Пятая Космическая - Шалыгин Вячеслав Владимирович - Страница 3

– Ну, типа сот.

– Краснов, разворачивай коробочки! – крикнул капитан Блинов, затем повернулся кругом и махнул входящим в тоннель бойцам: – Назад! Все в лес! Бегом! Бегом!

– Ты чего? – дернул его за рукав Бубликов.

– Это мышеловка, Бублик! Ловушка!

– Но мы же проверяли! Три дня наблюдали, как тут лидийцы курсировали. Вход это в крепость!

– В задницу это вход! Эти обручи на самом деле – термопена. Входим всем батальоном, и она загорается. Десять тысяч градусов равномерно по всей кубатуре тоннеля. Стандартный заряд горит ровно минуту. Классика жанра. Я сам такие пакости в стены закладывал. Издалека не обнаруживается ни сканерами, ни собаками. Ну а когда близко подходишь, тогда обычно поздно бывает. И не обезвредишь ее ничем, в ней же ни запалов, ни детонаторов. Ее марсиане из укрытия в дальнем конце подожгут, и все дела. Она мгновенно вспыхивает, как свет, по всей длине закладки.

– Надо бате доложить.

– Слышал уже, – буркнул в эфире Преображенский. – Всем вернуться на исходные позиции. Будем окапываться.

– Опять рыть блиндажи, жрать тушенку и срать на саперную лопатку. – Бубликов недовольно поморщился. – Надоело. Ну, где этот ботаник?! Краснов!

– Слышу, командир, уже пятимся.

– Полный назад, разведка!

– Да он и так полный, полнее штанов. – В голосе Краснова угадывалось волнение.

– Слышь, Блин, ты бы это... – Бубликов указал на выход из тоннеля. – Ретировался бы от греха подальше. И Вартана забери.

– А ты что?

– А я тут подожду.

– А смысл? Ты ж его не прикроешь. Сгорит ботаник один или с тобой – какая разница? Идем, идем, не выеживайся.

– Сказал – тут подожду!

– Господин подполковник, прикажите этому выпендрежнику выйти из тоннеля.

Блинов служил с Бубликовым не первый месяц и точно знал, как следует поступать в ситуациях, когда «ротного один» начинает плющить под прессом совести или ложных представлений о чести офицера.

– Капитан Бубликов, покинуть тоннель! – процедил Преображенский.

– Блядь! – проронил капитан и недобро взглянул на Блинова.

– Не расслышал, – Преображенский чуть повысил голос.

– Есть, – исправился Бубликов.

Ротные отошли от жерла тоннеля метров на пятьдесят и даже успели рассмотреть танки, выплывающие из темной перспективы трубы...

Вспышка была настолько ослепительной, что превратила дождливую ночь в подобие солнечного дня. Причем на целую минуту. Вряд ли на Лидии кто-нибудь видел нечто подобное. Ведь в силу неизвестных науке причин здесь даже грозы обходились без молний. Да и если бы с ними – молний продолжительностью в минуту не видывали даже на Земле. Несильная, но упругая взрывная волна швырнула офицеров в грязь. Пока бушевал шестидесятисекундный огненный катаклизм они лежали, не шевелясь. Боевые костюмы отлично справились с пышущим из горнила жаром, да и дождь помог. Когда огонь утих, защитившее глаза офицеров от вспышки фотохромное покрытие забрал просветлело, а затем снова включились приборы ночного видения.

Первым поднялся Блинов. Из обугленной трубы тоннеля валил черный дым. Капитан коснулся сенсора на шлеме и вызвал медчасть.

– Я ближе всех.

– Спасать некого, – неестественно спокойным голосом доложил врач. – На всех мониторах только «серый шум».

– Не прощу! – прорычал, поднимаясь из грязи во весь свой немалый рост, капитан Бубликов. – Суки красножопые! Всех под нож! И тебе, Блин, не прощу!

– Тоже ножичком ткнешь? – Блинов попытался взять его под локоть. – Идем. Нечего тут отсвечивать. Нам еще бате докладывать. И вообще – война пока не кончилась, поквитаемся.

Бубликов резко высвободил руку и пошел вперед. Блинов двинулся следом. В полный рост, не скрываясь. Кажется, в спины им пытались стрелять какие-то выбравшиеся из секретных лазов храбрые ополченцы, но землян это не волновало. Всех «партизан» мгновенно засекли и уничтожили стрелки-операторы затаившихся в перелеске танков. Блинов мог поспорить, что сделали они это с наслаждением. У офицеров-танкистов на душе было так же паршиво, как и у Бубликова с Блиновым, и месть была им сейчас необходима, словно глоток воды с похмелья. Хотя, хуже всех было все-таки Преображенскому. Танкисты потеряли четыре экипажа, «ротный один» – целый взвод, а подполковник – всех вместе.

Брейд-вымпел Гордеева в целях маскировки был поднят на линкоре «Уран», но на самом деле командир Пятой КДБ собрал совещание на крейсере «Каллисто», третьем по рангу корабле бригадной флотской группы. Присутствовали, как обычно, все офицеры, выше взводных. Не потому, что молодым лейтенантом не было доверия, просто кто-то же должен был оставаться на позициях. Преображенский и его ротные прибыли за пять минут до начала. Командир второго батальона подполковник Борис Бородач, друг и в то же время вечный соперник Преображенского, как на ниве ратных подвигов, так и на личных фронтах, был уже в кают-компании. Он развалился в кресле и неторопливо беседовал с майором Родионовым, командиром танкового батальона. Вновь прибывших встретил командир флотской группы капитан первого ранга Петр Вяземский. Он обменялся с офицерами рукопожатиями и вернулся к внутренним дверям кают-компании. Генерал Гордеев мог появиться в любой момент, и подать команду должен был именно Вяземский. Желательно без задержки. Каперанг и сам любил, чтобы все было четко, как во флотском строю.

Преображенский занял свое место за круглым столом и покосился на Бородача. Тот некоторое время старательно не замечал товарища, но потом снизошел и едва заметно кивнул.

– Осечка, господин подполковник?

– Отстаньте, Борис Александрович, а? Без вас тошно.

– Говорил я Гордееву, не посылайте этих, пардон, лохов. – Бородач самодовольно ухмыльнулся, – отправьте лучше мой батальон. Не послушал меня старик.

– Между прочим, в спартанской армии «лохом» назывался отряд почти соответствующий по численности современному космодесантному батальону, – заметил сидящий у стены Блинов. – Половина моры или четыре пентакосты. Или шестнадцать эномотий.

– Грамотный какой. Вашему батальону он соответствует, – с издевкой уточнил Бородач. – Как вы могли прохлопать термопену?

– Если б мы ее прохлопали, в море у нашего полемарха остался бы только один лох – твой, – парировал Преображенский.

– А так все обошлось одной этой... эномотией и четырьмя колесницами? Ты это хотел сказать? – Бородач хмыкнул. – Герои. Ни черта воевать не умеете. Лохи и есть.

– Товарищи офицеры! – зычно выкрикнул старинную команду Вяземский.

Все встали и вытянулись по стойке смирно.

Гордеев вошел неспешно, но не потому, что хотел выглядеть солиднее, чем есть на самом деле, или нагнать на подчиненных страху. Просто он никогда никуда не спешил. Равно, как ничего и не затягивал. У него все было рассчитано и расписано по секундам. При этом он умудрялся оставаться довольно живым, в меру раскованным и язвительным человеком, казалось, не обращающим особого внимания на такие мелочи жизни, как время и такие условности, как дисциплина. К примеру, он всегда начинал совещания вовремя и заканчивал их ровно через час – секунда в секунду – успевая за это время решить абсолютно все вопросы и «раздать всех слонов», но никогда не придерживался четкой схемы проведения совещаний. Он мог начать с текущей оперативной обстановки и плавно перейти к менее важным делам, мог поступить наоборот, мог вообще, казалось бы, не говорить о делах, но так или иначе к исходу пятьдесят девятой минуты оказывались решены все вопросы, розданы приказы, вручены медали отличившимся и прочищены сопатки провинившимся. Назвать это иначе, как командно-административным талантом, не поворачивался язык.

– «Товарищи», – проворчал Гордеев, окинув офицеров строгим взглядом. – Таких товарищей врагу не пожелаешь. Садитесь. Вяземский, ты у нас специалист по ритуалам, действительно было такое обращение к офицерскому собранию в девятнадцатом веке или это от Красной армии нам досталось?

– Было, – Вяземский кивнул. – В те времена слово «товарищ» еще не опошлили. У министров, например, не заместители были, а тоже товарищи.