Дело Томмазо Кампанелла - Соколов Глеб Станиславович - Страница 57

– Да! Да! – засуетился Журнал «Театр». – Здесь еще есть не только очень дешевые столовые, но и кафе. В кафе тоже дешевле и с меньшими церемониями, чем в ресторане.

– Да? – Таборский, кажется, с благодарностью выслушивал все эти разговоры так действенно стремившихся ему помочь хориновцев. – Да и верно! Ведь не надо делить еду на низкую и не низкую. Ведь глупо же говорить, что простые и дешевые макароны по-флотски, приготовленные из дешевого фарша и дешевых макарон, – это «жралово», а красиво сервированный паштет из гусиной печенки, приготовленный лучшим поваром дорогущего французского ресторана в центре города, – это «еда».

Журнал «Театр» принялся зачитывать:

– Подождите, подождите! Откуда вы все это читаете? – спросил вдруг учитель Воркута.

– Ну как откуда? – удивился Журнал «Театр». – Тут какие-то обрывки книги валялись. Я так понимаю, что это справочник. По нашим делам…

– Обрывки книги! Вы их нашли вон за тем стулом? – со злой радостью в голосе уточнил учитель Воркута, словно наслаждаясь тем, что ему удастся сейчас уличить коллегу по самодеятельному театру в какой-то ужасной глупости.

– Нуда! – простодушно ответил Журнал «Театр».

– Ха-ха! Ну и чудак! – расхохотался учитель Воркута. – Господин Таборский, как вы думаете, можно ли поесть у нас в Лефортово, пользуясь разорванным путеводителем по городу Баку за шестьдесят-какой-то там год?

– Ну здесь же не было обложки! – оправдывался Журнал «Театр». – Господа! Я хотел помочь! Но здесь не было обложки… Между прочим, честное слово, только пять дней тому назад я нашел по этому путеводителю очень дешевую аптеку, в которой продавался гораздо дешевле, чем в остальных местах, радикулитный пояс моего размера. Я искал его целых три месяца. А нашел по этому путеводителю! Я вам клянусь! Именно по этому путеводителю!

– В общем так! – спасла его от дальнейших издевательств учителя Воркуты женщина-шут. – Смысл вовсе не в этом. Он все равно бы не запомнил столько адресов. Смысл в том, что господину Таборскому ужасно повезло – Лефортово тем и замечательно, что это недорогой район, который тем не менее находится не на окраине, а в достаточно исторической части Москвы. И выйдя на улицу, человек со скромной суммой в кошельке всегда разыщет где-нибудь, не бродя часами по холодным улицам, недорогую столовку или какую-нибудь третьеразрядную харчевню, где ему наконец-то удастся досыта набить брюхо и позабыть все эти мрачные рассуждения, которые лезут нам в голову, когда мы голодны, не выспались, намотались изрядно по делам и вообще…

– Лефортово! Мы рекомендуем его вам! Очень низкие цены в харчевнях! – воскликнула она. – Я полагаю, что это, низкие цены, может приятно удивить и порадовать вас!

– Низкие цены… Удивить и порадовать… – вдруг как-то невесело проговорил Таборский. – Сами-то вы все здесь рассуждали про мир блеска. А блеск не бывает очень уж дешевым.

Тут Господин Радио, забравшись в макет самолета, установленный на сцене, щелкнул каким-то рубильником, и одна из лампочек, освещавших хориновский зал, погасла. Вторая лампочка светила очень слабо, так что в зале воцарился полумрак. В этом царстве теней раздались голоса…

Таборский: – Какой странный вечер сегодня был, – послышалось, как он волочит что-то по полу, скорее всего, пододвигает к себе один из колченогих стульев. Потом раздался скрип – Таборский уселся на стул. – Не знаю, может быть, это только кажется, оттого, что я с дороги и вот уже столько часов мотаюсь по городу без всякого отдыха? И без еды. Вот и мерещатся всякие запахи.

Женщина-фельдшер: – Запахи еды?! Мы тоже их постоянно слышим. В основном потому, что нам постоянно хочется есть. С этим самодеятельным театром почти всегда не хватает времени поужинать. (Через некоторую паузу.) Если вам негде остановиться, я могу пригласить вас к себе. Думаю, мама будет не против. (Дальше еще тише.) Хотя она уже давно ничего не слышит и не видит. (Совсем тихо.) Наверное, она сообразит, что в квартире есть кто-то посторонний, только если столкнется с вами в коридоре.

Не очень-то и ловко пытаться расслышать чужие разговоры, особенно, когда тот, кто говорит, всячески старается быть не услышанным, что означает, безусловно – этот разговор не для посторонних ушей. А потому деликатно оставим Таборского и женщину-фельдшера беседовать в сгустившемся сумраке, а сами тем временем вернемся чуть назад и посмотрим, что происходило с Томмазо Кампанелла, когда он выбежал из «Хорина».

Глава XV

Напряжение и нетерпение – чудовищные

Томмазо Кампанелла выбежал на улицу. Морозный воздух показался ему бодрящим и невероятно вкусным. Он сразу сделал такой глубокий вдох, что холодом обожгло горло, а голова закружилась. Кроме фрака, манишки, лаковых штиблет и не слишком теплого пальто на нем не было ничего надето, хотя столбик термометра опустился очень низко. Волосы его были растрепаны, а фрак расстегнут.

Томмазо Кампанелла успел заметить, что вслед за ним на улицу покурить, правда, не выбежал, а вышел еще один хориновец. Но он остался стоять на пороге, за спиной у нашего героя.

– Черт возьми! Что за тьма! – проговорил Томмазо Кампанелла пораженно. – Эта тьма хороша, если нужно проскользнуть мимо тюремного караула. Но сейчас она мне не нравится. Она мне совсем ни к чему. Есть тут кто? Черт! Вот чертов Охапка! Поразбивал все фонари! Черт возьми, здесь я никого не найду! Но я же видел, что только что где-то здесь вертелся этот проклятый нищий! Эй, Рохля!.. Рохля, отзовись! Это я, Жора-Людоед!

За спиной у Томмазо Кампанелла послышался смешок курившего хориновца.

– Рохля, ты мне нужен! Я ничего тебе не сделаю! Рохля не отзывался…

В следующее мгновение Томмазо Кампанелла увидал в самом конце закоулка на фоне освещенной большой улицы две удалявшиеся фигуры – нищего и Охапку, которые уже вот-вот должны были выйти из дворов на Бакунинскую. Томмазо Кампанелла истошно закричал «Рохля!» – так, как будто от этого зависела вся его жизнь, и кинулся следом.

Нищий остановился и, взяв за рукав, задержал Охапку. Бегом Томмазо Кампанелла бросился к ним. Он был чрезвычайно рад, что успел, и Рохля еще не скрылся из виду.

– Старик, пойдем вместе! Сегодня мы будем болтаться по улицам. Мы будем пить, пить и пить… Мы будем жечь эту ночь до тех пор, пока от нее вообще ничего не останется, но мы разрешим ситуацию. Мы встретим всех людей, каких надо. Это я тебе говорю! – говорил Томмазо Кампанелла достаточно бессвязно. Рохля понял лишь то, что его приятель чрезвычайно, до крайности возбужден.

– Я сегодня… – продолжал Томмазо Кампанелла. – Сейчас я должен… Пропиться, забыть! И ты, Рохля, должен мне в этом помочь. Я нетерпелив, нетерпелив! Моя эмоция в один прекрасный момент вырвалась из-под контроля. Напряжение и нетерпение чудовищные! Надо разрешить эту ситуацию немедленно! Как всегда первое требование – требование немедленного разрешения ситуации. Понимаешь, главное, чтобы тупое ожидание не накапливалось. Чтобы события и связанные с ними эмоции следовали одно за другим в лихорадочном темпе!

– А деньги?!. Деньги у тебя есть? – нетерпеливо спросил Рохля. – А то «пропиться! Напряжение чудовищное»! Я к тебе чего подходил – рубликов занять, рубликов, в театр сходить, пирожков купить!

– Да! – тут же встрял в разговор Охапка. – Вот у воров денег куры не клюют, хоть они и не ходят в таком проеденном молью фраке, как ты, артист. Жора-Людоед каждый день в кабаке выпивает и закусывает. А ты денежно поддержать разговор можешь?