Меч Тристана - Скаландис Ант - Страница 86

Уходил он быстро, но почему-то не смог уйти далеко. Споткнулся, словно о невидимую ступеньку, и упал ничком в красные кленовые листья. Изольда сразу подбежала к нему, наклонилась, и только тут Тристан заметил, что из затылка Сигурда торчит длинная стрела с характерным корнуолльским оперением.

Не может быть! Они как будто все оглохли. Стрелы не летают так беззвучно!

Тристан оглянулся.

Из кустов, виновато пожимая плечами, вышел Перинис с большим луком в руках. А Изольда уже бежала обратно с непонятным выражением на лице. Рот ее был приоткрыт: то ли от страха, то ли от удивления, то ли от радости.

– Извините, миледи, я вашего польского языка не понимаю, – мямлил могучий слуга. – Но мне показалось, вы желали смерти тому человеку, а он решил уйти от вас. Я был не прав, миледи?

«Во дурак! – подумал Тристан не без восторга. – Какая теперь разница – прав, не прав, – когда уже убил человека?»

А из-за спины вдруг послышались торжественно-вялые аплодисменты: четыре или пять размеренных хлопков. Все сразу вспомнили про Мырддина, повернулись кто где стоял и посмотрели на него.

«И когда герцог Жилен сделал вид, что пьет смертоносное зелье, – с напыщенной выразительностью процитировал волшебник, – а в действительности бросил наземь глиняный флакон и попытался спасаться бегством от бывших своих друзей, ставших теперь врагами, юный римлянин по имени Пенис, засевший в эту пору в кустах, натянул тугую тетиву своего лука и пустил стрелу точно в цель – в стриженый затылок герцога…»

– Что, действительно есть такая легенда? – удивилась Изольда.

– Теперь – есть, – улыбнулся Мырддин.

– У вас осталось десять минут, – объяснил Мырддин, – и только для разговора. Никаких нежностей, слишком много свидетелей. А говорить можете на «польском». Все понятно?

– Абсолютно, ваша честь! – рапортовал Тристан.

– Вот и прекрасно. Сюда едет сам король Марк, – забеспокоился старик почему-то. – Так что, Тристан, буквально десять минут, и ты исчезаешь. А я прямо сейчас ухожу. Пока, ребята, до скорой встречи!

– Погодите, Мырддин! – Тристан окликнул его. – А Зига вернется в двадцатый век?

– Вы считаете, стоит его туда возвращать?

– Упаси Господь! – выдохнула Изольда.

– Вот и я так же думаю, – согласился добрый волшебник.

Тристан прижал Изольду к себе крепко-крепко и поймал ее губы, едва они остались вдвоем. Это было очень приятно – после такой-то разлуки! Но Изольда не отвечала ему, как прежде. Она просто позволила обнять себя, разрешила поцеловать в губы, покорно приоткрыв их навстречу пылкому языку Тристана.

– Ты разлюбила меня! – выдохнул он ошарашенно.

– Это ты разлюбил меня, – возразила Изольда, нехотя высвобождаясь. – Ну действительно: тело точно такое же, как мое, теперь есть у тебя в Арморике. А душа… По-моему, душа моя уже отлетела куда-то на остров Авалон. Я безумно устала от всего, Ваня. Безумно устала.

Тристан снова обнял ее, прикоснулся губами к шее, начал нежно поглаживать по спине.

– Не надо, Ваня, не приставай, – попросила она жалобно. – У нас сегодня все равно ничего не получится.

– Потому что Мырддин сказал про десять минут? Да плевал я и на него, и на Марка, который едет сюда, и на все твои древние тексты!

– Да нет, Ваня, просто у меня настроение какое-то ужасное. Понимаешь? Я дура. Ну скажи мне, что я дура…

Изольда повторяла слово в слово то, что говорила ему много лет назад там, на море, между Ирландией и Корнуоллом, когда они выпили вместе Волшебного Напитка. Этот напиток, этот умопомрачительный скотч и победил тогда ужасное настроение Изольды. А теперь скотча не было. Мырддин, мерзавец, не оставил, а ведь мог, наверное. Скотина.

– Маша, – взмолился он, – но я не могу без тебя!

– Можешь, – цинично возразила она. – Два года мог и еще сможешь. Зачем ты врешь?

– Маша, все эти два года были сплошной ошибкой. Мне правда очень плохо без тебя. Да, у меня были женщины, но это такая ерунда! Это до такой степени не имеет никакого отношения к тебе, к нашей любви, как же ты не понимаешь?.. А Изольда Белорукая… Я действительно ни разу даже не прикоснулся к ней.

– Ну и дурак. Пожалел бы девочку.

Этим она добила его. Тристан открывал рот, как выброшенная на берег рыба, и наконец с трудом выговорил одно лишь слово:

– Маша!..

– Ну что? Что «Маша»? Канючишь тут, как последний придурок, двух слов в простоте сказать не можешь!

– Господи, Маша, откуда столько злости? За что, скажи, за что ты так обиделась на меня?

– Я не обиделась. – Она уже закусила удила. – Мне обижаться некогда. Я же тут трахаюсь со всеми подряд, живу в свое удовольствие…

– Маша, перестань, я же ни на минуту не верил тому, что о тебе говорят.

– А какая разница: верил – не верил, – откликнулась она неживым голосом. – Я же действительно трахаюсь тут почем зря. Вот с этим покойничком забавно было; с Мартой – замечательно, а главное, регулярно; с Бригиттой, разумеется, потом еще…

– Стоп! – перебил ее Тристан. – Сейчас ты начнешь врать. Не хочу.

А она действительно собиралась присочинить еще полдесятка любовников и любовниц, и теперь, когда он поймал ее за руку, как девчонку, таскающую у матери помаду, ей стало действительно обидно.

– Слушай, иди отсюда! А? – Губы ее дрожали, в глазах уже блестели слезы. – Уматывай в свою Арморику, трахайся там хоть с королевой Франции, только от меня отстань. Иди отсюда! Ты слышишь, или я сейчас позову Периниса.

Периниса звать не пришлось. Он как раз подошел сам.

– Леди. Сэр. Вынужден прервать ваш разговор. Кортеж короля Артура в минуте отсюда. Прощайте, сэр Тристан.

И благородный рыцарь, ломая ветки, как дремучий медведь, быстро скрылся в густом ольшанике.

Слезы Изольды оказались очень кстати для той легенды, которую она излагала мужу. Якобы, когда Мырддин уже скрылся в лесу, на нее внезапно набросился выскочивший из кустов господин весьма знатной наружности с явным намерением похитить и обесчестить. И она так испугалась, так испугалась… Спасибо верному Перинису – стрела его настигла обидчика вовремя. И Марк посмотрел на доблестного слугу таким многозначительным взглядом, что Перинис почувствовал: быть ему в самое ближайшее время оруженосцем одного из вассалов короля. А дальше… Кто знает, ведь он молод, силен! Сверкающие перспективы открывались перед совсем еще недавно нищим итальянцем.

А когда королевский кортеж возвращался лесной дорогой в замок, из кустов колючего терновника вдруг послышалась дивная птичья трель. И все невольно остановились. Это было чудо, ведь по осени птицы не поют так звонко и радостно. Остановилось все шествие: фурьеры и конюшие, повара и кравчие, капелланы и псари, сокольничьи и доезжачие, наконец, придворные дамы и их пажи, рыцари и бароны – все заслушались дивной песней.

А Изольда, конечно, поняла, чей голос раздается из терновника, и даже знаменитый роман Маккалоу вспомнила. И улыбнулась выдумке Тристана. Впервые после их размолвки улыбнулась. И заметила на дороге брошенную явно не случайно ветвь орешника, символически обвитую побегом козьей жимолости. И зазвучали в памяти замечательные строки Марии Французской:

– Поднимите этот орешник с дороги, – попросила Изольда слуг, – и дайте мне.

Она не ошиблась. У основания ветка была обстругана с четырех сторон и имела квадратное сечение. Такие штуки у древних ирландцев назывались «бастун», их использовали вместо пергамента для передачи информации. Тристан и послание свое написал огамом – древним ирландским алфавитом, этакими зарубками типа шумерской клинописи. А смысл послания был предельно прост – многократно повторенное «Я люблю тебя!».