Улица вечерних услад - Сазанович Елена Ивановна - Страница 3

– Я не знаю, не знаю. Я уже ничего не знаю. Иногда мне кажется, что все так бессмысленно…

– Если бы я была мужчиной. У тебя было бы масса возможностей покопаться в мужской психологии. Если бы я вырядилась в военную форму. Ты бы мог написать антимилитаристский роман. Если бы я превратилась в страшную старуху. Тебе, видимо, удались бы строчки о смерти.

– Во всяком случае, это было бы нужнее! – закричал я.

И со всей силы стукнул кулаком по столу.

Официантки испуганно замолчали.

Она взяла мою руку в свою теплую ладонь. И крепко пожала ее.

– Ты ошибаешься, Лобов. Любовь в твоих книжках, Лобов, богаче любой философии. Бесстрашней любых подвигов. Сильнее любой смерти. Потому что в ней есть все. И философия. И война. И смерть.

– А Кит? Какой тебя видел Кит?

– Мы часто вместе смеялись. И дурачились. И мое прозрачное платье вздувалось на ветру. И цвет волос мой был розовый. Как его мечты. А, впрочем, вы были похожи.

Я удивленно поднял брови.

– Я слишком люблю жизнь, чтобы так легко покинуть ее.

– Он тоже слишком любил жизнь. Поэтому так легко покинул ее. В этом вы и похожи, Лобов.

Она встала. Она была очень красива. И чертовски соблазнительна. И походила на всех моих героинь вместе взятых. До чего я обожаю длинноногих! И мой взгляд остановился на ее тонких ногах. Она подняла вверх руку. И звонко щелкнула пальцами. Пришлось перевести взгляд. Хотя мне ужасно не хотелось этого делать.

– У Китова остались письма. Почитай их, – посоветовала она мне на прощанье.

Я упрямо покачал головой.

– Я не настаиваю. И все же… Он был твоим другом, Лобов.

– Друг так бы не поступил.

– Не мы, к сожалению, распоряжаемся вождением и жизнью. И смертью, Лобов. Единственное, на что мы способны, – это желать или не желать.

– Мне нет дела до его писем! – вновь не выдержав, рявкнул я. Зная, что уже давно проиграл. Как только она появилась. Так сразу я предательски сложил свое оружие. И поднял руки вверх. Впрочем, выигрывать у женщин бессмысленно.

– Ты очень хотел выиграть, Лобов? – сочувственно спросила она у меня. И забросила руки за огненно рыжую голову. И изогнулась. И сладко зевнула.

Я резко рванул к ней. И со всей силы прижал ее огненно рыжую голову к своей груди.

– Нет, – зашептал я. – Я очень. Очень. Очень хотел проиграть.

И нам в спину официантки бросили ядовитый смешок. Насквозь пропитанный черным кофе. И сигаретным дымом нового дня.

Она самая настоящая чертовка! Возмущался я, направляясь уверенным шагом к дому Кита. Ни одна, пожалуй, женщина, не умела так ловко соблазнять. Как она. Что ж. И на сей раз я поддаюсь соблазну. И с преогромным удовольствием. И все-таки я не уверен, что из этого что-нибудь стоящее может получиться. Я хорошо знал Кита. Знал с самого детства. Мы выросли в одном дворе. Закончили одну школу. И один университет. И стали вдвоем литераторами. И все-таки нам так и не удалось поговорить по душам. Впрочем, думаю, в этом и не было необходимости. Наши души были всегда распахнуты друг перед другом. И отчетливо видны. К чему слова? И что она имела ввиду, моя соблазнительная чертовка? Если она рассчитывает, что я напишу роман о Ките. То она глубоко ошибается. Кто угодно! Только не я. Я не допущу, чтобы Кит пополнил ряды моих персонажей. И только потому, что он был моим другом. Настоящим верным товарищем. И что нового я смогу найти в его записях? Письмах? Признания в любви многочисленных поклонниц? Да, Кит был сердцеедом. Но ни одно сердце он до конца так и не съел. Хотя, не спорю, сердцеедство ему не мало в жизни приносило удовольствия. Но в литературе это бы выглядело довольно скучно. Ни одна женщина не застрелилась из-за Кита. И ни одна не утопилась. Что и говорить! Ни одна даже не пыталась травиться! Хотя бы ради разнообразия. И даже ни одна ради него не посмела бросить мужа. Наверно, все это непременно бы случилось. Если бы Кит так быстро их не менял. Они просто не успевали к нему привыкнуть. А привыкнуть за пару ночей практически невозможно. В этом я точно уверен. А моей фантазии требовалось бурных страстей. Душераздирающих вздохов. Гору разбитых сердец. И иногда капельку крови. Что ж. Это моя стихия. И в нее я с удовольствием окунаюсь с головой.

С такими, пожалуй, не слишком обнадеживающими мыслями я вскоре трезвонил Киту в дверь. Что ж, Кит? Я не ошибся, утверждая, что нужен ты был только живым. Твоя жена, Кит, открыла мне дверь, как и положено. В черном траурном платье. Которое, кстати говоря, ей очень шло. Как ни странно, она похорошела, твоя жена, Кит, в этом мягком трауре. Видимо, она только после твоей смерти узнала, что такое покой. Как видишь, она тоже не отравилась из-за тебя. И не повесилась. Кроме того, от нее пахло прелестными дорогими духами.

– Привет, Каина! – и я приподнял свою широкополую шляпу.

– Здравствуй, Лобов, – она принужденно улыбнулась. И пригласила меня в комнату. И тут же спрятала свою улыбку в траур, вспомнив, что улыбаться еще не время. – Я рада, что ты зашел, – еле слышно сказала она, пытаясь выдавить из своего глаза хотя бы одну слезинку. Но у нее ничего не получилось.

А я безуспешно пытался вспомнить, какая она по счету жена Кита. Но мне это так и не удалось. Женщины Кита путались в моих воспоминаниях. И умещались лишь в одном образе Жанны. Они все были похожи на нее. Это был излюбленный тип женщин Кита. Которому он остался верен до конца своих дней. Крупные грудастые блондинки все как одна были выше маленького черненького Китова. И все они были непременно серьезны и умны. Чего в жизни не хватало Киту, он искал в женщинах. И успешно находил.

– То, что случилось… – Жанна мяла свои крупные белые руки. – Это страшно, то, что случилось, Лобов. Он так неосторожен был в жизни. Я не уберегла его, Лобов…

В таком духе Жанна могла говорить бесконечно. А мне, как полному идиоту, ничего не оставалось, как выражать на лице страдание и скорбь. Вот расхохотался бы Кит, увидев мою глупую рожу.

– Свари мне лучше кофе, Жанна, – как можно тактичнее перебил я ее. Но у меня это плохо получилось.

Жанна замолкла на полуслове. И в ее глазах промелькнуло презрение. По-моему, она меня всегда не особенно жаловала. И особенно попадало моим произведениям. Которые, по ее мнению, были глубоко аморальны. И лишены всякой философское концепции. Интересно, что с такими бабами делал Кит? Не раз задавал себе я этот вопрос, мучающий меня долгое время. И хотя он не раз намекал, что в постели никаким глубинным философским анализом далеко не пахнет. Я почему-то не верил. Но проверять у меня не было никакого желания. Наши увлечения никогда не пересекались. И мы были вполне довольны, что у каждого была своя точка зрения на этот счет.

– Ты сейчас что-то пишешь, Лобов? – крикнула низким голосом Жанна из кухни.

Я посмотрел на потолок. И засвистел «Собачий вальс».

– Ты что-то сказал? – уже как-то угрожающе вновь крикнула она.

– Нет! – рявкнул я. – Ничего не пишу?

Жанна появилась в дверях с подносом.

– Просто ты взрослеешь, Лобов. Я думаю, смерть твоего друга натолкнет тебя на иные темы. Более достойные внимания человеческой особи…

Я поперхнулся. И пролил кофе на свои широкие, пожеванные штаны.

Жанна даже не предложила замыть пятно. Он лишь презрительно взглянула на мои штаны, видавшие всякие виды. И решила, что одно кофейное пятнышко никак не сумеет испортить их образ.

Нет, от таких баб можно с ума сойти! Кит, видимо, был чуточку сумасшедший.

Меня порадовало, что Жанна вскоре поняла, что нам с ней больше разговаривать не о чем. И я был ей благодарен, что безмятежно допил оставшийся кофе, в полном молчании.

Жанна встала.

– Спасибо, Жанна, – наконец сообразил я, что, если буду продолжать в том же духе, писем Кита не увижу даже издалека. – Спасибо, Жанна. Ты варишь очень вкусней кофе. Уже только за это на тебе можно жениться, – произнося слово «жениться», я несомненно поступился своей совестью.

Жанна захлопала накрашенными ресницами. И посмотрела на меня, как на законченного кретина. Но я не унимался.