Катализ - Скаландис Ант - Страница 37

Впоследствии оказалось, что все эти нюансы ощущений сугубо индивидуальны и представляют интерес разве что для психологов. На деле же происходило полное переписывание информации с индивида на оранжит и с оранжита на гештальт, и дело это было секундное.

Вернувшись с кухни, Ленка потребовала от нас отчет о проделанной работе, но мы за болтовней успели только запихать в воронку питания белье, снятое с постели, да вчерашний мусор, разбросанный по комнате.

– Хорошо, – строго сказала Ленка, – ну а какие появились идеи?

Идей, признаться, не появилось никаких, но я решил сымпровизировать:

– Пожалуйста. В конструкции сибра выявлен ряд недостатков.

Во-первых, он неуклюж, когда вырастает. Кстати, пора бы его уменьшить, занял полкомнаты, – и я нажал на кнопку «РОСТ-».

Во-вторых, неплохо бы сделать гештальт видимым. В-третьих, сибр должен хранить информацию об оригинале сколь угодно долгое время.

В-четвертых, кнопки «ПИТАНИЕ» и «СТОП» совершенно лишние.

В-пятых…

– Постой, гениальный ты мой, – прервала меня Ленка. – Как ты собираешься все это делать?

– Очень просто, – окончательно обнаглев, объявил я. – А ну-ка, сибр, убери эту кнопку к чертям собачьим. Пусть отключение будет автоматическим по окончании каждого процесса, а остановка роста пусть производится соответствующей кнопкой «РОСТ».

И нарочито дурашливым жестом я прикоснулся к кнопке «СТОП».

Я полагал, что за эти дни мы разучились удивляться. Но я удивился, когда на несколько мгновений возникла странная иллюзия, будто сибр – продолжение моей руки, я словно почувствовал биение пульса внутри него. А потом удивились мы все, потому что кнопка «СТОП» начала сжиматься, превратилась в точку и исчезла. Потом, когда ошарашенность прошла, мы сообразили, что надо проделать эксперимент, и убедились: сибр понял меня абсолютно правильно. Он теперь отключался автоматически. Тогда Ленка попросила, чтобы гештальт стал видимым, положив ладонь сверху гивера. Ничего не вышло.

– Все понятно, – сказал я бодро, – видимый гештальт – это бред.

Что там может быть видимым? Оптические лучи должны отражаться от чего-то, а в гештальте нет веществ.

– А я так не думаю, – сказала Алена. – Попробуй ты, Виктор.

– Зачем?

Вопрос прозвучал, но был уже лишним. Я понял, зачем. Я только не хотел, чтоб это было так.

Но это было именно так. Сибр – да нет, не сибр, а Апельсин! – слушался меня во всем. А мог он, похоже, очень многое. Даже слишком многое. И слушался меня. Одного меня. Только меня.

Строго говоря, оставался еще Альтер, но почему-то я уже знал, что Альтер здесь ни при чем. Не стал бы Апельсин штамповать волшебников массовым тиражом – волшебников делают поштучно.

Но почему именно меня?!

Вот когда я по-настоящему испугался.

А потом пришла боль. Жуткая головная боль. Непредставимая, сводящая с ума, жгучая, всепроникающая. Пришла как расплата за магические способности. Впрочем, тогда я не поверил, что расплата действительно таково. Но уж слишком это было подряд: пропавшая кнопка, ставший видимым гештальт (невероятное, совершенно настоящее яблоко, а рука сквозь него проходила, как через воздух) и – боль, от которой, казалось, я вот-вот потеряю сознание.

«Ничего не дается даром», – философствовал я, но в то же время говорил себе: «От ненормального образа жизни и нервного перенапряжения у кого хочешь голова разболится». Почему-то я не подумал, что если бы все было так просто, Альтер тоже мучился бы страшной мигренью.

И лишь когда уже в третий раз я взялся за переделку сибра, и ужасная боль бешеным пылающим шаром снова ворвалась в мою голову, я понял с опустошающей ясностью, что это не как расплата, что это и есть расплата, непонятно кому нужная, скорее всего просто не нужная никому, неизбежная, неумолимая, просто закон природы.

И только одно утешало: боль была недолгой, даже субъективно недолгой, а ребята вообще сказали, что меня скрутило всего лишь на минуту. Они удивились, с чего бы это, они посочувствовали, они предложили лекарство, но они не могли влезть в мою шкуру, и потому никогда они не могли понять до конца, как мне было трудно и страшно подходить к сибру и просить его стать другим.

А в тот прекрасный день в нашем доме царила радостная неразбериха, мы хватались за все, мечтали обо всем, стремились решать разом все проблемы и ждали чудес еще и еще. Что могла значить на этом фоне какая-то головная боль? Мы жили в сказке. Сказка продолжалась, и мы знали, что за болью последует чудесное исцеление, за смертельной опасностью – волшебное спасение, а за любыми трудностями и неудачами – счастливый финал. Мы без конца ждали чудес, и чудеса не кончались.

Монстры

Вернулся из гастронома Альтер, купивший сметаны – одну коробку, творога – сто граммов, колбасы – сто граммов, сыра – пятьдесят(!) граммов, батон за шестнадцать, четвертушку черного, крохотную шоколадку и бутылку шампанского.

– А шампанского в «мерзавчиках» не было? – спросил я.

– Не было. И коньяк в обоих магазинах дагестанский – смысла не было брать.

– Слушайте, – возмутилась Ленка, – мы тут работаем, а он по магазинам армянский коньяк ищет!

– Что вы тут делаете? – не понял Альтер.

– Ты давай размножай свои продукты, – распорядился я, – а то съем все, и побежишь снова. А работа у нас такая: совершенствуем сибр.

И я рассказал Альтеру о нашем последнем открытии.

Потом, когда продуктов стало уже больше, чем надо (заслушавшись, Альтер явно перестарался), а сибр под руками Альтера решительно отказался принимать форму куба и заменить кнопочное управление на сенсорное, мы сели к столу, и вновь на какое-то время беззаботное веселье сменилось настороженностью, тревогой и сосредоточенностью.

Ребята посматривали на меня растерянно, угрюмо и не находили, что сказать. Молчание нарушила Ленка:

– Нож ничерта не режет. Объявляю конкурс: как поточить нож с помощью сибра?

– Элементарно, – сказал Альтер, – подвести лезвие к воронке питания.

– Ну нет, – сказала Ленка. – Только не это. Отгрызет пальцы не заметишь как. Кстати, волшебник, запиши себе в план: воронка питания должна работать только в том случае, если из нее ничего не торчит. Техника безопасности. Понимаешь? Попроси сибр сделать какую-нибудь крышку или там фотоэлементы по краю выложить.

– Правильно говоришь, – согласился я. – Однако вернемся к ножу.

Поточить его можно не только в воронке, но и в экспо-камере.

– Ага, – сказала теперь уже Алена, – и опять полный гивер кровавых обрубков. Руку-то надо будет внутри держать, а с первого раза – это уж точно – ничего не получится. Ну вас в баню, людоеды!

«Идея», – подумал я.

– Идея, – сказал Альтер. – Без всякой крови.

– Сделать новый нож? – догадалась Ленка.

– Да, сказал я, – причем, из сибрового сплава.

Альтер встал из-за стола и приступил к делу. Он вкладывал в экспо-камеру куски сибра, а я выгребал из гивера всю эту груду металлолома, выбирал что лучше и снова протягивал ему. Наконец, удалось сделать достаточно тонкую полоску. Слишком тонкую.

Настолько тонкую, что обматывая ее изолентой для удобства эксплуатации, я порезался.

Я порезался и не почувствовал боли. В общем это было нормально.

Когда порез очень тонкий, например, от бритвенного лезвия, боль приходит не сразу. Ненормально было другое. Когда я слизывал с пальца выступившие капельки крови, я едва почувствовал языком повреждение кожи, а когда отнял палец от губ, вообще не увидел никакого следа. И, еще плохо сознавая, что делаю, я вновь, но теперь уже глубже резанул себе кожу на ладони. И с облегчением ощутил боль и увидел кровь. Но облегчение было кратковременным, потому что боль прошла, а под собравшейся в ладони лужицей не оказалось даже шрама.