Любовница на двоих - Шилова Юлия Витальевна - Страница 35

– А вы меня и вправду узнали?

– Я же сказал не вы, а ты.

– Ты меня и вправду узнал?

– Узнал, а что ж тебя не узнать-то! Ты меня с того света вытащила.

Я слегка засмущалась и покраснела:

– Ну, допустим, я вас с того света не вытаскивала. Просто приняла в вас какое-то участие.

– Ты приняла самое активное участие. Мужчина замолчал и посмотрел на мой живот.

– А его нет.

– Кого?

– «Кого кого»! Твоего живота. Я тебя пузатой запомнил. Правда, чувствовал себя та» паршиво, что вообще должен был ничего не запоминать, но твое пузо у меня прочно в памяти засело. Такое большое, круглое. Только не такое, как арбуз, а какой-то грушевидной формы.

– Было дело, – вздохнула я.

– Девчонка?

– Девчонка, – с трудом выдавила я и почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

– Как назвала-то?

– Дина.

– Красивое имя, но редкое.

– Это в честь подруги.

– Наверно, близкая у тебя подруга, если ты в честь нее дочь назвала?

Саша взял меня за руку и стал нежно перебирать мои пальцы.

– Так что, близкая у тебя подруга? – повторил он свой вопрос.

– Я знала ее совсем мало, – задумчиво сказала я. – Можно знать человека всю жизнь, и он всегда будет далеким, а можно знать человека совсем короткий срок – и он становится близким. Вот так и с Диной. Мы знали друг друга считанные часы и стали очень близки. Наверно, это оттого, что мы попали в одни и те же условия и нами руководила одна и та же идея. Моя подруга умерла.

– Умерла?!

– Она умерла. При родах. Она пережила большой стресс, а еще у нее было больное сердце.

– Выходит, ты нашу дочку в честь подруги назвала?

– Выходит, так, – тихо ответила я и почувствовала, как мне стало тепло в тот момент, когда Саша сказал «наша».

– А разве можно называть детей в честь умерших людей?

– А почему бы и нет?

– Я где-то слышал, что это не очень хорошая примета.

– Ерунда. А как же внуков и внучек называют в честь покойных дедушек и бабушек? Это же сплошь и рядом.

– Тебе виднее. Ты же у нас мамочка, – ласково улыбнулся Саша, продолжая гладить по-прежнему мою руку. – А какое ты ей дала отчество?

– Какое ты мне сказал, – смутилась я.

– А какое я тебе сказал?

– Ну, сам знаешь…

– А если не знаю.

– Александровна, – нерешительно сказала я.

– Вот это ты правильно сделала. Вот это умница!

Саша наклонился и поцеловал меня. Возбуждение охватило все мое тело. Его губы показались мне родными, самыми близкими на свете. А самое главное, что они были мужскими… Такими сильными и такими ненасытными. Как только Саша отстранился, я поджала ноги под себя и откинулась на спинку дивана Я сидела, словно мумия, не шевелясь, смотрела на Александра и ждала того страшного вопроса, которого боялась больше всего. Этот вопрос нельзя перенести ни на завтра, ни на послезавтра. Я знала, если Саша его задаст, я еще глубже почувствую собственное ничтожество.

– А ты что без дочери-то? У родителей оставила? Она не болеет?

– Что?!

– Я говорю, дочка где? Как она себя чувствует? Обещаешь, что ты мне ее сегодня покажешь?

– Показать?! Дочку?!

– Ну да, что ты так перепугалась? Послушай, как хоть тебя зовут? Мы с тобой ведь познакомиться так и не успели. Обстоятельства не те были. Как тебя зовут-то?

– Ольга.

– А меня Саша.

– Я это поняла, как только вы предложили отчество моей дочери. Вернее, ты предложил.

– Точно! Послушай, а ты чего так в лице изменилась, когда я тебя про дочь спросил?

– Ничего я не изменилась, – мой голос предательски дрожал. – Просто моя дочь осталась в Штатах…

Так ты туда, оказывается, рожать ездила! Побоялась, что малышка не перенесет перелет? Наверно, у тебя там близкие родственники, чужим не оставишь. А зря ты побоялась везти ее. Сейчас «звезды» едут рожать в Штаты, и ничего, все с детьми возвращаются.

– Если бы я была «звездой», я бы тоже вернулась с ребенком, – проговорила я, словцо в бреду, и почувствовала, что меня опять начало лихорадить.

– Почему?

– Потому что у «звезд» полно денег, а у простых смертных их нет.

– Тебе что, ребенку на билет не хватило, что ли?

Я предпочла промолчать, потому что этот разговор мог привести меня к новой истерике.

– Ну ладно, можешь не отвечать. Но знай, я как глава семейства долго этого не потерплю. Ребенок должен быть с родителями. Это все ерунда, когда говорят, что ребенок до трех месяцев только спит и вообще не узнает окружающих. Он тебя запомнил с тою самого момента, как появился на свет. Ты только представь, он же сейчас тоскует.

Эти слова ранили меня в самое сердце, и я тихонько всхлипнула.

– Прости, я совсем не хотел тебя обидеть, – виновато сказал Александр. – Пусть наш ребенок поживет у твоих родственников столько, сколько нужно, а когда придет время, мы его заберем. Я ни на чем не буду настаивать.

Я пришла в замешательство. Если этот человек так откровенно надо мной издевается, те это очень жестоко, а если он говорит искренне, то тогда я полная идиотка и ничего не смыслю в жизни.

– Саша, ты надо мной смеешься?

С волнением и страхом ждала ответа.

– С чего ты взяла?

– Не знаю. Мне так кажется…

– Когда кажется, нужно креститься!

– Я не крещеная.

– А зря…

– Я просто не успела, но это не значит, что я не верю в Бога. Я очень сильно верю и ему всегда найдется место в моей душе.

– Тогда тебе нужно окреститься. Самое главное, что ты уже к этому пришла.

– Я обязательно это сделаю. Обязательнее обещаю.

В его глазах забегали маленькие лукавые чертики.

– А ну-ка встань! – звонко скомандовал он и взмахом руки приказал мне подняться.

– Что?

– Встань!

Я медленно встала и опустила руки по швам, словно оловянный солдатик.

– Не сутулься.

– Что?

– Ну что ты сгорбилась? Я хочу, чтобы ты расправила плечи и выкатила свою красивую грудь вперед.

– А разве я сгорбилась?

– Еще как! Представь, что ты манекенщица, что ты идешь по подиуму и на тебя смотрят десятки мужчин.

– Да какая с меня манекенщица, – тихо промямлила я и опустила глаза.

– Ну я же не говорю, чтобы ты ею была. Я хочу, чтобы ты себя ею представила.

Я выпрямилась и выпятила грудь. И сама не знаю, почему я так безвольно подчиняюсь этому мужчине, но я почувствовала, что мне хочется ему понравиться.

– А теперь подойди к окну.

– Зачем?

– Ты задаешь слишком много вопросов.

– А ты не даешь на них ответов.

– Подойди к окну.

Я стояла как вкопанная.

– Пожалуйста…

– Я подошла к окну и вновь расправила плечи. Вот так замечательно.

– Что дальше? – В моем голосе появились нотки, полные вызова, и я поняла, что уже смогла принять правила его игры.

– Постой вот так немного.

– Зачем?

– Я хочу тобой полюбоваться!

– Чем тут любоваться… Я сейчас так выгляжу… Без слез не глянешь.

Ты выглядишь просто потрясающе! Особенно когда твой силуэт вырисовывается на фоне окна. Знаешь, еще сегодня, до того как встретиться с тобой, я чувствовал себя ужасно усталым, выжатым как лимон. У меня начался кризис среднего возраста.

– А что это такое?

– Ты и вправду не знаешь, что такое кризис среднего возраста?

– Нет.

– Ну ты даешь!

– Я слышала это выражение, но никогда не задумывалась над его смыслом.

Это такое состояние души, когда понимаешь, что молодость ушла и никогда не вернется, что лучшие годы остались позади. Что ты никогда не наденешь рваные джинсы, не пойдешь на дискотеку и не пощупаешь какую-нибудь старлетку в медленном танце, что не будет первых робких поцелуев, ночных звезд и клятвенных обещаний вечной и нерушимой любви. Все осталось в прошлом и уже никогда не вернется. Мы стали старше, мудрее, а проще говоря, мы медленно, но верно начинаем стареть. Мы перестали чему-либо удивляться, мы все знаем и нас уже ничем не удивишь. А так хочется отмочить какой-нибудь сумасшедший поступок на глазах у всех, бросить вызов, почувствовать себя молодым, незрелым пацаном. Хочется слушать те песни, которые слушает современная молодежь, смотреть те же фильмы, что смотрят они, но, увы, у нашего поколения свои вкусы и свои привычки. Они отличаются от тех, которыми живет новое поколение. Это не значит, что я ощущаю себя дедом, нет. Но я точно знаю, что я не молод. Уже не могу не спать несколько ночей подряд, бутылками пить портвейн и вести тот разгульный образ жизни, который я вел раньше. Ты понимаешь, о чем я говорю?