Охота на эльфа - Скаландис Ант - Страница 69

Прежде, чем Циркач уехал, я все-таки спросил его еще раз:

– Кто он, этот Игорь, который здесь живет?

– Так я, правда, не знаю, – улыбнулся Борис с безмятежностью младенца.

– Но адрес-то кто тебе дал? И кто дал телефон Васи, у которого мы забирали ключи?

– Адрес дал Виктор, я же тебе рассказывал вчера про него.

– Да, – вспомнил я. – И этот же Виктор посоветовал тебе устроиться на работу в «Сферу»?

– Нет, телефон «Сферы» мне дала Маринка.

– А Виктор и Маринка знают друг друга? – продолжал доискиваться я.

– Да. А что? Виктор был одно время женат на Маринке.

– Это очень плохо, – резюмировал я.

– И что, мне теперь никуда не ехать?

– Да нет, – сказал я, подумав. – Наоборот, лучше поезжай. И джип твой нам пригодится, и вообще, если накроют, хоть не все сразу пропадем. Возьми с собой Пиндрика и звоните нам почаще. Ты-то знаешь, какой тут номер.

Циркач сказал. Я еще помнил те цифры, что мне диктовали в трубку, и вздрогнул: все они совпадали. Эх, братцы! Не очень это хорошо, когда по одному номеру спрашивают и Игоря и Толю. Вряд ли это были отец и сын. И двое братьев – тоже вряд ли. Скорее наш Игорь в известных местах представлялся как Толя. А это уже очень серьезный Игорь…

– Или просто бабник, – улыбнулся Циркач на мой аргумент, и был по-своему прав.

Что ж, дай Бог, если так. Но все равно из-за этих звонков выспаться опять было не судьба. Значит, самое время выпить крепкого кофе и готовиться к любым неожиданностям. С любой стороны. В любую минуту… Ёксель-моксель!

И все-таки сначала раздался звонок. По телефону. И голос с сильным кавказским акцентом сообщил:

– Это гаварит Ахман. У тэлефона Балшаков?

– Так точно, товарищ Ахман!

И что это за игривое настроение на меня нашло? А главное, я еще не сразу вспомнил, кто такой Ахман, и наверно, подобным способом пытался ускорить процесс восстановления в памяти: слово за слово, время потянуть, все как-нибудь само собою и выяснится. И выяснилось быстро. Ведь следующая реплика была такой:

– Балшаков, ты зачэм убил моих лудей?

Интересно, случайно брякнул или прикалывается, цитируя «Белое солнце пустыни»? А вроде таким серьезным выглядел, когда рядом с Эльфом шел. Теперь-то уж я хорошо вспомнил, кого из них звали Ахманом. Хромой. Седоватый старикан из гостиницы «Вязники».

Я только не знал, что ему ответить. И Ахман повторил, доверительно перейдя в обращении на кличку и старательно поумерив акцент:

– Ты зачем убил моих людей, Крошка?

Какие уж тут шутки, голос более чем серьезный, мрачный, почти трагический. И ответ на вопрос нужен серьезный. «Белое солнце» в такой ситуации вспоминать без толку.

– Только затем, чтобы они не убили моих, Ахман.

– Будет разбор, Крошка.

– Не будет, – возразил я жестко.

– Ты борзый, – сказал Ахман почти ласково. – Но разбор будет. Хоть вы и без понятий. Ты наверно думаешь, что разбор – это перестрелка. Нет, я просто хочу поговорить с тобой. Я видел твоих ребят в деле, и совершенно не имею желания ссориться с вами, тем более убирать вас. Зачем, друг мой? Я хочу па-га-ва-рить.

Акцент его снова сделался заметнее, будто он теперь специально подчеркивал свою нерусскость. А я подумал: «И где это он видел нас в деле? Из-за кустов, что ли, наблюдал. Или нас там снимали, на даче Павленко? Все может быть… Но на черта мне душеспасительные беседы с вором? На откровенный криминал мы еще ни разу не работали и не будем. Приедут с разборкой прямо сюда – ничего, отстреляемся как-нибудь. Девятая рота выстояла, и мы сдюжим».

– Боюсь, что нам не о чем разговаривать, Ахман, – сказал я спокойнее прежнего.

– Ты борзый, – повторил он еще раз.

А потом произнес очень странную фразу:

– Но смертный приговор уже вынесен, поэтому нам есть, о чем поговорить. Смертный приговор – это серьезно, Крошка.

Я лихорадочно соображал, о чем это он, кому смертный приговор, но видно, Ахман специально нагнетал обстановку – хитрый старикан! И мне пришлось спросить чуть дрогнувшим от растерянности голосом:

– Кому смертный приговор?

– Пока – нэ тебе! – этакая тонкая шуточка в духе Иосифа Виссарионовича.

А потом сразу другой тон – суровый, жесткий, предельно серьезный:

– Они объявили смертный приговор товарищу Апо, Абдулле Аджалану. И я знаю, кто в этом виноват.

Очень хотелось сказать: «Только не я!» Но хватило ума сдержаться.

Вот, черт! Как же я забыл! На дискете Кулакова была эта информация: Ахманалиев по национальности курд, правда, насчет его причастности к экстремистским организациям у нас в ЧГУ ничего наверняка известно не было.

И второй моей ошибкой стало то, что новости я слушал накануне невнимательно – не могли же о таком событии по ящику не сказать!

– Мы-то здесь причем? – сформулировал я помягче.

– А вот встретимся – и я все объясню, – решил заинтриговать меня Ахман.

– Вы член партии? – решил уточнить я.

– Да, – сказал он.

Понятно, что речь шла не о партии Зюганова, а о КРП – Курдской рабочей партии. И мне стало кисло. Иметь дело с фанатиками пока еще не приходилось. Если конечно, не считать чеченских непримиримых. Но там шла война, там мы сами становились фанатиками. Однако, похоже было, что и здесь намечается довольно серьезная заваруха.

Павленко и Мышкин сражались за рынки сбыта, круша танками бетонные стены «скромных дачных участков», а у Ахмана цель была повыше, покрасивее – независимость Курдистана, и за эту независимость он вел войну не на жизнь, а на смерть по всему миру. Я помнил, как лихо его смертники ввалились в окошко к Аристарху Николаевичу. И еще я помнил, как они жгли себя, облив бензином перед зданием Госдумы в Охотном ряду. Это весь мир видел. Фанатизм, в сущности – страшная сила. Упрямое сопротивление тут не поможет, тут скорее хитрость нужна…

Я замолчал надолго. И Ахман, наконец, не выдержал, сам заговорил вновь:

– Общаться будем нэ в Москве. За тобой сейчас заедут, Крошка. Они нэ будут стрелять. Нэ будут забирать у тебя оружие. И ты можешь поехать нэ один. А я буду ждать тебя, мой друг.

«Нашел себе друга!» – подумал я. Но, конечно, я понимал, что это просто манера у него такая. Акцент кавказский, а вместо традиционного «дорогой» несколько архаичное «мой друг». Трудно сказать, что именно стало для меня решающим, но я внезапно и окончательно решил: надо соглашаться.