Битва за смерть - Синицын Олег Геннадьевич - Страница 30

Глава 11

Калинин проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза и с радостью увидел, как в просеке между хвойными кронами виднеется голубое небо, подсвеченное занимающимся рассветом.

«Как хорошо, что закончился тот ужасный вечер!» – подумал он. События вчерашнего дня казались нереальными. Словно деревня Потерянная с чудными узорами и маковыми булочками, исчезнувший солдат, загадочный след, найденный Ермолаевым, и рассказ пленного привиделись ему во сне.

– А был ли пленный-то? – спросил Калинин одеревеневшими со сна губами.

– Был, товарищ лейтенант! – ответил Зайнулов, который и разбудил его.

– Какое прекрасное утро, – произнес Алексей, с наивной улыбкой глядя на небо.

– Однако пора выдвигаться, – напомнил политрук. – Если принимать во внимание рассказ пленного, то фашисты тоже спешат занять высоту Черноскальная. Нет никакой гарантии, что они послали туда лишь один отряд.

– Да-да, – кивнул Алексей, поднимаясь. – Надо строить роту.

– Старшина! – прокричал Зайнулов, увидев вдалеке Семена Владимировича, возвращавшегося из леса. – Поднимайте людей. Позавтракаем на ходу!

Неприятный холодок пробежал по спине лейтенанта при виде старшины.

– Ну-ка! – воскликнул Семен Владимирович, обращаясь к еще не открывшим глаза красноармейцам. – Хватит спать, как артиллерийские лошади! Па-адъем!

Пока солдаты строились, Алексей, желая еще раз убедиться, что события вчерашнего дня ему не приснились, достал из кобуры пистолет «ТТ». Он вытянул обойму и выщелкнул из нее три патрона.

Последним появился исполосованный насечками патрон, изготовленный бородатым оружейником Федором Рогачевым.

Прогоревшие поленья к утру покрылись инеем. За ночь костер потух, и вода в чайнике превратилась в лед. Поэтому Смерклый умывался чем пришлось. Набрав полные ладони и сдерживая крик, он растирал лицо горстями колючего снега. Эта утренняя процедура придавала бодрости.

– Привет, Смерклый!

Фрол повернулся и увидел возле себя высокого горбоносого солдата, с которым познакомился вчера. На нем по-прежнему не было шапки, воротник распахнут, а глаза покрыты сеткой красных прожилок, безумный взгляд уставился на крестьянина.

– Ты что, так и спал без ушанки? – удивленно спросил Смерклый.

– Я вообще не спал, – ответил солдат.

– Умом двинулся?

Солдат рассмеялся. Смех получился каркающим, почти хриплым. Фролу показалось, что за ночь горбоносый успел подхватить ангину.

– Разве безумен я, который похож на сумасшедшего? – спросил он. – Нет, безумцы они! Он обвел вокруг себя взглядом. – Безумцы они, – повторил Вирский, – хотя и пытаются казаться нормальными. Неужели нормальный человек завел бы роту в этот лес?

– Лес взаправду странный, – согласился крестьянин. – Но ведь они выполняют приказ.

– Какой, к черту, приказ! Они хотят положить здесь солдат!

Фрол внезапно заметил нечто необычное. На запястье правой руки солдата из-под рукава шинели выглядывало небольшое черное пятнышко размером с половину монеты. Оно не походило на родинку или язву.

– Ерунду-то не говори! – произнес Фрол.

– Да? – зверски сверкнув глазами, спросил Вирский, приблизившись к крестьянину вплотную. – Они уже начали осуществлять свой план.

– Какой план? – недоверчиво спросил Смерклый.

Утро успело порадовать солнечными лучами и ясным небом. После хорошего сна Фролу совсем не хотелось общаться с сумасшедшими.

– Вспомни, что сделал с тобой рядовой Приходько…

Все переживания прошедшего вечера внезапно накатились на крестьянина. Яркое солнечное утро померкло. Перед ним, как наяву, предстала картина, как он ползет по березе к зацепленному на верхушке вещмешку, а солдаты вокруг потешаются над ним… Издеваются.

Ему вдруг стало горько. Вирский прав: все вокруг ожесточились. А организовал издевательство мерзкий хохол, заделавшийся холуем у политрука и молодого лейтенанта.

Кулаки Смерклого сжались, его затрясло.

– Поэтому не я сумасшедший, – тихо сказал Вирский, – а они!

– Это Приходько! – хмурясь, произнес Смерклый.

– Ш-ш-ш! – Вирский прижал палец к губам.

– Я должен отомстить ему! – не мог остановиться Фрол. – Я хочу навсегда стереть эту ухмылочку с его лица! Я хочу, чтобы он плакал!

– Ш-ш-ш! – повторил Вирский.

– Рота – строиться! – раздался хриплый окрик старшины.

Вирский, пятясь, стал отходить от Смерклого.

– Нужно было выдать красноармейцам лыжи! – сказал он.

Рота выступила. Разведчики вновь ушли вперед. «Теперь им будет туго, – подумал Калинин. – Немцы дальше не ходили, и дорога не протоптана. Разведчикам придется брести по колено в сугробах, впрочем, это еще не самое худшее».

Калинин и Зайнулов шли первыми. Алексей старался держаться подальше от старшины, но тот не приближался, двигаясь где-то в хвосте и разговаривая с командиром второго взвода Калугиным.

За офицерами, идущими во главе, следовал Ермолаев с первым взводом. Пленный Штолль в выданных ему старых валенках, удивляясь непривычной обуви, шлепал в середине колонны. Старшина всё-таки настоял на том, чтобы приставить к нему часовых. Поэтому двое солдат с ружьями на изготовку постоянно находились рядом.

Рота проходила мимо тех мест, где в снегу виднелись брошенные немецкие вещи и оружие. Солдаты молча разглядывали то, что осталось от нацистского подразделения. При свете дня происшедшие события представлялись иными, чем вчера, – отдаленными и совершенно не относящимися к бойцам Красной Армии, идущим сейчас по лесной просеке. Они потеряли мистический ореол, и теперь казалось, что солдаты шли по местам старых боев, когда трупы захоронены, а пурга не один раз успела пройтись по перепаханной взрывами земле.

Калинин оглядывал окрестности дороги, но опять не нашел столба с табличкой, о котором рассказывал Штолль. Наверняка немцу померещилось.

– Хорошая погода, – сказал Зайнулов, глядя на небо. – Градусов восемь мороза.

– Михаил Ахметович, – обратился к политруку Алексей. – Чем закончилась ваша история, которую вы рассказывали вчера?

Зайнулов грустно усмехнулся.

– Все знают, чем она закончилась, – ответил он.

– Извините, но я не могу понять, при чем тут ваша дочь, которая погибла еще до революции?

Зайнулов некоторое время молчал, затем уточнил:

– Я остановился на том, как мы оторвались от немецких мотоколясок?

– Да. Ваш путь лежал на Москву. – Политрук кивнул:

– Водитель мчал машину с огромной скоростью. Скоро мы оказались на юго-западе Москвы, где-то на Хамовнической возле военного госпиталя… Сейчас уже не помню его названия. Санитары быстро унесли генерала в операционную, а я остался сидеть возле окна в коридоре, который был заставлен койками с ранеными.

Как сейчас, помню сильный запах йода. Раненых было очень много. Это красноречивее любых слов говорило о нашем тяжелом положении на фронтах под Москвой. А еще я чувствовал гнетущую вину перед своими солдатами, которые остались на полустанке Оболенское и которых я был вынужден спешно покинуть, спасая свою жизнь и жизнь генерала. Получилось так, что я их бросил. Именно это в дальнейшем ставили мне в вину, но я пытался доказать, что в тех обстоятельствах не мог поступить иначе.

Я попытался уговорить водителя отвезти меня обратно, но тот не хотел ни в какую, упирая на то, что машина принадлежит Генеральному штабу. Кроме того, ему не терпелось узнать результат операции. Впрочем, мне тоже. Именно поэтому я сидел возле окна в коридоре и ждал, когда капитан Соболев, которого пустили в операционную, сообщит новости.

Окно выходило на небольшой дворик, со всех сторон окруженный домами. Дома были старые с редкими окнами, стекла заклеены полосками бумаги крест-накрест. На стенах во многих местах обвалилась штукатурка, обнажив темно-красную кирпичную кладку. Посреди дворика среди пожухлой травы стояли качели. Неподалеку лежал детский мячик.