Точка сингулярности - Скаландис Ант - Страница 96

Наташка ждала меня прямо у дверей. Конечно, в обоих раздевалках было теперь, под вечер, полно народу, а вот тренажерный зал пустовал, и она потянула именно туда.

– Игорь может вернуться, – сказал я.

– Плевать. Пусть приходит. Я ему сама сказала, что буду ждать в тренажерном зале.

– Правда?! – обалдел я.

– Шучу!

Она уже усадила меня на какой-то снаряд и сама взгромоздилась сверху, она тяжело дышала и, не размениваясь на мелочи, стаскивала с меня плавки, а свои просто оттягивала в сторону. Мне ничего, ну ничего не надо было делать – она исполняла сольную партию, направляя даже мои руки туда, куда хотелось ей. Впрочем, мне тоже туда хотелось. Я вспомнил какой-то старый-старый фильм с Мастрояни, где его герой-импотент бывал на что-то способен лишь в минуты крайней опасности. У нас была очень похожая ситуация. Я жутко торопился, я всего боялся, и на этом фоне разгоралось неистовое желание. И когда мы соединились, нам даже двигаться особо не пришлось – все закончилось в считанные секунды яркой вспышкой и изможденными вздохами, переходящими в хрипы.

Иногда после такого ощущаешь разочарование и даже некоторую брезгливость к партнерше, но с Наташкой я испытал истинный восторг. Будучи любителем, просто даже гурманом предварительной игры, изысканных ласк и всяческих долгоиграющих вариантов, я вдруг ощутил пряную и острую прелесть вот такой взрывной страсти, мощной, мимолетной и разрушительной, как цунами. И мне было нелегко вспомнить цель, ради которой я пошел на все это. Давя глубоко внутри налетевшую, словно смерч, влюбленность, я заставил себя считать Наташку врагом и вкрадчиво шепнул ей с интонацией, исключающей всякое предположение о шутке:

– Так на кого же ты все-таки работаешь?

Она отстранилась на секунду, сверкнула вмиг потемневшими глазами и предельно холодно, предельно жестко ответила:

– Крутова всегда работала и будет работать только сама на себя. Ф-фу, чуть не испортил все, дуралей!

– Ты ничего не поняла, ласточка, – я вновь сменил гнев на милость, и принялся ласкать ее нежнее прежнего. – Я просто очень не хочу ссориться с тобою.

И она оттаяла, она заговорила, как давеча, когда катила баллон на Мыгина.

– Да, Игорь в этой поездке занимается какими-то своими делами, но я ничего не знаю про них и знать не хочу. Понимаешь, котик? – она тоже ласкала меня. – И если я помогаю ему в этих странных делах, то лишь ради денег. Крутова всегда работает только на себя.

Мне стало тепло и хорошо. Радость победы. Пожалуй, я бы даже поимел ее еще разок – в знак благодарности, – но времени уже явно не было. Мне и так казалось, что мы сидим на этом дурацком тренажере целую вечность, сидим и бездумно ласкаем друг друга…

Наконец, дверь в зал распахнулась и… Нет, вошел не столь желанный для Наташки Мыгин – вошла Белка. Тоже неплохо. Наташка неторопливо спешилась, мы оба были в плавках, и у меня даже ничего не топорщилось. Но эта стерва все-таки не удержалась, ей было мало пройти мимо Ольги с гордо поднятой головой. Она бросила на ходу:

– Тебе не интересно, дорогая, чем мы тут занимались?

– А я знаю, – ответила моя милая-милая Белка, спокойно и с достоинством, – ты соблазнила моего мужа. Обычное дело, у него же работа такая.

Этот лихой ответ сразил Наташку наповал, она остановилась и еле выдавила страшным свистящим шепотом:

– Какая такая работа?

– Инженер человеческих душ, – отчеканила Белка. – Это еще товарищ Жданов выдал определение на Первом съезде советских писателей. А у некоторых, вроде тебя, душа находится как раз там. Пошли, Мишка, нас автобус ждет.

А в автобусе Белка тихонечко спросила, чтобы не разбудить задремавшего Андрюшку:

– Удалось что-нибудь выяснить?

– Да, очень многое, – кивнул я, почти не соврав.

– Но для этого пришлось… – она замялась.

– Для этого пришлось немного пообжиматься с глупой куклой, обиженной любовником и мужем. Ты знаешь, она совершенно холодная, – добавил я, честно глядя в глаза любимой жене.

И Белка, воровато оглядевшись, юркнула своей лапкой мне под ремень, словно проверяла, все ли там на месте после столь необходимых по работе обжиманий, и мой инструмент – о чудо! – исправно зашевелился, в полную силу. Вот это да! Белка умиротворенно улыбнулась и уронила голову мне на плечо.

Вообще на обратном пути все казалось таким мирным, таким тихим! Я уже не верил, будто что-нибудь еще может случиться. Все уже случилось – с меня достаточно.

Мыгин дремал. Наташка спала или делала вид, что спит, уложив голову ему на колени. Витек тупо скользил камерой по убегающим горам, гладкой ленте шоссе и тихо расцветающим в сумерках розовым фонарям. Гольдштейн был серьезен и даже сосредоточен в ожидании встречи со своею сороковой страной. Ведь Галя таки пообещала нам заехать в Оман. Договориться с властями оказалось легко – в арабском мире, видать, как и в Европе, границы условные.

Однако шлагбаум на дороге все-таки был, и документы проверили. Не у нас – у Гали, какую-то общую бумагу, отпечатанную исключительно по-арабски с печатями и подписями. Сто долларов за это – глупость, конечно, несусветная. Но чем бы дитя ни тешилось… Я подгреб поближе к Паше и ядовито поинтересовался:

– Ну и как тебе в султанате Оман?

– Неплохо, – сказал он сдержанно. – Погоди. Сейчас до города доедем, купим что-нибудь на память. Чтобы было о чем детям и внукам рассказать.

До города мы так и не доехали, зато о чем рассказать детям и внукам, у нас появилось. И очень скоро.

Дорога вдруг сделалась совсем никакой, проселочной, если такое понятие вообще известно кому-нибудь в Эмиратах, потом японский микроавтобус «Мицубиси» с небольшими колесами и весьма скромной подвеской запрыгал по камням и обессиленно остановился.

– Простите, техническая неполадка, – сказала Галя и, профессионально отвлекая наше внимание, затараторила: – Слева и чуть позади по ходу движения вы можете видеть город Аль Ардийа. Некогда весьма значительный для Аравии перевалочный пункт…

В этот самый момент у меня в сумке запел телефон. Один короткий сигнал – и тишина. Я даже вынуть трубку не успел. И правильно. Вынимать-то надо было совсем другое. Тополь не мог сейчас говорить со мной, просто давал понять: сунь горошину в ухо, и жучка в лацкан – пора. Я так и сделал.

Вокруг простиралась унылая каменистая равнина, солнце клонилось к горизонту, скалы, торчавшие впереди, как гнилые зубы совсем уже старого и больного дракона, отбрасывали на песок длинные зловещие тени. Из-за ближайшего зуба вдруг появился человек в форме и с автоматом. Подошел к нашей двери и глупо сообщил по-английски:

– Дальше ехать нельзя.

– Что он говорит? – испуганно переспросил Паша.

– Он говорит, что дальше нельзя ехать, – пояснил я.

– А выйти погулять можно?

О, это был вопрос на пять баллов! Впору переадресовать такой напрямую Тополю, но я сдержался и просто перевел его на английский для того арабского солдата.

За солдата ответила Галя:

– Пока нельзя.

И тогда неожиданно для всех (кроме меня) поднялся мирно дремавший Мыгин:

– А пошли вы все в баню! Я в туалет хочу.

Он выпрыгнул из автобуса и быстро-быстро зашагал в сторону драконьих зубов. И никто не схватил его за руку, даже слова никто не сказал. Паша взялся за подлокотник кресла и был уже готов рвануться следом. Я опередил его.

– Миша, действуй! – шепнула мне в левое ухо Верба.

По сути, это было уже совершенно лишнее указание, но как моральная поддержка пришло очень вовремя.

– Не надо, Паша! – крикнул я. – Ты же слышал, что нам сказали.

И я поднял руку, как бы пытаясь задержать его. Но держать никого было не надо, просто в тот же миг закрепленная на браслете, спрятанном у меня в рукаве, исправно сработала ручка-пистолет, и крошечная усыпляющая иголка вонзилась в незащищенную шею автоматчика. Тот даже не охнул. Но упал довольно-таки шумно. Галочка наша обернулась. Ничего не поняла. Вот тут-то у нее нервы и не выдержали: наставив на всех сразу (ну, не знала она, откуда стреляли!) здоровущий длинноствольный пистолет, сотрудница процветающей турфирмы продолжила экскурсию тонким противным голосом: