«Я слушаю, Лина…» - Сазанович Елена Ивановна - Страница 32

–А я, Малыш… Я разве могу позволить, чтобы ты оказался в тюрьме. Я даже мысли такой не могу допустить! Поверь мне, я прекрасно знаю, что такое тюрьма. Самое страшное – это не кошмарные ночи. Холодные стены. Одиночество. Самое страшное – не грязь. Вонь. Ругань. Бессилие и постоянное унижение. Самое страшное – это то, кем ты оттуда выйдешь, Малыш. Опустошенным. Больным человеком. С изувеченной психикой. Человеком, которому в жизни уже не нужны будут ни музыка. Ни искусство. Ни любовь. И которому, поверь, будет глубоко плевать на свою совесть.

И твоя судьба, Малыш, вряд ли станет кому-нибудь интересной. И вряд ли кто-либо примет в ней участие. Честь и честность ты посчитаешь великой роскошью. И разговоры об этом тебе покажутся пустыми, никчемными. Разговоры сытых баловней судьбы. Типа Даника. Твоя жизнь будет кончена, Малыш.

– Не все ли равно, Лина. Она закончится в тюрьме. За решеткой. Или на свободе. За той же решеткой. Моя жизнь в любом случае кончена. И я согласен на ее завершение по всем правилам. Влюбом случае я виновен. Из-за меня погибла очень красивая, умная девушка. Я причинил столько боли ее близким. Я чуть не подставил Хорька. Следующая на очереди кто, Лина? Моя мать. Как она переживет известие о моей смерти…

И потом, может быть, самое главное – это я сам. Я же не тот прежний инфантильный мальчик. И я вряд ли смогу с этим жить. Зная, что люди страдают по моей вине. А я, как последняя сволочь, спасаю свою шкуру. Которая ничего не стоит.

– Малыш, твои слова можно истолковать и совсем по иному. И это тоже будет правильно. Девочку уже ничто не вернет. Филипп… Да, он страдает. Но, поверь, он будет потом страдать еще больше. Когда фактически невинного отправит на смерть.

Да, Малыш. Ты не ослышалась. Решетка в твоем положении – не самое худшее. Никто не спасет тебя от беды, если тебя захотят засудить. И, поверь мне, Филиппу ничто не заменит дочь. И он будет чувствовать себя неспокойно. Зная, что виновник жив. Даже если и за решеткой. Поэтому говорю о смерти. Филипп может пойти на это. Но и сам же не сможет с этим жить. Потом… Твоя мать. Ты считаешь, ей будет лучше, если ты погибнешь? Ты ей вообще не хочешь оставить никакой надежды на твое спасение? Ты даже вспомнил о себе, Малыш. Но…

Но самое главное. Ты вообще не подумал обо мне. Да, не подумал. Ты вспомнил всех. Всех, кому причинил страдания. Но ты даже не вспомнил обо мне. Что будет со мной, Малыш? Нет, я не боюсь наказания. Я даже не так боюсь тюрьмы. Я боюсь за тебя… Если с тобой что-нибудь случится, моя жизнь будет кончена. Поверь мне. Я очень люблю тебя, Малыш. И ты не имеешь права думать только о себе… Ты теперь несешь ответственность и за мою судьбу…

Малыш побледнел. Опустил голову. Я не знаю, верила ли сама в свои слова. Если честно, то возможность оправдать Малыша была уже налицо. Я и Даник – это немалая сила. К тому же, если Филипп по-прежнему любит меня. К тому же Филипп не из тех, кто любит пачкаться в чужой крови. Филипп все-таки по натуре чистюля. Но отступать я не хотела. Может быть, я действительно слишком боялась за Малыша. А может быть, я делала это из-за своего упрямства. Эгоизма. Просто ради себя.

Я уже не могла представить свою жизнь без Олега. Он стал мое собственностью. Частью моего дома. Частью моего драгоценного покоя. И никакие нравственные законы уже были не в силах меня с ним разлучить. Нет, грязная камера. Нет, дотошные пренебрежительные вопросы. Нет, ночь кошмаров за решеткой. Это не для человека, которого я горячо полюбила. И я поняла. Что главное теперь – уехать. Главное – достать паспорт для Малыша. И уехать, уехать. Далеко-далеко. И навсегда. Из этого города, в котором мы встретились и который хотел нас разлучить. В любом случае. Свободу мы как-нибудь переживем. И сумеем справиться с совестью.

Я повернулась к Малышу и ободряюще кивнула.

– Мы скоро уедем, Малыш. Все будет хорошо. И ты будешь свободен. Навсегда. Ты сможешь свободно гулять со мной в парке. Мы будем таскаться по кафе и объедаться мороженым. Ты любишь мороженое, Малыш?

Он не отвечал. Нахмурив лоб, он о чем-то сосредоточенно думал. Вдруг он встрепенулся. Улыбнулся и прикоснулся губами к моим волосам. Я облегченно вздохнула. Малыш любил меня. И остальное становилось неважным. Остальное теряло смысл. Смысл моей жизни был в одном. И замыкался на одном. На моей поздней любви…

Достать паспорт оказалось делом нелегким. Но риск, с которым я на это шла, был вполне оправдан. У меня не было другого выхода. И законный путь в этом деле был для меня закрыт. Оставалось идти против закона.

Я знала человека, который этим занимался. Когда-то я ему здорово помогла, сократив срок до минимума. Я пожалела его больную жену и двух маленьких ребятишек. К тому же он был неглуп. Я бы даже сказала, интеллигентен. Что я высоко ценила в людях.

И вот спустя годы я обратилась к нему, сочинив какую-то преглупейшую и неправдоподобную историю про племянника. Запутавшегося в торговых махинациях. Стишов не поверил ни единому моему слову. И я, как можно естественней, улыбнулась ему в ответ.

– Ну, тогда считай, что это нужно для дела, Стишов. С целью розыска одного наиопаснейшего преступника.

Стишов улыбнулся и поправил свои очки. Не иначе он был рожден для науки. Но только не для подделки документов.

– А что, – блеснул Стишов очками, – уже издали закон о праве обращаться за помощью к преступникам?

– Это личное дело одного следователя, Стишов. К тому же очень милой и обаятельной женщины.

– Нисколечко не сомневаюсь, Лина. Но вы идете на риск.

– На риск мы идем вместе. Ты же не раз рисковал. А мне хочется узнать, что это такое. Говорят, повышается адреналин в крови. И говорят, это прелюбопытнейшее состояние.

– В таком случае, вам лучше скатиться на лыжах с Эвереста. А я с удовольствием последую за вами. Это гораздо безопасней. Поверьте, не самое лучшее в жизни, Лина, жить в постоянном страхе.

– Ну-у-у, – я развела руками, – у тебя есть надежный защитник.

И я протянула руку.

– Надеюсь, на всю жизнь, – пожал он руку в ответ.

Я молча кивнула. Впервые я шла на откровенную сделку с преступником. И впервые не видела в этом ничего страшного. Во всяком случае, адреналин в моей крови не повысился.