Дело Томмазо Кампанелла - Соколов Глеб Станиславович - Страница 109

запел Томмазо Кампанелла как гимн. Радиоволны разносили слова его песни по всему Лефортово.

Часть пятая

ДЕКОРАЦИИ ЛЕФОРТОВО

Глава XXXII

В лефортовской церкви Петра и Павла

Вечер. Сгустившаяся темнота. К витрине дорогого ресторана быстрым шагом, едва ли не бегом, торопясь подошел человек, одетый в темно-синее демисезонное пальто. Шапки на нем не было, и снежинки застревали в его волосах. Он положил ладони на стекло, он оперся о него руками, он приблизил к витрине лицо и принялся жадно высматривать что-то там в зале. Что-то или кого-то. Два толстых дядьки в солидных дорогих костюмах, что сидели за столиком как раз напротив этой витрины, перестали есть и беседовать и уставились, в свою очередь, на человека в темно-синем пальто. Человек отпрянул. Но через полминуты его фигура замаячила уже напротив другой, соседней витрины.

В ярко освещенном, шикарном и блестящем зале дорогого ресторана в этот вечер было достаточно много посетителей. Под потолком висела огромная люстра, сверкавшая хрусталем и позолотой. Под звуки арфы – в ресторане играла арфистка – вышколенные официанты разносили по залу изысканные и безумно дорогие кушанья в красивой фарфоровой посуде. Накрахмаленные скатерти и салфетки поражали идеальной белизной, дорогой паркет блестел едва ли не так же ярко, как и зеркально гладкий металл столовых приборов. Вкусные запахи витали по залу, перемешиваясь с ароматами-дорогого табака.

Таборский увидел в витрине ресторана… Точнее, не так. Таборскому показалось, что он увидел сквозь огромное окно ресторана старуху Юнникову. Он бросился внутрь ресторана. Чуть ли не сшиб с ног мгновенно вышедшего ему навстречу распорядителя. Быстро пошел через зал в ту сторону, где ему увиделась старуха Юнникова. Там в углу за маленьким столиком, действительно, ужинали три человека. Маленького роста господин с длинными темными волосами, собранными сзади в хвостик, и две дамы солидного возраста, чрезвычайно хорошо одетые. Разговор за этим столиком велся на французском.

Таборский не помнил, знала ли Юнникова французский. Но стремительно приближаясь к заветному столику (между прочим, двое полных господ сразу узнали в нем того человека, который высматривал что-то, стоя перед витриной, и поначалу чрезвычайно испугались, но потом, сообразив, что он идет не к ним, испытали чувство облегчения), так вот, Таборский думал, что Юнникова вполне могла знать французский и вполне могла сейчас вести на нем беседу.

Чрезвычайно взбудоражив всех троих, Таборский подскочил к их столику и, извинившись по-французски перед мужчиной и женщиной, сидевшими к нему лицом, положил руку на плечо той пожилой дамы, что сидела к нему спиной и которая и показалась ему Юнниковой. Здесь, при том, что обычно сказка быстро сказывается, да не быстро дело делается, все произошло совершенно наоборот. Проход через зал ресторана и рука, положенная на плечо пожилой женщине, состоялись настолько стремительно, что Таборский и сам не успел подумать о том, не поспешил ли он все это натворить.

Женщина обернулась, вытаращив в ужасе на Таборского глаза. Это оказалась пожилая иностранка. Таборский сразу понял, что она иностранка, вовсе не старуха Юнникова. Затем она вскрикнула, вскочила со стула, уронив вилку и ударив Таборского по руке. Вскочил и француз с хвостиком.

– Я обознался! – громко воскликнул Таборский. На его лице изобразилось ужасное отчаяние.

Видимо все трое поняли, что произошло какое-то недоразумение, потому что мгновенно успокоились и смотрели теперь на Таборского скорее с сожалением, чем с испугом.

Вновь извинившись несколько раз по-французски, причем трое не произнесли в ответ ни слова, только мужчина с хвостиком побледнел еще больше, Таборский побрел обратно к дверям. Его никто не остановил, никто не сказал ему ни слова и даже распорядитель подержал ему дверь, когда он выходил из ресторана на улицу.

Это был первый ресторан, в который он зашел таким образом в этот вечер. Снег у него в волосах успел растаять, капелька воды стекала по виску и щеке. Таборский чувствовал себя чрезвычайно изнуренным. К тому же он только сегодня приехал в Москву, еще не успел прийти в себя с дороги. В таком состоянии лучше всего ему было просто поесть и лечь спать. Но как раз этого он сделать и не мог. Ему обязательно нужно было разыскать старуху Юнникову.

Он был в центре Москвы, поэтому решение, что делать дальше, пришло к нему очень быстро: он подошел на улице к какому-то случайно попавшемуся ему на глаза человеку и спросил его, где здесь поблизости есть шикарный, очень дорогой ресторан с большими хрустальными люстрами. Тот ответил что-то совершенно невпопад, но тем не менее указал рукой направление, в котором Таборский и пошел очень быстро. Так он набрел на второй ресторан, который был не менее шикарен, чем первый. Но там все-таки не оказалось огромных хрустальных люстр. Не было там и старухи Юнниковой. За вторым рестораном последовал третий. Был и четвертый, и пятый…

Между прочим, во время этой большой прогулки по ресторанам, в каждом из которых в нос Таборскому ударяли самые изысканнейшие и вкуснейшие ароматы, которые еще сильнее и сильнее раззадоривали его аппетит, а мы помним, что Таборский был чрезвычайно голоден в этот вечер и даже просил совета хориновцев на тему, где бы ему можно было дешево и на-жористо поесть в Лефортово, так вот, Таборский неоднократно названивал кому-то по так и не возвращенному Господину Радио мобильному телефону. Но судя по тому, что все звонки заканчивались на том, что он набирал номер, ждал долго, а потом, так и не произнеся ни слова, клал трубку обратно, на том конце провода к телефону никто не подходил…

Таборский кружил по центру города и в конце концов поймал себя на том, что все шикарные и блестящие рестораны слились в его голове в один единственный ресторан. Но окончательную точку в этих хождениях поставило то, что когда Таборский вошел в очередной ресторан, показанный ему очередным случайным прохожим, он увидел в дальнем углу столик, за которым сидели три человека: мужчина и две пожилые женщины. Все трое с испугом смотрели через зал на вошедшего, которого, видимо, они заметили через витрину еще тогда, когда тот шел по улице. Таборский взял с какого-то столика для обслуги белоснежную накрахмаленную салфетку (кроме салфеток там лежали еще чистые, сверкавшие зеркальными поверхностями столовые приборы и тарелки) вытер ею лицо, положил салфетку обратно на столик и вышел из ресторана.

Он понял, что круг замкнулся, и в этом ресторане он уже был. Найти старуху Юнникову ни в одном из шикарных ресторанов ему не удалось.

После этого он в очередной раз извлек из кармана мобильный телефон и кому-то вновь попытался с него позвонить.

Этим «кем-то» был ни кто иной, как актер Лассаль, давнишний приятель Таборского по театральному училищу имени Щепкина, что при Малом театре. В этот раз, по счастью, трубку все-таки взяли. К телефону подошла какая-то немолодая уже, судя по голосу, женщина. Она сказала Таборскому:

– Лассаля нет дома. Он в церкви Петра и Павла. В Лефортово! Он пробудет там долго. Но если его не будет там, то это значит, что он в молодежном кафе!.. Но к определенному сроку он будет в театре, потому что у него сегодня премьера. Правда, он привык работать «с колес» и поэтому скорее всего появится в театре перед самым последним звонком.

Таборский хотел спросить еще про старуху Юнникову, которая была теткой Лассаля, но женщина, которая и без того поговорила с Таборским не слишком любезно, уже положила трубку. Сколько ни набирал Таборский после этого номер, к телефону больше никто не подходил. Видимо, та женщина, что была в квартире Лассаля, просто выключила телефон из розетки.