Золушка из глубинки, или Хозяйка большого города - Шилова Юлия Витальевна - Страница 19

– На хлеб не зарабатываю и не буду, – категорично ответил он.

– Почему?

– Потому что мне только один хлеб не нужен. Пусть на него другие зарабатывают, те, кто привык впроголодь сидеть. У меня в этой жизни другое предназначение.

– И какое же?

– Я учусь на четвертом курсе одного очень престижного института, а когда я его окончу, то сразу получу высокооплачиваемую работу, так что смогу не только покупать хлеб, но и намазать на него черную икру и запивать все это только что выжатым гранатовым соком.

– Здорово, – грустно сказала я и посмотрела в окно.

– Что здорово?

– Здорово иметь таких родителей: машина, институт, место хлебное, черная икра…

– Но при этом не сбрасывай со счетов, что я тоже далеко не дурак.

– А тебя никто дураком и не называет.

– А я, между прочим, на красный диплом иду.

– Оценки покупаешь или сам учишься?

– Зубрю.

– Молодец, – не могла не похвалить я сидевшего рядом со мной умного, красивого, образованного и воспитанного молодого человека из солидной, благополучной и престижной московской семьи.

У таких, как он, всегда все лучшее: лучшая школа, лучшее образование, лучшая работа и лучшая семья. Мама всегда говорила мне о том, что деньги идут к деньгам. Для таких семей важно дальнейшее слияние капитала.

– А за своих родителей я оправдываться не собираюсь. Я ими горжусь.

– Я бы тоже такими гордилась.

– Ты лучше о своих предках подумай.

– А что мне о них думать? – до меня не сразу дошло то, к чему клонит Дмитрий.

– Ты только представь, что с ними будет, когда они тебя такой увидят?

– Ничего, – выдохнула я.

– Что значит ничего?

– Родители далеко. Я не местная.

– Как не местная? – молодой человек сбавил скорость и посмотрел в мою сторону.

– Ты лучше за дорогой следи. Смотришь на меня, как будто в Москве могут находиться одни москвичи, а приезжих тут и в помине нет. Как будто их днем с огнем не сыщешь.

– Ты же сказала…

– Да мало ли что я сказала.

– Значит, и мужа у тебя нет.

– Откуда ему взяться? Я молодая еще.

– Так куда мы едем-то? – Дмитрий окончательно растерялся.

– Я же назвала район. Там находится гостиница, в которой я остановилась. Мне нужно срочно забрать свои вещи, потому что там оставаться опасно. Я в театральный не поступила. Сейчас по личному делу в приемной комиссии института вычислят мой домашний адрес, так что возвращаться на мою малую родину мне тоже пока опасно.

– А кто адрес-то вычислит?

– Бандиты, кто ж еще.

– Какие бандиты? Насколько я понял, ты прячешься от милиции.

– И от бандитов, и от милиции.

– Что-то я уже ничего не пойму. Может, ты и в самом деле сумасшедшая? – Дима заметно занервничал, но он настолько виртуозно водил машину, что это никак не отразилось на его манере вождения.

– Я когда анкету при поступлении в институт заполняла, указала свой домашний адрес, а вот то место, где я остановилась в Москве, я не указывала, это я точно помню. Но меня по фамилии довольно просто найти: стоит только обзвонить все гостиницы. Только бы мы приехали вовремя и они еще не успели бы сюда наведаться. Мне очень нужны мои вещи – там деньги и документы. В лучшем случае все это займет у нас несколько минут.

Дмитрий закурил сигарету и вновь посмотрел в мою сторону:

– Слушай, ты тут так мило сама с собой беседуешь, но не забывай, пожалуйста, о том, что ты в машине не одна, что еще есть я. Я уже вообще ничего не понимаю. Что происходит? Во что я ввязался?

– А что ты хочешь понять? Следи лучше за дорогой.

– Не переживай – у меня боковое зрение хорошо развито.

– Ты в школе, наверно, списывал много. – Запустив руку в карман, я достала оттуда деньги и протянула их Дмитрию. – Возьми. Не понадобились.

– Оставь себе, – пробурчал тот, отказавшись от денег.

– Что значит «оставь себе»? Мне чужого не нужно.

– Ты не местная. Тебе деньги нужны.

– Можно подумать, они тебе не нужны. Пойди, найди человека, которому не нужны деньги. Так берешь или нет? Я по два раза не предлагаю.

– Я же сказал – оставь их себе.

– Как знаешь. Я от денег не умею отказываться. – Сунув купюру обратно в карман, я тут же достала записку с адресом и, порвав ее на куски, выкинула в окно.

– Что делаешь?

– Уничтожаю улики.

– У тебя такая жизнь интересная! Веселенькая.

– Точно, веселенькая, аж обхохочешься.

Повернув голову к окну, я вновь закрыла глаза и ощутила, как по щекам потекли слезы. Мне вдруг необъяснимо стало жалко себя и свою молодость. Я почему-то вспомнила свой дом, свою комнату и запах маминого борща. Это было так далеко, словно в какой-то другой и нереальной жизни. В той жизни нет театральных институтов, никто не предлагает сниматься в кино и не говорит, что хочет сделать из тебя звезду. Там нет мнимых доброжелателей, которые в открытую пользуются твоей неопытностью и полнейшим отсутствием жизненного опыта. Словом, все, как на ладони. В другой жизни все так понятно и просто: там живет мой первый мужчина, который на дух не переносит Москву и ненавидит меня за то, что я в нее так спешно уехала. Он предлагал мне совсем другую жизнь, в которой буду я, он, наши будущие дети, его пьянки, мои слезы, его гулянки в компании друзей и подруг, мои упреки и многочисленные просьбы, чтобы он наконец-то одумался. Так живут все его друзья, и так хотел жить он. Водка, пиво, картошка, селедка, квашеная капуста, моченые помидоры и вечное недовольство друг другом. Он говорит, что это и есть любовь. Он убеждал меня, что она именно такая, другой не бывает. Вернее, бывает, но только в сказках. Жены его друзей все терпят и все прощают. Он хотел, чтобы я была одной из них, чтобы я жила по инерции, рожала детей, носила торбы из магазина, стояла у плиты, не спрашивала его о том, почему он так поздно пришел или почему он и вовсе не пришел ночевать. Чтобы я потихоньку толстела, все меньше и меньше подходила к зеркалу, забыла, что такое косметика, никогда не красила волосы и не претендовала хоть на какой-нибудь, пусть самый скудный гардероб. Когда он узнал, что я уезжаю в Москву в поисках лучшей жизни, то почему-то назвал меня шлюхой: по его понятиям, все приличные девушки сидят дома и довольствуются тем, что есть, а все шлюхи едут в Москву. Мой жених пытался меня остановить, но только усугубил ситуацию; он дал мне пощечину и сказал, что очень сильно во мне ошибся – он делал на меня ставку и думал, что со мной можно жить. Перед отъездом мой кавалер пришел в наш дом пьяный, материл меня, на чем свет стоит, обзывал самыми последними словами, требовал обратно свои немногочисленные подарки. Я вынесла ему подаренный им на мой день рождения парфюмерный набор и дешевое колечко из «Союзпечати». Больше подарков не было. Перед уходом он сказал мне о том, что у меня еще есть шанс, что, если я останусь, он еще сможет сделать мне одолжение и отвести меня в загс, но, если я уеду, он всю жизнь будет называть меня шлюхой и никогда не примет обратно. Если я вернусь, то он побрезгует сесть со мной за один стол, потому что ему неприятно сидеть рядом с московской шалавой. А дальше он начал все крушить в квартире, и моей матери пришлось вызвать милицию. Я повесила на плечо свою дорожную сумку, собранную для поездки в Москву, и грустно смотрела на своего жениха, которого со скрученными руками пытались посадить в машину с решетками, для того чтобы увезти в вытрезвитель. Но он был слишком буйный и никак не хотел смириться с тем, что сейчас его увезут по назначению, а когда он вернется, то меня уже здесь не будет. Когда моего парня просто чудом затолкали в машину, даже сквозь решетку он показывал мне кулаки и что-то кричал. Я смотрела вслед отъезжающему милицейскому «газику» и думала о том, что этот кричащий тип чуть было не стал моим мужем. Вот такой у меня был кавалер, и вот такая у меня могла бы стать жизнь.

– Ты плачешь?

Дмитрий полез в карман брюк и протянул мне носовой платок.

– Извини, нервы.