парадным, подоконники и асфальт. Капли падали все чаще, гуще. От их звона клонило в сон.

Глинский снова поднялся на второй этаж. В комнатах пустой квартиры гуляло эхо, за стеной раздавались крики болельщиков и невнятная речь спортивного комментатора: многодетное семейство созерцало футбольный или хоккейный матч. Жорж устроился у окна, чтобы иметь в поле зрения парадное. Войти, по идее, должен только Лопаткин, а выходить не будет никто.

– Посмотрим, – прошептал он, устраиваясь на сломанном стуле.

В памяти раз за разом всплывал разговор с пьяным Синицыным, несостоявшимся шахматным гением, потом мысли потекли к Ирбелину и его неуместной, стыдливой влюбленности в Грёзу. Потом Глинский задумался о себе и своих чувствах к этой диковатой, странной девушке с изломанными бровями и сладким обещанием на устах. Призрачное видение, рожденное мистической аурой Санкт-Петербурга, хранящей образы блестящих фавориток, декабристок и знаменитых светских красавиц. Девица Субботина могла бы стать любой из них, будь за окном другие времена.

Глинский сообразил, что засыпает, когда хлопнула дверь и в коридоре раздались гулкие шаги. «Лопаткин! – догадался он. – Еще один ревнивый мавр! Впрочем, куда ему до воспетого Шекспиром Отелло, так, доморощенный вариант неловкого ухажера».

На всякий случай он временно покинул свой наблюдательный пункт, чтобы убедиться – точно ли это Лопаткин явился с работы. Вдруг кто-то чужой рыщет по дому?

С первого этажа послышался голос сиделки. Она докладывала жильцу о вечернем инциденте со стрельбой. Тот выказывал недоверие, пожилая дама оскорбленно пыхтела.

– Ох уж эта молодежь! Все они отрицают, над всем смеются! А я не шучу. Видели во дворе машину?

– «Мерседес», что ли? – без энтузиазма спросил Лопаткин. – А хозяин где?

– Так его ж чуть не убили!

– «Чуть» не считается.

– Он мне не докладывал, – обиженно протянула сиделка. – Наверное, в больницу поехал. Или домой.

– А машину здесь оставил?

– Ну-у… – растерялась пожилая дама. – Наверное, завтра еще раз милиция приедет, будет замеры делать, искать эти… как их… улики. И потом, как же человек с простреленной рукой за руль сядет?

Лопаткина удовлетворило ее объяснение.

– Извините, я ужасно устал, – оправдался он. – Плохо соображаю. Поговорим утром.

Хлопок двери возвестил о том, что сиделка вернулась к своим молитвам. Спустя минуту щелкнул замок другой двери: Лопаткин закрылся в своем жилище.

«Сейчас он наскоро перекусит и завалится спать, – предположил Жорж. – Или займется чем-то совершенно иным. А мне спать нельзя! Мне ждать надо. Вот только кого? Может статься, до утра ничего не произойдет. Тогда что же, и завтра придется сидеть здесь среди строительного мусора и пылищи?» Но интуиция подсказывала ему – не придется. Все решится еще до рассвета.

В томительном ожидании прошло два часа. Курочкины давно выключили телевизор, и крики болельщиков сменило похрапывание главы семейства.

«Звукоизоляция ни к черту! – отметил молодой человек. – Следует дать строжайшие инструкции строителям».

На третьем этаже что-то шаркало по полу, потрескивало и сыпалось – то ли голуби устраивались на ночлег, то ли коты добычу не поделили. Неужели он ради этого променял теплую постель на пустую холодную комнату? Эх, сейчас бы поесть горячего, помыться и упасть на свежие домашние простыни, на пуховые подушки, укрыться одеялом и провалиться в блаженную дрему!