Скалолазка и мертвая вода - Синицын Олег Геннадьевич - Страница 41

Сначала поймай меня!

Не разбирая дороги, влетела в кусты. Они скрывали бурелом, и я здорово припечаталась лбом к поваленному стволу.

Ох!..

Так и села. Но рассиживаться некогда.

Поднялась.

Если так и дальше пойдет, то не Бейкер разделается со мной, а сама угроблюсь.

Пошатываясь, нырнула под ствол. Двигалась куда осторожнее. Незаметно приблизилась к скале, которая уходила вверх неприступной – даже для меня – стеной.

Углубиться в лес не успела. Впереди мелькнула фигура помощника Бейкера. Он возвращался мне навстречу. Так и не поймал Глюки!

Я испытала непонятную гордость за Барсика. Вот только… Куда мне-то деваться? Сзади Бейкер с мачете, впереди мускулистый латинос с автоматом… Наброситься на него? Нет, с этим драться еще хуже, чем с Бейкером. Не научилась я пока пули переваривать без вреда для здоровья.

Я очутилась в западне. Базальтовая скала, рассекавшая лес слева от меня, как назло была без единой трещинки – не заберешься. Справа темнела чащоба, в которой быстро не скрыться. Помощнику Бейкера останется искромсать ее вместе со мной очередями из своей стреляющей железяки.

Выхода нет?

Выход есть всегда!

Я с разбегу запрыгнула на ствол, стоявший на моем пути. Быстро-быстро полезла вверх. Когда расстроенный мулат поравнялся с деревом, я находилась уже метрах в шести над его головой.

Остановился он как раз подо мной, перекинул автомат и достал сигареты. Сунул одну в рот и все никак не мог прикурить.

Где же Бейкер? Я пыталась увидеть, что творится возле озера, но стволы деревьев и их листва ограничивали обзор.

А вот и он нарисовался. Фигуру скрывало дерево, но из-за ствола появилась опущенная рука с мачете.

Он стоял. Чего-то ждал. Чего?

– Скалолазка! – последовал его крик. – Выходи из леса!

Помощник Бейкера оставил попытки зажечь сигарету, бросил зажигалку под дерево и отправился обратно в лес. Очевидно, искать Глюки. Не выполнил приказ и не горит желанием встречаться с шефом.

– Выходи, крошка! Иначе вместо тебя пострадает невинный человек.

Бейкер вдруг показался в просвете между деревьями. Я с ужасом увидела, что он держит за волосы Верочку, которая стоит на коленях. Где он поймал ее? Матушки! Я-то думала, что она в безопасности!

– Выходи, крошка! – в третий раз пригласил Бейкер. Рука, сжимавшая тесак, поднялась над Вериной головой. Нет! Стой!

Хотелось закричать, но горло перехватило. Он не сделает этого. Не обидит постороннего человека!

– Я буду считать до десяти, – объявил Бейкер. – На счет десять отрублю ее умную, начитанную голову!

Вера покорно сидела рядом с ним, уставившись на камни. Зачем Бейкер угрожает ей? Она же ни в чем не виновата. У нее дома остался маленький сын, которого она воспитывает одна! Она…

– Один! – громко произнес Бейкер, и я поняла, что проиграла.

– Стой! – прорвало меня. – Стой-стой-стой!!!

Американец замер.

– Ты где там?

– На дереве! Сейчас спущусь! Отпустите Веру!

– Двигай сюда!

– Уже спускаюсь, уже…

Вообще-то спускаться немного сложнее, чем карабкаться вверх. Я на секунду замешкалась и, опасаясь разозлить американца, снова напомнила о капитуляции:

– Спускаюсь я, Бейкер!

– Поторопись, мне некогда… Куда пропал этот недоумок?

Я нащупала ступней нижнюю ветку. Встала на нее.

Слова, произнесенные дальше Бейкером, заставили обмереть.

– Не отвлекайся, Скалолазка. Какую конечность отрубить тебе в первую очередь?

Я испытала шок. В груди похолодело. Сердце застыло – такое впечатление, что оно больше не запустится.

У Бейкера опять съехала крыша. Канал в его голове переключился. Но американец вспомнил не события во французском особняке, не эпизод на Крите, а совсем свежий момент. Десятиминутной давности. Когда он собирался обезглавить меня своим страшным тесаком.

Тогда я успела отпрыгнуть. А теперь?..

Теперь на моем месте находилась Верочка! Бейкер держал ее за волосы и думал, что это я.

– Я ЗДЕ-Е-Е-ЕСЬ! – закричала во всю глотку.

Рука с мачете резко опустилась…

Мне было около семи лет, когда это случилось. И мир маленькой девочки Алены Баль разом перевернулся, оставив в прошлом солнечное детство. Я не помню имени – отчества воспитательницы в детском саду, не помню гонок на трехколесных велосипедах, о которых рассказывала подруга… Все-таки одни события вытесняются из головы другими. И если у Евгении Симоновой, ныне Абрамян, осталось воспоминание, как мы содрали локти и коленки, съехав на шоссе с крутой горки, то во мне сохранился лишь образ бабушки. На ней был льняной передник с красными славянскими узорами – уточками и ростками. Она посадила меня на кровать, присела рядом, сложив руки на коленях, и долго молчала. Собиралась что-то сказать, но вместо этого неотступно смотрела на пришпиленный к стене рисунок, который я подарила маме на 8 Марта. Корзинка, полная грибов с красными шляпками. Подосиновики.

Все началось с отъезда отца. Хотя у нас сохранилось несколько фотографий, я совершенно его не помню. Маму – да. А вот отца – нет… Я знала только, что он уехал очень далеко. Бабушка сказала: «Туда, где солнце светит круглые сутки». Именно так.

Прошло несколько дней, а может, недель. Посреди ночи меня разбудила мама.

– Я еду к папе, – сказала она. – Я хочу попрощаться с тобой…

Такой она мне и запомнилась. Овал лица в полумраке, мягкие волосы, запах цветочных духов и какая-то неземная теплота, исходившая от нее. Мамочка моя…

Она поцеловала меня на прощанье и произнесла фразу, которую я вспоминала каждый день на протяжении десяти следующих лет.

– Будь умницей, дочка…

Будь умницей… Будь умницей…

Не знаю, сколько времени прошло после этого. Бабушка говорила, что пара недель. Мне показалось – целый год. Я нашла на улице безногую, но совершенно новую куклу. Прибежала домой, чтобы поделиться радостью с бабушкой и дедушкой. Застала их на диване перед включенным телевизором. Они уставились в экран, а лица у них были такие белые, будто их подменили масками чужих, незнакомых людей. На ковре валялись телефонный аппарат и трубка, соединенные витым проводом.

Я ворвалась с радостным воплем, на секунду остановилась, глядя на экран…

Дед вскочил с дивана. Спешно и грубо затолкал меня в спальню. Так я и не увидела ничего. Моя радость тут же испарилась. Я рыдала у запертой двери. Рыдала несколько часов.

А потом в спальню вошла бабушка в льняном переднике с красными узорами…

– Мне нужно сказать тебе, Аленушка, – произнесла она, разглядывая рисунок корзинки, набитой здоровенными подосиновиками. – Мама с папой не вернутся…

Не помню, как я слезла с дерева. Вероятно, свалилась в конце. Не помню, как продиралась сквозь кусты, как упругие ветви хлестали по лицу. Не видела ничего. Перед глазами сияло опускающееся лезвие, а затем последовал чавкающий удар.

Вылетела на берег и остановилась.

Подобный ужас я испытала лишь однажды в своей жизни. Когда бабушка в льняном переднике с уточками сообщила, что моих родителей больше нет. Они погибли там, где солнце светит круглые сутки. Месяц назад они были рядом, я говорила с ними, и вдруг в один миг их не стало.

Вера лежала на камнях – одинокая, брошенная. Лежала ровно, словно кто-то заботливо уложил ее на колючую гальку, выпрямил руки, расправил платье… Голова отсутствовала. Она покоилась рядом. Глаза закрыты и лицо умиротворенное.

Я тихо заплакала. Без сил опустилась на камни, потом все-таки встала и медленно поплелась к Верочке.

Я больше всего боялась, что закончится именно так. Кошмарный ужас с самого начала служил фоном развивавшейся истории. Давил, угнетал. Теперь он царил на сцене полностью и безраздельно. Его повелителем был бессмысленно жестокий американец с покореженным черепом и окровавленным мачете. А жертвой стала моя лучшая подруга. Вера уже никогда не поднимется, не посмеется вместе со мной над ляпом в переводе, не поцелует сына.