Под звуки музыки - Синицын Олег Геннадьевич - Страница 3

Доктор осторожно вздохнул:

– Надеюсь, томография даст ответ.

Томография показала совершенно чистый, свободный от опухолей и инородных предметов мозг. Сидя в кабинете психиатра через неделю, Глеб с напряжением ожидал заключения. Закусив нижнюю губу, молодой врач внимательно рассматривал срезы мозга на снимке. В стаканчике на столе теперь разместились сразу несколько отточенных карандашей.

– У вас великолепная, светлая голова, – сказал он, наконец. – Развитые лобные доли, хорошее сосуды…

– Моя музыка в голове сделалась громче, – сообщил Глеб.

– Могу предложить лечь в специальную клинику в Екатеринбурге, доктора всесторонне исследуют ваш феномен.

– Я не хочу ложиться в клинику.

– Вы сможете и дальше так жить?

Глеб промолчал. Сможет ли он и дальше жить с этой музыкой? Почему бы нет, если теперь знал, что не болен. Он чувствовал себя так, словно на нем расстегнули смирительную рубашку и позволили вдохнуть полной грудью.

Только вот музыка приближалась… Что будет, когда она начнет громыхать в ушах? Глеб не знал. Он твердо знал лишь одно – в клинике не пролежит даже неделю.

– Если считаете, что справитесь – живите так, – произнес напоследок молодой врач. Психиатр, уж если на то пошло. – Если же произойдет ухудшение, если вы поймете, что больше не в состоянии слушать это – приходите.

Так Глеб снова остался один на один со своей проблемой. С новой силой он взялся за картины, снова появился в торговом ряду вместе с Ефимычем. Освобожденный от гнетущих мыслей о шизофрении, он ощущал прилив сил и вдохновения. Музыка периодически раздавалась в ушах, но Глеб привык к ней, словно к плееру, в который заправлена единственная кассета.

И вроде бы все шло замечательно… то есть нет, не замечательно, а по-старому. Потому что Глебу по-прежнему хотелось вырваться из пут унылого быта, но он не знал и даже не представлял, как это сделать. Он жил или старался жить… Вот только музыка с каждым днем становилась все громче и продолжительнее.

Он много думал об этой музыке, думал о ее назначении. Но ни одна из этих мыслей не объясняла ее функцию. Зачем она звучит и почему ее слышит только Глеб, а не, допустим, Ефимыч?

И почему она становится громче? Словно ее источник приближается?

В один холодный февральский вечер после того, как Королев воткнул в розетку допотопный электронагреватель, комнаты скоропостижно погрузились во тьму. Меняя пробки на щитке лестничной площадки Глеб познакомился с человеком, назвавшим себя "коренным жителем" дома. "Коренными жителями" их блочной пятиэтажки являлись безденежные старухи и отчаянные пропойцы. Мешки под глазами нового знакомого прямо указывали на последний тип. Но речь смутила Глеба.

– Если позволите, то хотел бы заметить, что проводка в доме уже при строительстве не соответствовала стандартам.

– У меня был неисправный тэн, – коротко заметил Глеб. – Всего лишь перегорели пробки.

– Все равно… Могли расплавиться провода, могло произойти самое неприятное… А ведь знаете, этот дом построен на месте старинного особняка, который потом переделали в коммуналку. И однажды ночью она сгорела… Да-да! Был страшный пожар, здание выгорело дотла. Никто так до конца и не понял, почему это случилось. Все произошло настолько быстро… Но я думаю, это все из-за неисправной электропроводки! – И он заговорщицки добавил. – Точно вам говорю, как интеллигентный человек интеллигентному человеку!

Глеб покачал головой и выкрутил перегоревшую пробку.

– Право, очень неловко и даже стыдно отрывать вас от важной работы, – произнес абориген. – Но не могли бы вы помочь мне в приобретении одного редкого лекарства, на которое мне не хватает двадцати рублей? Я был бы вам очень признателен и вернул бы деньги завтра же…

Глеб что-то нашел в кошельке, но не дождался "коренного жителя" ни завтра, ни послезавтра… вообще больше не видел. Однако информация о большом пожаре, уничтожившем прежнее здание, где находился их дом, странно запала в душу.

Еще через неделю музыка заполонила его, не позволяя работать. Записи на стене превратились в длинные столбцы, и если раньше самый долгий отрезок составлял полторы минуты, то сейчас многие доходили до часа.

Да, проклятая музыка бренчала в голове, становясь все громче и агрессивнее. От нее было невозможно скрыться. Она словно неумолимый божий перст доставала повсюду и сильно нервировала, иногда нагнетая желание плотно закрыть на кухне форточки и включить газ…

Возвращаться к психиатру Глеб не собирался. Он представлял, что его ждет. Психбольница. Ненасытные доктора, пытающиеся воткнуть в него электроды и запихнуть зонд в пищевод или прямую кишку. И не беда, если испытуемый не выдержит экспериментов. Главное – наука и ее достижения!

Глеб должен разобраться сам.

В читальном зале городской библиотеки было жутко холодно, изо рта даже вырывалось облачко пара. Оконные стекла наглухо затянули инеевые узоры. Веснушчатая девушка-библиотекарь грела ладони о стакан с чаем, на плечи был накинут шерстяной платок.

– Извините, у нас не топят, – сказала она. – Я не поняла. Вам нужна история музыки?

– Не совсем. Мне нужно исследование сущности музыки, ее происхождения.

Она отхлебнула из дымящейся чашки, поставила ее на стол и скрылась за стеллажами. Через некоторое время вынесла стопку книг.

– Я подобрала литературу по основам музыки и об археологических находках древнейших инструментов. Некоторые экземпляры датированы началом двадцатого века, поэтому будьте аккуратны.

Глеб устроился в самом углу холодного пустого зала. Словно пытался скрыться от кого-то. Он взял первую книгу и с головой погрузился в статью о древних музыкальных инструментах, источниках звучания и первых нотах. Аккомпанируя тексту, его музыка, ставшая такой родной и неотъемлемой, грянула в ушах. Она стала еще громче, почти невыносима. Словно ее источник приближался.

– Да-да, про тебя, зараза, читаю, – сказал Глеб.

К концу громоздкой тяжелой статьи Королев окончательно задубел от холода. Одолев за час лишь четырнадцать страниц, он понял, что если с такой основательностью подходить к каждому листу, то до конца книги доберется лишь к лету.

Он пролистал "Историю музыки" до конца, но книга ничего не дала, кроме расшифровки термина. Музыка – это искусство муз. Другую книгу он сразу отложил в сторону. Автор с патологической убежденностью доказывал, что творцом музыки является сам Бог. "Все прекрасные произведения написаны людьми лишь движимыми Духом Святым, вдохновленные Богом!"

"А что, – подумал он, – если музыка не является бестолковой фантазией моего мозга? Что, если это музыка духов из загробного мира"?

Мысль была занимательной, но Глеб подумал, что духам уже пора что-нибудь сказать, а не бестолково бренчать на инструментах.

Перелопатив всю кипу книг, уставший, окоченевший, вымотавшийся вконец, он уже собрался домой – к рису на ужин и тревожному сну – когда в сборнике "Малоизвестные археологические открытия" наткнулся на статью. "Исследования пещер Помье Доминиканской республики".

Глеб с интересом наклонился к тексту.

Автор рассказывал, что при исследовании пещер индейцев таинос экспедицией Роберта Рейфилда были найдены свидетельства культовых обрядов в честь бога Матхи. Объектом поклонения являлось яйцо, из которого якобы родился бог. На месте проведения обрядов так же обнаружили примитивное сооружение, напоминающее музыкальный орган. К нему прилагалась таблица, в которой некоторым сочетаниям клавиш соответствовали иероглифы, обозначающие действие. "Например, – писал профессор, – гамме до-ре-ми соответствовало значение "идти", "двигаться", нотам ми-ре – "идти обратно", "возвращаться". На мой взгляд, этот странный поющий язык, состоящий из одних глаголов, являлся таким же средством обращения к богу, как чтение молитв".

Рядом с текстом профессор Рейфилд приводил таблицу с расшифровками коротких мелодий. А под ней располагалась фотография наскального рисунка, обнаруженного в пещерах Помье.