Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Ненормальная планета (сборник) - Скаландис Ант - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

– Привет, Паоло. Вы что, пробовали играть в баскетбол с шестом?

– Бросьте, Вайнек, вы же понимаете, что рано или поздно я бы все равно прыгнул. Искушение было слишком велико для спортсмена.

– Вы не спортсмен, Дженетти. Вы – аферист. Вы – сумасшедший! Другие наживаются на убийствах. А вы решили делать деньги на самоубийстве? Вы – наемный самоубийца. Вот вы кто.

– Да. Но поймите, Вайнек, все спортсмены – это наемные самоубийцы. Дженетти не умер. Просто остался на всю жизнь инвалидом. Разумеется, сделался знаменит и даже сумел погреть руки на этом. А кроме того, Вайнек отдал ему назад пресловутый циммеровский миллион. Вот такая веселенькая история. А ведь неплохо он сказал – наемные самоубийцы?

Я согласился с Панкратычем. Сказано было здорово. Но не совсем точно. Ведь не только ради звонкой монеты спортсмены теряют здоровье и рискуют жизнью. Тот же Дженетти, хоть и искал всегда кусок пожирнее, а свой последний трюк сделал не за деньги, а теряя деньги. Наверно, это был просто азарт. Азарт спортсмена и азарт новичка, которому непременно должно повезти.

– Внимание, медуза! – раздался голос Клюквина.

Было у нас такое развлечение – расстреливать камнями медуз. Мы их ненавидели. В медузах было все, с чем мы не привыкли мириться: успокоенность и равнодушие, инертность и мягкотелость, показная красивость и подлая манера нападать исподтишка. Я, Машка и Панкратыч любили соревноваться в точности попадания, а Клюквин был у нас всегда только судьей и зрителем, потому что, как он сказал, у него с детства с этим делом неважно, и позориться он не хочет.

Я поднял руку и первым бросил свой окатыш. Рядом с медузой взметнулся фонтанчик. Не так-то просто было попасть. Мало хорошей координации и стопроцентного зрения – как и во всяком деле, здесь требовалось мастерство. Панкратыч прицелился и промазал. Метнула свой камешек Машка. Потом мы попытали счастья еще и еще раз. Вокруг медузы бушевал настоящий шторм. И тогда Клюквин взял самый большой камень, какой сумел найти, и с силой швырнул его в цель. Медуза всхлипнула, и ее студенистые клочья брызнули во все стороны.

– Браво! – похвалила Машка.

– Ас, – с ироничным уважением произнес я.

– Ты чего, – спросил Панкратыч, – тренировался что ли втихаря по ночам?

– И не думал даже, – сказал Клюква. – Просто новичкам везет.

Смертельный случай

Ничего не знаю прекраснее весеннего леса. Бежишь по еще влажной от недавно сошедшего снега земле, воздух – дурманящий, вкусный, полный запахов цветения и свежести; первая зелень вокруг до того яркая, словно ее кто выкрасил флюоресцентной краской, а под ногами мягко, как поролон, пружинит ковер из прошлогодней листвы, и примятая молодая травка распрямляется позади тебя.

Рядом пыхтит Клюквин, и не то, чтобы он устал больше других (разве можно вообще устать, когда бежишь по майской березовой роще и с наслаждением вдыхаешь лесные ароматы?), а просто такая уж у него привычка, такая манера дышать. Машка бежит впереди всех длинными мягкими скачками и с таким изяществом, какое трудно ожидать от крупной фигуры толкательницы ядра. Кроссовки у нее как всегда новехонькие, в яркости соперничающие с молодой зеленью и притом потрясающего дизайна, до которого только и могла додуматься какая-то экзотическая фирма на Тайване, откуда эти супертапки через три таможни приволок Машке ее Славик. Панкратыч же где-то сбоку петляет по кустам, словно заяц. Потом мы выбегаем на просеку и оказываемся все рядом.

– На Кавказе уже купальный сезон открылся, – мечтательно произносит Машка.

В прошлом году она была на сборах в Леселидзе. Это теперь мы все встретились в Подмосковье.

– Подумаешь, – фыркает Клюквин, – на Кавказе. Для меня, например, купальный сезон начинается, как снег сойдет.

– Это не то, – возражает Машка. – Прыгнуть с разбега в ледяную водицу и сразу обратно – так я тоже могу. А в море, там хорошо распластаться на поверхности и балдеть.

– Балдеть можно и в проруби, – сурово замечает Панкратыч.

– А, кстати, Панкратыч, вот ты как врач, – ловит его на слове Машка, – как ты относишься к моржизму?

– А как к нему можно относиться? Разумеется отрицательно. Моржизм – один из видов рекордизма, а все, что годится для книги рекордов Гиннеса, для здоровья уже не подходит. А мы ведь с вами, ребятки, за здоровье? – с улыбкой спрашивает Панкратыч.

– Конечно, за «здоровье! – поддерживаю я. В такой прекрасный день!

Но упрямый спорщик Клюквин не унимается:

– Ну, знаешь, по-моему, от моржевания никто еще не умирал.

– Еще как умирали, – Панкратыч невозмутим. – Дураков-то хватает: лезут в прорубь кто сдуру, кто спьяну. А те, кто по системе готовился, постепенно – они и умирают не сразу, медленно.

– Да, ладно, – не верит Клюква, – это тебе небось твой доктор Вайнек наплел.

– При чем тут доктор Вайнек? Это в газетах пишут.

Машка же при упоминании Вайнека сразу оживляется:

– Слушай, Панкратыч, ты нам все рассказывал, скольких спортсменов Вайнек своими экспериментами перекалечил, а потом отравился, потому что совесть замучила, верно? А вот скажи, не было ли в его практике смертельного случая?

– Был, – отвечает Панкратыч коротко и сплевывает на дорогу с таким видом, словно больше и не намерен ничего говорить, но мы ждем.

– Был такой случай. Правда, Вайнек не любил о нем вспоминать, только иногда, под этим делом, – Панкратыч щелкает себя по горлу, – начинал, говорят, бормотать о загубленной им душе и нечистой совести. Но, по большому счету, ведь не Вайнек же, конечно, убил Золтана Дмитряну.

– Кого? – вздрагиваю я. – Дмитряну? Того самого «неуязвимого» рапириста? Первый клинок Европы?

Разумеется, я, фехтовальщик, не мог не знать Золтана Дмитряну. Этот уникальный спортсмен выступал всего лишь сезон, но за это время не проиграл ни одного боя. А потом внезапно трагически погиб. «Советский спорт» сообщил об этом как-то невнятно.

– Да, Толик, – говорит Панкратыч, – я знал, что ты помнишь Золтана. Он был яркой звездой. А готовил его именно Вайнек.

– Готовил, готовил, – подает голос Клюквин, – а потом взял и проткнул рапирой по пьяной лавочке.

– Да иди ты! – сердится Панкратыч. – Хочешь слушать – слушай.

– Ну, ладно, ладно. Молчу.

– Так вот, ребятки, Золтан Дмитряну, собственно говоря, не был рапиристом. Профессиональным фехтовальщиком, я имею ввиду. Нет, конечно, тренеры его кое-чему учили, но все это задолго до его триумфального шествия по Европе, чуть ли не в детстве. А вообще он занимался многими видами. Довольно долго – спринтом. И больше всего – футболом. На футболе-то его Вайнек и заметил.

– Погоди, – интересуется Машка, – а в какой стране все это было?

– Во Франции. Толик не даст соврать, Золтан и выступал за французов, но сам был то ли румын венгерского происхождения, то ли венгр родом из Румынии. Суть не в том. Футболистом он был весьма средним. Но владел одним коронным приемом, за который, наверно, и держали его в командах. Он умел грудью останавливать мяч, посланный сколь угодно сильно и с какого угодно расстояния. Тренеры всегда ставили его в стенку, и, если мяч попадал в Золтана, о добивании уже не могло быть и речи, команда перехватывала инициативу с абсолютной неожиданностью для соперников. Как это удавалось Золтану, он и сам не знал. Когда журналисты допытывались, только пожимал плечами, мол, как все, так и я: грудь резко назад – и мяч под ногами. Но Вайнек сразу понял, что Дмитряну не такой, как все.

Доктор Вайнек как раз тогда разделался с анизотропным бегом (помните, я вам рассказывал про Овчарникова) и продолжил изучение возможностей человеческого тела. Теперь наряду с гибкостью и быстротой движений его интересовала еще и быстрота реакции. Он раскопал какой-то очередной невероятный препарат, сокращающий время передачи нервного импульса чуть ли не в десять раз. И все ждал, на ком бы его испытать.

Дмитряну ему сразу глянулся. Он подошел тогда к спортсмену в раздевалке, предъявил свои профессорские документы и начал без предисловий: