Замуж за египтянина, или Арабское сердце в лохмотьях - Шилова Юлия Витальевна - Страница 38

– А я на него унты надену, телогрейку, шапку меховую, шарф повяжу. У меня хорошие унты после покойного мужа остались. Теплые, добротные. В них никогда нога не замерзнет. Хасан, у тебя какой размер ноги? Интересно, а ты в унты моего покойного мужа влезешь?

Хасан захлопал своими роскошными ресницами и на время потерял дар речи. Его напарник подозрительно посмотрел на нас, моментально потерял к нам интерес и вернулся в свою лавку.

– Да у него нога, скорее всего, детская, – я посмотрела на грязные, изношенные до дыр ботинки араба. – Таких, как он, только в «Детском мире» одевать надо. А наши мужики-сибиряки всегда крупные. У вас-то, наверно, муж богатырь был?

– Он сорок пятый размер обуви носил, – с гордостью ответила женщина. – Он был очень крупный мужчина. У него все было большое… И нога и… все остальное… – женщина не стала уточнять, что именно было большим у ее мужа, и скользнула взглядом по щуплой фигуре Хасана.

– А у этого и ступня маленькая, и все остальное тоже, – заключила я.

– Да нос вроде ничего. Говорят, что если у мужика нос большой, то ему всегда можно найти применение.

– Кому, носу? – не сразу поняла я Клаву.

– Да нет, мужику! Бывает, мужик мелкий на вид, а хозяйство на троих выросло. Про таких говорят, что он весь в корень пошел.

– Зачастую это ошибочное мнение. Иногда бывает так, что, кроме большого носа, у мужика ничего и нет. Он только и умеет, что носом на диване клевать. Ой, Клава, я бы вам не советовала это сокровище везти в Сибирь – он к морозам не приучен. Умрет еще, чего доброго, от переохлаждения. Он снега-то никогда не видел. Испугается еще, разрыв сердца будет.

– Да я его укутаю потеплее, – заботливо проговорила сердобольная женщина. – Варежки теплые куплю. Топор дам, он мне дров нарубит, сложит их во дворе красиво. А я его чаем горячим поить буду. Мы баньку растопим. Я его веничком по спинке похлопаю – всю дурь из него выбью. Буду потихоньку его к холоду приучать. У меня недалеко от дома прорубь есть, я постоянно в нее ныряю. После баньки распаренный выбегаешь и сразу в прорубь ныряешь. Так хорошо! Красота! Я и Хасанчика приучу постепенно босиком по снежку бегать.

– Да какая ему прорубь?! Он же сразу пойдет на дно. У него даже легкие не приспособлены к холоду. Он, кроме как на верблюде кататься, вообще ничего не умеет. А как же он там в Сибири без мечети-то будет? Ему молиться по нескольку раз в день нужно?!

– Да пусть себе молится, – махнула рукой размечтавшаяся Клава. – Кто ж ему мешает? Уж пусть лучше мужик молится, чем по бабам гуляет и водку пьет.

– Да они тут спиртного не пьют, – на всякий случай объяснила я Клаве. – Они тут наркотиками балуются.

– Наркотиками?! – Клава посмотрела суровым взглядом на явно уставшего от нашего диалога, растерянного Хасана и грозно спросила: – Хасанчик, ты что, наркотиками балуешься?! Наверное, колешься?

– Клава, да побойся Аллаха! – возмутился Хасан. – Я не употребляю наркотики.

– Он только гашиш курит, – сказала я Клаве. – Они тут все любители гашиш покурить.

– Хасанчик, если я что узнаю, то пощады не жди. Поймаю и за яйца на первом попавшемся сибирском дереве повешу. Я с такими делами не шучу, мне мужик в дом работящий нужен: чтобы дров наколол, воды из колодца принес, в постели был бы как рысак.

– О, это я умею, – обрадовался Хасан. И тут же принялся себя нахваливать: – Это я умею! У меня это хорошо получается.

– Значит, ты рысак?

– Еще какой рысак!

– Не сломаешься? – настороженно спросила Клава.

– Как это? – не понял Хасан.

– Я ведь десять лет мужика не видела, – призналась тучная Клава и улыбнулась испугавшемуся Хасану, который был вдвое меньше и тоньше ее. – За стручок свой не боишься?

– Он стойкий перец, – я улыбнулась и вздрогнула: мне в очередной раз просигналил Ахмед.

Наконец, его терпение лопнуло. Он открыл окно и раздраженно закричал на всю улицу:

– Валя, я уже устал тебя ждать! Быстро садись в машину!

– Ладно, мне пора, – я дружелюбно улыбнулась Клаве. – Клава, думаю, что до Сибири вы Хасана вряд ли довезете. Бросьте его и поезжайте в отель. Этот тюлень боится не только холода, но и настоящей любви. У них здесь, в Египте, даже зима фальшивая, настоящего снега нет. Точно такие же у них фальшивые чувства.

– Я с этим экзотическим фруктом сама разберусь, – властно произнесла Клава и, войдя в роль будущей жены, по-хозяйски спросила: – Слышишь, дружок, ты еще не передумал на мне жениться?

– Нет, – пробурчал араб и бросил в мою сторону взгляд, полный ненависти. – Только я в Сибирь не хочу. Я хочу проверить наши чувства в Хургаде, – сказал Хасан, рассматривая большущие груди Клавы, обтянутые прозрачной кофточкой. Они были похожи на настоящие шары, каждый из которых весил килограммов пять, не меньше.

– Смотри мне, – Клава показала перепуганному арабу кулак и покрутила им у его носа. – Если ты настоящий мужик, пусть не сибиряк, а египтянин, но все равно мужик, то ты за свои слова отвечать должен! Если обещал жениться, то женишься. Только попробуй раздумать! Во мне, между прочим, сто сорок килограммов живого веса. Я сибирячка с крутыми нравами. Будешь себя плохо вести – удавлю, как таракана. Ты, я смотрю, еще совсем молоденький. Ты какого года выпуска?

– Как это? – не понял Хасан.

– В каком году ты родился? – пояснила Клава.

– Мне двадцать пять лет.

– Молоденький совсем, как я и думала. Ну ничего, я тебя воспитывать буду. Сделаю из тебя нормального сибирского мужика с арабскими корнями. Сейчас модно молодого мужа иметь. А чем я хуже других? Почему я должна одна свой бабий век прозябать?! Так что, дружок, ты от своих слов не отвертишься! Я твою лавку хорошо запомнила. После ужина приеду, чтобы был при полном параде. А то рубашонка у тебя какая-то грязная, пообносился ты здесь совсем. Неухоженный, нечищеный, пыльный какой-то. Надо тебя продезинфицировать, хорошенько почистить, побрить, подстричь, надушить – будешь на человека похож. Так что, Хасанчик, со мной шутки плохи! Я баба серьезная, конкретная, одним словом. Ежели тебя после ужина в твоей лавке не будет, то я ее с разбега завалю, честное слово. Большие убытки потерпишь. Беспорядков наделаю – мама родная! Мы, сибирячки, шутить не умеем. Сровняю твою лавку с землей – и точка.

– Клава, ничего не нужно рушить, – взмолился Хасан и убрал свою руку от мясистого бедра Клавы. – Я просто хочу тебя любить. Не надо ничего рушить!

– Если будешь себя хорошо вести и выполнишь все, что обещал, – то твоя лавка выстоит, – пообещала грозная Клава.

– Клава, будь осторожна. Арабы очень хитрые, – крикнула я ей вслед и пошла к машине Ахмеда.

– Эх, где наша не пропадала! – махнула рукой Клава и, наклонившись к Хасану, сдула пыль с его головы. – Какой же ты у меня неухоженный! Тебя бы пропылесосить не мешало. Если бы я знала, что тебя встречу, то с собой пылесос бы привезла. Бедняжка, как же вам тяжело здесь без нормальных женщин. Какие ж вы здесь запущенные, с душком неприятным. Ну ничего, я в порядок тебя приведу. Ты у меня пахнуть будешь весенней свежестью, а то подпрел весь…