Точка сингулярности - Скаландис Ант - Страница 94

Здесь в Кхор-Факкане, я чувствовал себя не влюбленным на отдыхе, а боевым офицером на рекогносцировке. Мигающая красная точка не отпускала меня. Она теперь мерещилась повсюду, словно прожгла мою сетчатку и выбрала себе постоянным местом жительства глазное дно. И я, как только глянул на этот сказочный излом береговой линии, на эту гору, со взбегающей по склону дорогой, на этот замок на самой вершине, на коралловые рифы, торчащие из океана – я сразу себе сказал, я поклялся: «Ну, Лев Толстой, вот только избавишься от проклятого лазерного зайчика в глазу и – е.б.ж.! – приедешь сюда еще раз, как белый человек, с женой и лучше даже без Андрюшки!»

Клятвы, данные в такие минуты, никогда не выполняются после.

А порядок действия по программе экскурсии оказался несколько странным. Полагалось вначале идти в ресторан, где количество холодных закусок, горячих блюд и особенно десертов впечатляло даже таких искушенных граждан, как изрядно поездивший по свету Гольдштейн или респектабельное семейство Разгоновых–Малиных. Все это гастрономическое изобилие провоцировало на неуемное обжорство даже без всякой выпивки, но не стоило забывать, что впереди купание в море, подводное плавание, водяные мотоциклы, широкий выбор других спортивных развлечений, а к тому же у некоторых… Ах, как хотелось верить Шактивенанде, мол, грубая сила в точке сингулярности ничего не решает, однако инструкции Тополя всегда ближе к жизни, и верить им было намного легче, а значит, стрельба и мордобой все же не исключались.

А знаете ли вы, например, что профессиональные телохранители перед тем, как заступить на дежурство, минимум полсуток ничего не едят и даже не пьют? В общем, всякой вкуснятины я попробовал так, символически, объясняя это давешней причиной, живот, мол, дурит от непривычной пищи. А Гольдштейн, который сидел с нами за одним столом и ел тоже более чем скромно, не придумал в ответ ничего лучше примитивной фразы:

– Совсем аппетит пропал, наверно, разучился кушать без водки.

И вымученно хохотнул.

Напряжение росло.

После обеда вышли покурить, сели в шезлонги под тентами. Несчетное количество поглощенных пирожных не помешало Андрюшке тут же бултыхнуться в бассейн и барахтаться там с резвостью молодого дельфина. А обнаружив в голубой воде еще двух таких же «китообразных» – мальчика и девочку лет двенадцати, да еще говорящих по-немецки – сынуля вообще пришел в полный восторг. Его не стало, это был лучший вариант для меня. Сумка с телефоном, оружием и аппаратурой лежала тут же, у меня под ногами, но я был вынужден раздеться до трусов, чтобы соответствовать погоде и окружающим. Подошел Паша:

– Как насчет тенниса?

– Сразу после еды? Я – пас. И вообще, теннис – это вот, к Ольге.

И Белка действительно сразу согласилась отправиться с Пашей на корт. В Германии она этим делом увлеклась капитально, и сейчас, конечно, захотелось показать класс новому партнеру и приятному в общении человеку.

– Если вдруг что, – шепнул я ей многозначительно, – немедленно беги сюда ко мне.

– Перестань, – фыркнула она, поняв мои слова как-то по-своему.

И я повторил на всякий случай еще раз:

– Немедленно беги.

Белка задержала на мне взгляд, и теперь уже в глазах ее промелькнуло тревожное понимание. Этого было достаточно.

Я выкурил целую сигарету, наблюдая за Андрюшкой в бассейне и напряженно пытаясь решить, прав ли я, сидя здесь и не пойдя за теннисистами следом. Что-то подсказывало: да, прав. А интуицию – вспомним Шактивенанду и Тополя! – я по определению должен был ставить выше логики.

Пробежал мимо Мыгин:

– Иду за маской и ластами. На тебя взять?

– Спасибо, я сам, попозже. Обед еще не переварился.

– Ну, как знаешь.

Тройка «групповушников» еще раньше умотала на берег за мотоциклами. Только Борзятниковы были тут же, на другом берегу бассейна, они бесстрашно ловили палящие лучи, развалясь на лежаках и не прячась под тенты.

Наконец, появилась Наташка. Вышла из отеля последней, как королева, словно только ее все и ждали. Все не все, а похоже, что я подсознательно ждал именно ее. Очумительной походкой манекенщицы, ставя в линию длинные стройные ноги, она пересекла короткое расстояние от дверей до края бассейна, примерно в двух метрах от меня безупречно точным движением распахнула легкий шелковый халатик и уронила его на мраморные плиты.

– Я присяду? – сказала Наташка и присела, не дожидаясь ответа, точнее улеглась рядом, слегка согнув в коленях ноги и закинув руки за голову.

Я молчал, ожидая продолжения.

– Сигарету дай, – попросила она

– Возьми, – я протянул ей пачку.

– Надоело все хуже горькой редьки, – выдохнула она странную фразу вместе с первой порцией дыма.

– Что именно? – вежливо поинтересовался я.

– Все надоело. Бизнес. Семья, дети, муж. Любовник. Все обрыдло. Мужу я уже сто лет, как не нужна. Ему, кроме его дурацкой науки вообще ни черта не нужно. Детям? Детям нужна, наверно, но…Ты знаешь, мне стыдно в этом признаваться, но они меня раздражают, с каждым годом все больше. Я с ужасом думаю о том, что они ведь мне скоро еще и внуков нарожают… Отдушиной были всегда вот эти поездки. С Игорем так хорошо было! Он вообще-то золотой парень. Представляешь, не я, а он хотел жениться, год назад очень активно предлагал. Но мне это было в лом, страшно казалось пустить всю жизнь под асфальтовый каток какого-то романтического чувства. Какой он мне, к черту, муж? С Игорем очень легко всегда, весело. Знаешь, он однажды как-то по-детски просто и очень точно сформулировал: «Мы с тобой, Натуля, сдружились письками ». Этого было достаточно. И я отказалась идти замуж. Дура! Уже через месяц он мне заявил, что нас вообще-то никакие обязательства не связывают. «Ты о чем? – спросила я. – Не поедешь больше со мной? Даже в Стамбул не поедешь?» «Отчего же, – сказал он. – Поеду. Просто ты живешь на две постели, и я буду жить на две». Но какие там две постели! Мой благоверный – это же пародия на мужика. У него же встает раз в год по обещанию. Я только с Игорем и оттягивалась. Понимаешь?

Я приподнялся на локте и посмотрел на Наташку. Она лежала, прикрыв глаза, но почувствовала мое движение и сверкнула печальным серым пламенем из-под ресниц. Боже! Да этой преуспевающей новой русской действительно плохо! Не врет она!

– Очень хорошо понимаю, – кивнул я. – И что же Игорь?

– А ничего. Он стал жить не на две, а на четыре, на восемь постелей. Писек для дружбы оказалось вокруг видимо-невидимо. Я уже боюсь теперь подцепить от него что-нибудь. Раньше хоть не делал этого в наших совместных поездках, а теперь… ему вообще на меня наплевать. Зажать бабки? Глупо и мелко, тем более, что он и сам уже зарабатывать научился. Но ты мне скажи. Ну, разве не зараза?! Ну, ладно бы наклеил кого-нибудь из местных – с кем не бывает! На экзотику потянуло: черные, желтые, скользкие, пахучие… Ладно. А то ведь залез в койку к этой блядине!

– Ты про Алину?

– Ну конечно! Про кого же еще!.. Я хочу ему отомстить. И думала, что ты мне поможешь. Ты такой сильный и красивый…

– Ох, только избавь меня от комплиментов. Мужикам они ни к чему, неужели до сих пор не усвоила? Я все понял, дурища. Так бы сразу и сказала. А то помажь, говорит, меня кремом… Артистка!

– А разве плохо было? – спросила она с трогательной наивностью начинающей обольстительницы.

– Ну, конечно, хорошо, дурища! (Вот прицепилось ко мне это слово!) Я только одного не понял. А как же Борис? Разве тебе одной мести недостаточно?

– Какой Борис?

– Зданович, разумеется. Вы же трахались в ту ночь, когда Игорь был у Алины.

– Это кто тебе сказал? Сам Борька?

– Ну.

– Так ты его больше слушай. Трепло ужасное. По-моему, кроме своей Алины он в жизни ни одной бабы не трогал. Разве что еще Костика как-нибудь трахнул по пьянке, с женой перепутав. Знаешь как его дедушку звали? Павел Иванович Зданович. А теперь произнеси инициалы и фамилию вместе – П.И.Зданович. Это у них семейное прозвище, переходящее из поколения в поколение. Очень точное прозвище. Папашу плохо знаю, а Борька такой и есть – язык без костей, на любую тему, в любом состоянии – и все девки в Твери его! Только девки об этом не знают.