Укротительница мужчин, или Хищница - Шилова Юлия Витальевна - Страница 19

Я вдруг захотела жить. Жить для своих детей, для того, чтобы помогать им, делить с ними их горести…

Я вдруг поняла, что я очень им нужна… Ведь они… Они совсем одни… и им так нужна родительская любовь и ласка. Я больше не хотела умирать. Я хотела жить. Я хотела жить для детей… точно так же, как и моя мама жила и живет для меня… Я больше не хотела страдать по Костику и жаловаться на негодяйку-судьбу. Я решила его простить и забыть, словно его никогда и не было. Если я не смогла дать счастье своему мужу и он ушел к другой, то это не значит, что я не смогу дать счастье своим детям.

Я все смогу, потому что мужчины – это мужчины… а дети – это дети… Мужчины приходят и уходят, а дети всегда остаются с нами…

Хоть немного успокоив свою маму, я даже подумала о том, что школ в Москве хватит с лихвой и уже совсем неважно, рядом с домом находится эта школа или нет, главное, чтобы у сына сложились отношения с классом. Если ребенок уже стал изгоем, как героиня фильма «Чучело», то надо еще раз попытаться перевести его в другую школу. Роль новенького это, конечно же, еще один стресс для ребенка, но все же он гораздо меньший, чем ежедневные насмешки жестоких одноклассников. Мама со мной согласилась и сказала мне о том, что попробует перевести Сашку в другую школу. А еще она обрадовала меня тем, что с Катенькой все в порядке. Она приходит из детского садика, рассаживает вокруг себя своих кукол и весело щебечет. А еще она постоянно рассматривает глобус и ищет далекую Турцию. А когда она ее находит, то с особой гордостью рассказывает своим куклам и мишкам о том, что в этой сказочной стране работает ее мамочка. Что мамочка одета в красивую форму. Она стоит в аэропорту и встречает русских туристов, приезжающих на отдых.

Затем она сажает их в автобус, берет микрофон и рассказывает об этой удивительной стране, где ласково греет солнышко, плещется море и на каждом углу продают безумно вкусные сладости. А еще она рассказывает своим игрушкам о том, что, когда мамочка заработает много денег, она обязательно возьмет своих детей и бабушку к себе. Все будут купаться, загорать, есть мороженое и ходить по многочисленным магазинам. Только папочку мама с собой не возьмет, потому что папочка совсем этого не заслужил. Он очень плохо себя ведет и уже давно даже просто не заходит домой. Поэтому папочка пусть в наказание сидит в Москве, а на море он поедет только в том случае, если исправится, перестанет расстраивать мамочку и вернется домой.

Я слушала свою мать, открыв рот, улыбалась и буквально обливалась слезами. А мать… Мать все говорила и говорила… О дочке, о сыне, о том, что те, кого официально именуют нашими правителями (а неофициально… по-разному), обещали хоть на немного поднять пенсию, но ни черта не подняли, видимо, посчитали, что пенсионеры у нас и так с жиру бесятся… Бог им судья, и пусть их старость никогда не будет такой, какую они обеспечили нашим близким… О том, что они очень по мне скучают, любят, ждут и надеются на скорую встречу. А я… Я говорила ей о том, что все будет хорошо… Все обязательно будет хорошо. Жизнь подлянка такая хитрая. Сегодня полоса белая, а завтра полоса черная… Так вот, придет время, когда все неудачи закончатся и наступит просвет, а это значит, что наступит белая полоса. Мы семья, а это самое главное… Мы семья…

Как только в телефонной трубке послышались быстрые гудки, я протянула ее Ленке и зарыдала.

– Тише ты, Экрама разбудишь. Что случилось-то?

С детьми что-то?

– Сашку в школе обижают, – захлебнулась словами.

– Всего-то? Главное, чтобы никто не болел.

– Как это всего-то? Ты хоть понимаешь, что это такое, когда ребенка обижают?!

– Понимаю, только твой Сашка будущий мужик и должен уметь за себя постоять.

– Должен, но только смотря где стоять-то надо.

Детской жестокости нет предела. Если хочешь знать, то детская жестокость самая страшная. Намного страшнее, чем взрослая. Над сыном моим издеваются, изверги.

Господи, какая же жизнь-то страшная… Подумать только, дети издеваются над детьми. Дети ведь вообще должны чистыми быть. А у мамы моей с сердцем плохо, – я вновь заревела и сжала руки в кулаки.

– Вот это уже хуже. Светка, да тише ты реви.

– Я больше не могу тише, – я посмотрела на свою подругу полоумным взглядом и немного успокоилась. – Больше не могу. Если мы будем здесь тихо сидеть, то и сдохнем точно так же тихо, никому не мешая… Как мыши…

– А что, ты предлагаешь кричать?

– Я предлагаю действовать. Хоть как-то, но действовать. Конечно, если ты и дальше хочешь работать проституткой, трахаться с турками в надежде накопить на билет и вернуться на родину, то, ради Бога, дерзай.

А я больше так не могу. Извини. У меня других дел полно.

У меня ребенка в школе обижают, у матери с сердцем плохо… Я на этот гребаный билет постелью зарабатывать не хочу. Мне такого билета не надо. Я сюда не за этим приехала, а если это не получилось, то значит, я должна вернуться обратно, и чем быстрее, тем лучше.

– Свет, я что-то не пойму, а с чего ты взяла, что мне здесь нравится работать проституткой?! – довольно сильно оскорбилась подруга. – Ты что, намекаешь, что это мое прямое предназначение?!

– Не знаю. Меня убивает твоя пассивность.

– А что я, по-твоему, должна делать?! Орать на весь свет, что мне это противно, что я хочу домой?! Да меня просто забьют насмерть, и все… Ты что, не соображаешь, чем может закончиться любая наша выходка?! А я жить хочу. Понимаешь?! Жить…

– А я не хочу так жить… Уж лучше вообще не жить, чем так, как живем в последнее время мы с тобой.

Ленка раскраснелась, как помидор, и принялась нажимать кнопки на телефоне.

– И куда ты собралась звонить?

– Владимиру.

– Зачем?

– Затем, чтобы сказать ему, что он конченый козел.

– И чего ты этим добьешься?! Нам от этого станет не лучше, а ему не хуже! С такими, как твой Владимир, нужно разбираться на родине с глазу на глаз, а не за бугром по телефону. И не надейся, что ты обзовешь его козлом и ему станет стыдно. Думаешь, он после этого тут же решит нам помочь и вытащит нас отсюда домой?

Раскатала губу! Закатай ее обратно…

– У него телефон отключен…

– Оно и понятно. А ты на что надеялась?! На то, что его телефон включен двадцать четыре часа в сутки?!

На то, что он весь из себя порядочный, что из него порядочность так и прет?! Просто неувязочка вышла…

Нормальная такая неувязочка. Он принесет нам свои извинения за то, что нас трахали турки, и мы, конечно же, их примем. Подумаешь, ерунда какая… Всего-то навсего неделю проститутками поработали…

– Прекрати!

– Прекращаю.

– Тогда я матери позвоню. Скажу, пусть она идет в милицию, обращается в Интерпол. Пусть нас ищут. Господи, а звонить-то как стыдно. Стыдно-то как… Ведь мы даже своих координат не знаем. Мы даже и представления не имеем, где находимся. Прилетели мы в Анталью.

Это точно. Затем нас повезли в сторону Кемера. Это тоже точно. Ты это по тоннелю определила. Только, по всей вероятности, до Кемера нас так и не довезли. Затем повезли куда-то в горы… Послушай, а вдруг и у моей матери от моего рассказа плохо с сердцем станет?! Тут никакое материнское сердце не выдержит. Вообще никакое.

– Тем более твоя мать может позвонить моей, чтобы та помогала ей в поисках. Тогда… Тогда моя точно не выдержит. Это добьет ее окончательно.

– Тогда давай сами позвоним в милицию, – как-то воспрянула Ленка. – Сами наберем номер своей родной милиции и все ей расскажем.

– Давай.

Ленка набрала до боли знакомый номер л, немного запинаясь, заговорила:

– Здравствуйте. Это говорят две российские девушки. Мы звоним вам из Турции. Свяжитесь, пожалуйста, с Интерполом… Дело в том, что нас обманули. Мы приехали работать гидами, а нас устроили проститутками.

Мы не можем обратиться за помощью в консульство, потому что не знаем не только где оно находится, но и где находимся мы сами. Мы где-то в горах. Кругом лес. У нас нет связи. Этот мобильный телефон оказался в наших руках совершенно случайно. Мы больше никак не сможем с вами связаться. Найдите нас, пожалуйста, и верните домой. Мы вас всех очень любим. Очень, очень. Мы сожалеем о том, что всегда очень плохо относились к нашей милиции. Мы очень об этом сожалеем, потому что, как бы мы вас ни ругали, в глубине души мы всегда надеялись на то, что вы нас всегда защитите. Всегда.