Точка сингулярности - Скаландис Ант - Страница 62

– Вы должны тщательно проверить, стал ли на самом деле жертвой господин Шульце или кто-то другой с его документами, но уверяю вас, можете считать первую версию основной. Вот мой телефон. Надеюсь, мы еще окажемся полезны друг другу.

И тут передо мной мягко распахнулась водительская дверца штучного джипа «Тойота-Лексус», и Стив предложил садиться на заднее сидение. Рядом уже сидел Шактивенанда, бормотал свои мантры и что-то прихлебывал из высокого стакана в уютной полутьме, которую создавали тонированные стекла. Спрайта, что ли, не допил в «Макдональдсе»?

Я плохо представлял, куда меня везут и еще хуже, о чем в первую очередь спрашивать. Вопросы один другого глупее роились в мозгу, а ощущение несерьезности происходящего, несмотря на уже начавшуюся стрельбу, все усиливалось. Кедр оторвал меня от любимого и вполне достойного занятия литературой, чтобы швырнуть в какую-то дурную суету, где серьезные дяди с очень серьезным оружием в руках одевались в маскарадные костюмы и уверяли друг друга, будто интуиция выше логики, а массовый гипноз, психоз, понос и авитаминоз пострашнее атомной бомбы. В общем, я решил ждать, чего они мне сами соизволят поведать. Но мои зловредные йоги молчали, как белорусские партизаны на допросе у гауляйтера. Анжей теперь играл на маленькой дудочке грустную индийскую мелодию, а великий специалист по трансперсональной психологии не слишком профессионально кружил по городу, выявляя хвост, которого не было. Я эту очевидную вещь понял гораздо быстрее него.

– Значит, так, – разродился наконец, Шактивенанда по-русски, желая, наверно, сделать мне приятное. – Мы сейчас высадим вас возле Хауптбанхоф – через десять минут поезд на Берлин, – и вы спокойненько поедете к себе домой. Больше вам ничто не угрожает.

– Спасибо, конечно, но я так и не понял, что за народец такой домогался меня сегодня утром в поезде, на вокзале, и дальше – до самого Рипербана?

Ответил Стив, по-английски:

– Думаю, там было всякой твари по паре: и наших, и ваших, и всяких нежелательных, как местных, так и залетных. Но это теперь уже неважно. Тем более, что убили в итоге совсем не вас.

– Пардон! – не согласился я. – А дело Шульце, которого не додавили в Москве, зато так удачно приняли за индуса здесь, в Гамбурге? Я должен его расследовать? Или мне предлагается в России еще раз начать все с нуля: ни тебе документов, ни тебе референтов, ни денег, ни офиса, ни информации – ходи пешком, кушай в вокзальном буфете, звони из телефонных будок с помощью проволочки, в общем, коси под бомжа и только пытайся попасть в точку сингулярности!..

– Не кипятитесь, Малин, – сказал Стив, – на самом деле все примерно так и получается. Правда, из сегодняшних московских автоматов вы вряд ли с помощью проволочки позвоните, а в вокзальном буфете едва ли удастся что-нибудь стянуть без денег, но работа, безусловно, предстоит творческая. Начальников в этом деле и без вас хватает. А вот насчет необходимой информации – не беспокойтесь, все будет в порядке. Вы же не завтра летите. Прежний план рухнул, инструкции, которые готовился выдать гуру Шактивенанда, теперь никуда не годятся.

Анжей кивнул, сидя рядом со мною, он снова бормотал какие-то мантры на санскрите. Впрочем, не поручусь, это вполне мог быть любой другой незнакомый мне восточный язык, например, не менее древний пали.

– Ждите звонка, Малин. Договорились? – сказал Стив Чиньо, прощаясь.

А гуру Шактивенанда добавил от себя:

– Думаю, все получилось к лучшему. Пусть Майкл Вербицкий доведет свое расследование до логической точки прежде, чем вы появитесь в поле зрения наших общих врагов.

– Майкл?! – ошарашенно переспросил я. – Откуда вы его знаете? Да еще по студенческой кличке. При чем здесь Вербицкий?

– Всему свое время, – ушел от ответа Анжей. – Поезжайте домой и дописывайте свой роман. Это сейчас важнее.

На том мы и расстались.

Белке я позвонил еще с центрального вокзала в Гамбурге, чтоб не беспокоилась и встречала вкусным ужином. Потом, спохватившись, решил купить что-нибудь Андрюшке. Существует же такое давнее и всеобщее правило – из других городов без гостинцев не возвращаться. И если взрослые еще могут простить нарушение традиции, то дети – никогда. В общем, ввиду цейтнота я завернул в первый же кондитерский магазинчик под крышей вокзала и выбрал симпатичный земной шар в виде копилки, разрисованный Микки Маусами и набитый маленькими шоколадными яичками. У нас в ближайших магазинах я такого не видел – в общем, какой-никакой сувенир. А в дороге от нечего делать я этот сувенир разглядел повнимательнее.

У художника фирмы «Нестле» оказались очень забавные представления о современной геополитике. Глобус с условно нанесенными континентами украшали фигурки популярного мультяшного героя, одетого в различные костюмы – в зависимости от страны пребывания: ковбой в кожаных штанах и с лассо в Северной Америке, мексиканец в сомбреро и пончо – в Южной, королевский гвардеец в высокой шапке на Британских островах, самурай с мечом на Дальнем Востоке, ну и так далее. В качестве отдельного персонажа фигурировал даже мышонок с гитарой на Гавайях, и только самый большой материк планеты очень странным образом делился на Европу и Азию: граница со всей очевидностью проходила по Уральскому хребту, но самая большая в мире страна никак не была здесь обозначена. Слева стоял тирольский охотник в залихватской шляпе с пером, а справа – рукой подать от Австрии до Непала! – Микки был облачен в одежды тибетского ламы. И я тут же вспомнил наш разговор с Кедром в «Горячей точке».

Россия была никому не нужна здесь, в единой Европе, а там в, Америке – тем паче. На рубеже тысячелетий ее просто стерли с глобуса небрежным жестом детского художника. Это было до жути символично. До жути. И в Москву захотелось немедленно, да так захотелось, что костяшки на кулаках побелели и скулы свело от бессильного желания доказывать всем и каждому: «Мы живы! Нас много! Мы великая нация! Не забывайте про нас!»

Ближе к Берлину истерика моя поутихла. Здравый смысл возобладал над ностальгическим патриотизмом-идиотизмом. Но в Москву все равно хотелось, и едва сойдя с электрички в Айхвальде, я связался с Вербой. Не собирался я ждать звонков ото всех этих шизоидов, включая Кедра. В конце концов, имея в качестве любовницы первое лицо службы ИКС, я имел право на приватную информацию в нарушение всех правил?

– Хай, Мишка! Ты застал меня в постели. Чего звонишь в такое время?

Я лихорадочно пытался сообразить, какое такое сейчас время в Колорадо, если это вообще Колорадо, а не Майами. Но больше зацепило меня другое: голос у Вербы был не сонный. Отчего и родился мой следующий вопрос:

– С кем я застал тебя в постели?

– С любимой собакой.

– Ну, милая, ты уже на собак перешла!

– Да ты что, она же девочка!

– Тем более! – я стал хохотать. – Собака, да еще девочка – это уже какое-то извращение в квадрате – зоолесбофилия, во! Не ожидал от тебя…

– Ладно. Хватит, – переход был резким. – Чего ты звонишь? Рассказывай.

Я рассказал. Верба загрустила. Долго мямлила что-то, выбирая главное из потока информации последних дней. Наконец резюмировала:

– Займись, пожалуй, Хансом Шульце, пока торчишь в Берлине. Немцы страшные буквоеды и через Интернет не пускают нас в закрытые файлы. Но если ты подъедешь непосредственно в архив, а я позвоню их шефу, все будет в порядке. Понимаешь, этот тип был правой рукою Грейва. Человек не может долго без правой руки. Теперь, когда ему отрубили эту руку, понадобится замена, и такой человек как Грейв очень быстро обзаведется новым и достаточно совершенным протезом. Мы должны вычислить его очередного первого помощника, и ты нам в этом поможешь, Ясень. Вот собственно и все, займись прямо завтра. Я буду держать тебя в курсе. А сейчас, извини, но правда, очень спать хочется.

– Дрыхни, пушистый комочек! А я еще не ужинал, пока!

Бандиты и гэбульники всех мастей любят повторять крылатую фразу: «Нет человека – нет проблемы». У нас же, как правило, получается наоборот. Ну, жил такой человек Ханс Йорген Шульце, и не было у нас с ним никаких проблем. А вот убили – и сразу у всей службы сплошная головная боль, лично у меня – особенно сильная. Ни поспать, ни поесть спокойно, без телефона и пистолета в сортир не сходишь. Чехарда началась несусветная.