Запретная дверь - Синицын Олег Геннадьевич - Страница 20

9

Изменение электроэнцефалограммы было внезапным и сокрушительным. Динамики запищали, призывая к активным действиям, но медсестра с юным ординатором приросли к креслам, не веря глазам.

– Боже мой, что это? – с ужасом произнесла Ольга. – Что это?

– Наверное, датчики вышли из строя, – пролепетала Багаева.

– Буди его.

– Что?

– Буди Андрея!

Альбина выскочила из технической комнаты и рванула на себя дверь в комнату пациента. Попытка оказалась неудачной. На секунду она растерялась, но бегущая следом Савинская, оттеснив девушку, распахнула дверь:

– Андрей!

– Доктор Ильин!

Савинская стала трясти его за плечо. Голова в резиновой шапочке с электродами безвольно моталась по подушке. Он не просыпался. Стоящая с другой стороны кровати Альбина Багаева побледнела.

– Это я уговорила его, – обреченно прошептала она.

– Андрей!

Ольга несколько раз тяжело ударила Ильина по щеке ладонью. На белой коже осталось красное пятно. Сон не отпускал. Впервые за много лет опытная медсестра растерялась. В голове крутилось, что напрасно она согласилась на ночные эксперименты, хотя что в них было недозволенного? Нужно было лишь снять параметры сна. Кто мог предположить, что мозг исследуемого будет вытворять такое!

– Что с ним? – спрашивала Багаева, едва не плача.

Савинская не ответила, проверив пульс на сонной артерии. Пульс был. Тогда она надавила ногтем на фалангу указательного пальца. Приподняла веки, заглянув сначала в левый зрачок, затем в правый. Повернула голову Андрея в одну и в другую сторону. Рефлексы присутствовали. Даже зрачки двигались, словно он продолжал видеть сновидения. Но тогда что за белиберду показывает ЭЭГ?

– Давайте вызовем врача из приемного! – в отчаянии предложила Альбина.

– Лучше беги в операторную и посмотри, будут ли изменения сейчас.

– А как же...

– Беги, говорю!

Багаева исчезла. Савинская заглянула в лицо спящего:

– Что за игры ты с нами играешь Андрей Ильин? Вот только очнись, я тебе устрою...

Направив ему в глаза настольную лампу, медсестра пощелкала выключателем, затем пощелкала пальцами над его ухом, несколько раз громко позвала, потыкала булавкой запястья. Багаева, следившая за показаниями датчиков, ответила по внутренней связи, что на электроэнцефалограмме без изменений. Внешние раздражители до Андрея не доходили. Его мозг погрузился в такой глубокий сон, что вряд ли кто-то в этом мире был способен вытащить его оттуда.

– В приемном ведь не смогут помочь, – виновато сказала Альбина, когда вернулась к кровати.

– Там не боги работают. – Савинская в отчаянии потрясла Андрея за плечо. – Ну давай же, очнись! Где ты, Андрей?

10

В себя он пришел на равнине, поросшей буйными травами. Электричка, которая его привезла, стояла позади, а прямо перед Андреем в небо поднималась статуя, расставившая руки в теплом приветствии. Он некоторое время разглядывал ее, затем достал из кармана рисунок. Конечно, тот листок он положил в пиджак, а сейчас на нем был врачебный халат, но Андрей не ощутил разницы. Во сне отсутствовали практически все воспоминания о реальности. Он просто подумал, что когда-то рисовал эту статую, и рисунок тут же обнаружился в халате.

По сравнению с оригиналом рисунок выглядел столь же примитивным, как наскальные изображения пещерных людей. Но теперь Андрей неожиданно понял, где видел эту статую. Ее изображение попадалось ему в одной из книг. Он даже точно знал, в какой именно, потому что она есть у него дома. Самое главное – вспомнить об этом позже. Тогда он поймет, что с ним происходит...

Что-то заставило его опустить глаза.

Среди зарослей тимофеевки торчала одинокая фиалка. Маленькая, жалкая... Он протянул к ней руку, сам не зная зачем. И едва пальцы коснулись лепестков, как мир поглотила яростная вспышка...

11

Его окутывал туман, в котором не было ни плоти, ни воспоминаний, ни мыслей, ни самого Андрея. Абсолютная пустота. Невидимый ветер стал ее развеивать, открывая комнату. Под потолком лампочка, висящая на проводе. В стенах трещины, дыры на месте отвалившейся штукатурки. Знакомый интерьер. Здесь ему досталось кулоном по голове.

Эта крошечная ассоциация потянула за собой воспоминания, отдававшие обидой и унижением. Впрочем, что теперь об этом думать? Все растворилось в унылом занятии, в которое он был погружен с головой.

В его детской руке находился кусочек фланели (лак на ногтях неаккуратно соскоблен). Он макает фланель в большую желтую банку, в которой... да, растительное масло. На этикетке красное сердечко и название из трех букв на незнакомом языке. На другую руку надета взрослая лакированная туфля. Он сидит на полу и смазывает туфлю маслом, затем откладывает фланель и уже кусочком бархата усердно трет каждый миллиметр кожи. Когда появляется блеск, он трет еще усерднее, потому что туфли должны иметь не просто блеск, а неземной блеск.

Андрей попытался повернуть голову, чтобы заглянуть в окно, но не смог. Это не в его власти. Перед глазами лишь половые доски, банка масла и туфля. Чуть позже он увидел вторую туфлю, стоящую за банкой. Рядом еще одни туфли, темно-синие. И еще малиновые. И черные замшевые сапоги в засохших пятнах грязи, с ними придется повозиться дольше туфель.

Тощая детская грудь, обтянутая бежевой тканью сарафана, поднялась и опала, испустив грустный вздох. К унынию добавилась безысходность. Руки отложили туфлю, взгляд осторожно повернулся к распахнутой двери. За ней находился полутемный коридор. В коридоре никого. Хорошо.

Пальцы вытащили из пола кусок половицы. В маленькой нище под ней, словно в маленькой могилке, лежала старая, потрепанная кукла с длинными темными волосами, в светлом платьице и красных туфельках. Такое впечатление, что ее нашли на свалке, но потом отмыли, причесали, заштопали платье.

Пальцы, лак на которых, пожалуй, скребли бритвой (на фалангах остались порезы), достали куклу. Это дешевая игрушка, но она почему-то ему дороже всего на свете. Руки перевернули куклу, расстегнули платье на спине. Под тканью обнаружилась плотная бумага. Сложенная вдвое фотография. Пальцы вытаскивают, разворачивают...

На измятом черно-белом снимке запечатлена молодая женщина с мягким лицом и невыразимо добрыми глазами. Нет, не она накладывала в тарелку бобы, избивала цепочкой и соскребала лак с ногтей. Кто угодно, но только не она. При взгляде на эту женщину Андрей чувствовал не обиду, а безутешную печаль.

На половые доски упала капля. Еще одна угодила на фотографию. Девочка торопливо стерла ее локтем, смахнула слезы и поцеловала изображение женщины прямо в эти добрые глаза. Убрала фотографию назад, под платье куклы. Застегнула пуговицы и еще раз поцеловала уже куклу.

Это мать девочки.

Теперь Андрей не сомневался. С ней что-то случилось, что-то непоправимое, и теперь она бесконечно далека от своей дочери. А та попала к стерве с полным гардеробом щегольских туфель, но без капли жалости в душе.

Тоненькие ноги куклы опустились в туфли, для нее похожие на великанские. Она стояла в них словно в двух сдвинутых вместе лодках, без страха взирая на необъятное пространство, открывающееся перед ней... Андрей испытал щемящую грусть. Ему захотелось отправиться в большое путешествие, как можно дальше от этого унылого дома. Ему нестерпимо захотелось шагать куда-то, открывать новые города, разглядывать большие дома, может быть, отыскать великое чудо...

Лампочка под потолком вдруг потухла, и комнату окутал сумрак. Андрей ощутил испуг девочки. Она хотела вернуть куклу в тайник, но не успела – в коридоре возникла владелица туфель (теперь ясно, что не мать, Андрей условно назвал ее «мачехой»). Увидев мачеху, девочка занервничала, заметалась. Кукла нашла временное прибежище под сарафаном.

Вместо того чтобы войти в комнату, мачеха осталась в коридоре, и вскоре рядом с ней появился высокий мужчина, одетый в комбинезон. За их спинами мир скрывался в туманной дымке. В опущенной руке мужчина сжимал какой-то инструмент, кажется кусачки. Мачеха ссорилась с ним.