Охота на эльфа - Скаландис Ант - Страница 58

Короче, он так и не простил туркам своей кровной обиды на курдов.

И точно так же, по логике абсурда – Дима Линевич однажды осознал это с предельной ясностью – он не смог простить новой России своей обиды на коммунистов, лишивших его многих нормальных радостей в детстве и юности. И он не любил свою Родину, ни тогда, когда жил в Союзе, ни теперь, когда покинул страну. Он так и не узнал на личном опыте, что такое ностальгия. Зато очень хорошо понимал уже сегодня нео-диссидентов типа Эдуарда Лимонова или Александра Зиновьева. Кровно обиженные властью, отторгнутые ею, разуверившиеся во всем, они утратили способность любить и как затравленные бродячие собаки кусали любую протянутую к ним руку – на всякий случай. Линевич не был ни писателем, ни политиком, и это спасало его от крайней озлобленности, но он очень, очень хорошо понимал, как можно одинаково сильно ненавидеть Ленина, Брежнева и Ельцина. И даже Клинтона с ними заодно.

Для человека без Родины это нормально.

– Может быть, я моральный урод, – бравировал он иной раз перед женщинами, – но я никогда не тоскую по той стране, из которой уехал.

– Так ведь тоскуют не по той стране, из которой уезжают, а по той, в которой родились и выросли.

– Я родился на Занзибаре, – беззастенчиво врал Дмитрий. – Рос в Китае, Мексике и Турции, но окончательно возмужал в Кувейте. По какой же части света мне тосковать?

– Вы несчастный человек! – ахали женщины.

– Или наоборот – счастливый, – возражал Дмитрий. – Я настоящий гражданин Земного шара.

В подобных разговорах он всякий раз придумывал себе новую родину и новые страны детства, только Турцию вспоминал неизменно – и всегда с ненавистью, сквозь зубы.

А Россию не называл никогда.

После тех, давних уже разборок он был весьма скоро отправлен в Стамбул и приведен в посольство какой-то арабской страны, где оказался в полной безопасности, а все деньги попали к надежному партнеру Жилина – Саятулле, тот даже успел созвониться с Костиком за три часа до ареста последнего, и Линевич был уполномочен вести все дела Константина вплоть до выхода старшего товарища из тюрьмы. Дима, расчувствовавшись, обещал вытащить Жилу на свободу задолго до срока, а впаять тому предполагали по максимуму – пятнадцать лет. Но когда разговор закончился, арабский партнер Саятулла улыбнулся иезуитски и сказал Дмитрию Линевичу на хорошем английском языке:

– Не стоит вызволять из тюрьмы этого человека. Пусть каждый сидит столько, сколько заслужил. Неужели вы, Дмитрий, не сумеете работать вместо него?

Дима понял, что сумеет.

И сумел.

В Стамбуле Линевич провел всего три дня. А уже на четвертый был далеко от Турции – в городе Дубае на берегу Персидского или, как его называли местные, Арабского залива. Это был тот еще город – рыбацкий поселок, пара заводов, огромный грязный порт и сплошная стройка посреди пустыни. Но за ним было будущее, так говорили знающие люди. Потому что здесь неподалеку нашли нефть, много нефти. И среди безжизненных песков образовался гигантский оазис – целая новая страна – Объединенные Арабские Эмираты. Уж года два прошло, как они себя провозгласили независимым государством на месте бывшего английского Договорного Омана.

Дима вдруг вспомнил, как в универе, попутно с фарцой увлекался марками и очень ценил роскошные серии неизвестных, загадочных стран, печатавших всю эту красоту. На советских картах новые государства еще не успели тогда обозначить, а звучали названия романтично: Аль-Фуджайра, Умм-аль-Кайвайн, Абу-Даби… Теперь все это было здесь, рядом, он жил и работал среди арабов, осваивавших свой Клондайк.

Четыре миллиона, вложенные в правильный банк, за какие-нибудь три года превратились в шестьдесят, и Дмитрий понял, что больше не хочет жить в мусульманском мире. Он безумно устал от их пуританства и сухого закона, от дикой жары летом и от гортанной арабской речи, хотя уже владел этим языком в совершенстве. Двадцатишестилетнему миллионеру, полностью легализовавшему свой капитал (на саму легализацию ушло миллионов десять, не больше) захотелось в Европу. Он вдруг обнаружил, что не видел ничего на свете, что уже четвертый год пашет без отпуска, как папа Карло. Что не успеет он оглянуться, как состариться, утратит все желания, так и не испытав в жизни самых элементарных радостей. Но, может быть, наибольшие деньги и зарабатываются в тех странах, где их тратить не на что? Может, таков закон жизни?

Однако в семьдесят седьмом он все-таки начал потихонечку перебираться на север. Наводил мосты, создавал филиалы своей фирмы в разных городах Западной Германии. Хотя именно к этому моменту жизнь стала налаживаться и в Дубае, но Дмитрий был уже сыт по горло всей этой тропической экзотикой с темными рожами и белыми чалмами. Уж порывать – так решительно!

Россия дала ему фантастическую халяву. Но он теперь уже точно знал, что не собирается возвращать долги. Ни стране, ни конкретным людям. В стране партийно-бандитский режим, и за бесплатные школы и больницы, за все совковые блага давно заплачено кровью невинно расстрелянных. Возвращать долги такой родине – это все равно что благодарить нацистских бонз, сбежавших в Латинскую Америку, за высокий уровень жизни в предвоенной Германии. А если перейти к конкретным людям, так все еще проще. Костик Жилин был вором. Все свои миллионы он украл у других. Так кто же может запретить вору Линевичу забрать все у вора Жилина? Вот он и забрал. В народе о таком говорят: вор у вора дубинку украл. А на зоне называют крысятничеством. Но какая зона, помилуйте! Все это было страшно давно. Вора Линевича больше не существует. И в Эмиратах не знают советского воровского закона. Это точно такая же истина, как то, что ни один араб не говорит на фене. Ты отдал мне свои деньги – спасибо, Костик, они послужили доброму делу. Теперь попробуй вернуть их себе, попаши так, как я пахал в этих проклятых пустынях среди июньского самума, когда горячий песок залепляет глаза, нос и рот. А уж потом мы с тобой разберемся…

Эмираты дали Линевичу старт в большой бизнес. По-настоящему большой, но он и эту страну решил кинуть. Так было удобнее. Он тщательно подготовил себе документы на имя Дитмара Линдеманна, зарегистрировал под это новое имя десяток фирм в Германии и других странах центральной Европы, после чего в одну далеко не прекрасную для арабов ночь покинул Дубай со спецрейсом, увозя на борту сто пятьдесят миллионов наличных долларов, формально принадлежащих ему, Линевичу, или теперь уже Линдеманну, но вывоз этой валюты не был согласован, ни с партнерами из других банков, ни с руководством страны. Зачем? Главное – личный бизнес.